Молодой купец охотно рассказывал про свое приятельство с Федором Волковым. Правда, в рассказе случайным знакомцам он кое о чем умолчал. Да это и понятно: кабы знать наперед, по–другому бы иные тогдашние дела повернул. Но хотя с тех пор прошло десять лет, молодая память крепко держала все, что тогда было. И даже то, что вспоминать не стоило бы.
Рассказ — одно, а память — другое.
Вспоминался молодому купцу торговый город Ярославль, самое начало 1750‑х годов, незадачливый заводчик Федор Волков…
Что вспомнилось молодому купцу, или Федор Волков в Ярославле
I
Гостиная в старом купеческом доме на Пробойной улице в Ярославле, прежде принадлежавшем Полушкину, а ныне компании «Федор Волков с братьями».
Диван, резной столик и тут же простые табуретки — смесь еще не забытого старого обихода и новых привычек, возникших при расширении дела и увеличении богатства.
Молодой купец (его можно легко узнать, он почти не изменился за прошедшие десять лет: та же бородка, так же, в скобку, подстрижены кудри). Что, Федоран, миллионный заказ схватил?
Федор Волков. Не–е–ет.
Молодой купец. Чему ж ты рад?
Волков. Понимаешь, Вася, посчастливилось мне попасть на придворный спектакль…
В сенях слышен топот, молодые голоса. В комнату входят друзья Волкова — Иван Дмитревский и Алексей Попов. Они радостно обнимаются с Волковым, засыпают его обычными к приехавшему вопросами, но по их тону и возбуждению видно, что их переполняет что–то, о чем им не терпится сообщить.
— Каково доехал?
— Здоров?
— Стоит Петербург?
Волков. Спасибо. Съездил хорошо. Столица все украшается. А у вас какие новости?
Дмитревский. Мы, Феденька, без тебя тут каждый день репетировали.
Попов. Две части с нами прошел знаешь кто? Отец архимандрит.
Дмитревский. Вспомнил святой отец старину, как сам в семинарии игрывал. Каждое слово показывал, как говорить надо, каким жестом сопровождать, как двигаться по сцене. Ну, так хорошо, так хорошо получается!
Молодой купец. Что за драму вы готовите, ежели не секрет?
Дмитревский. «Комедию притчи о блудном сыне» сочинения Симеона Полоцкого.
Молодой купец. Ту, что семинаристы в прошлом году играли?
Дмитревский. Они другую играли.
Молодой купец. Тоже «притча» называлась.
Дмитревский. Так не одна же притча на свете!
Молодой купец. Ладно, поглядим.
Волков. Я тоже времени не терял, роль свою выучил.
Дмитревский. Когда будем репетировать?
Волков. Да хоть сейчас. Покажите, чему вас научил отец архимандрит.
Дмитревский. Сейчас покажем. Алеша, давай!
Друзья быстро сдвигают мебель с середины комнаты к стенам. Иван Дмитревский и Алексей Попов накидывают на плечи наподобие плащей скатерти и становятся друг против друга, уперев левую руку в бок; правую держа в полусогнутом положении.
Дмитревский. Ноги у тебя, Алеша, опять не в той позитуре.
Попов. Все позабываю про этот сценический крест! (Волкову.) Отец архимандрит говорит, что даже ходить надо, соблюдая этот крест. Трудно, зато красиво.
Дмитревский. Начинаем. Сцена, значит, представляет собою богатый двор, и в сем дворе отец беседует со своими двумя сынами — старшим и младшим.
Дмитревский становится в позицию. Он играет роль Отца, Попов — Старшего сына. Игра сопровождается выразительными жестами, предписанными в школьном театре: при вопросе слегка поднимается правая рука и отводится назад; при удивлении руки прикладываются к груди ладонями к зрителям, и так далее.
Отец (Дмитревский).
Благословен бог отныне до века,
иже от земля созда человека!..
Он ми науку дал и разум благий;
даде богатства господь мой предрагий.
К тому изволил в своей благодати
вас на утеху, сынов, мне подати…
Аз уже стар есмь, смерти ожидаю,
помощи от вас при кончине чаю.
Все вам вручаю, токмо мене чтите,
между собою мир, любовь храните.
Старший сын (Попов).
Отче мой драгий! Отче любезнейший!
Дмитревский. Погоди, погоди, Телодвижение должно быть прежде словес. Вот так. Сначала воздеваешь руки, а потом говоришь. (Показывает.) «Отче мой драгий!» Продолжай.
Старший сын (Попов).
Отче мой драгий! Отче любезнейший!
Аз есмь по вся дни раб ти смиреннейший.
Не смерти скоро аз желаю тебе,
но лет премногих, як самому себе…
Любо приемля благословение,
обещая ти повиновение.
Желаю всегда аз с тобою быти,
в обоем щастии с отцом моим жити.
Всякие труды готов поднимати,
отчия воли прилежно слушати.
Отец (Дмитревский).
Буди на тебе благословение
бога всесильна за то смирение!
Ты обещался с нами пребывати,
бог имать на тя милость излияти.
Окончив сцену, Дмитревский и Попов смотрят на Волкова.
Дмитревский. Ну как?
Волков молчит.
Дмитревский. Ну скажи, хорошо?
Волков. Знаешь, Ваня, ты все время думаешь про то, как ноги ставить, да как руку поднять, да каким голосом говорить. А уж про то, что говоришь, и подумать некогда.
Дмитревский. Трудная вещь — театральное искусство. Даже отец архимандрит считал–считал выразительные жесты, больше двух десятков насчитал и сбился.
Волков. Главное, следить за смыслом речей и чувствами, содержащимися в них. У всякого человека своя походка, свой голос, всякий, по–своему выражает и горе и радость: один руками всплескивает, другой, наоборот, каменеет. Посему эти старинные правила не на каждый раз годятся. Да и автор, когда сочиняет пьесу, думает не про движения ног, а следит движения души. Возьми хотя бы жалобу Блудного сына, когда он, обобранный собутыльниками, нищий, голодный, одинокий, сетует на свою несчастную судьбу. Сколько тут чувств! И горе, и раскаянье, и сожаление, и вопрос, и ответ, — да тут, ежели по правилам, при каждом слове надо принимать иную позитуру, и выйдет вроде не человек, а механическая кукла, которых на ярмарке показывают… Нет, не так надо играть.
Дмитревский. А как? Как бы ты сыграл?
Волков мгновение молчит, потом вскакивает с дивана. Товарищи молча уступают ему середину комнаты. Он уже в образе и проводит монолог в страстной, «бешеного темперамента», как говорили о нем, манере.
Блудный сын (Волков).
Горе мне бедну! Горе окаянну,
сущу бескровну, беспомощну, странну!
Людие злые вси ми расхитиша,
ниже́ на пищу мало оставиша.
Глад стражду велий, кто мя напитает?
Во стране чуждой никто мя не знает.
Едина токмо оста ми одежда,
на ту о хлебе последня надежда.
В осмысленной игре Волкова даже тяжелые вирши — не помеха восприятию переживаний несчастного Блудного сына. По сравнению с ним картонными, жалкими куклами кажутся разыгранные по всем правилам школьного театра Отец и Старший сын. Дмитревский и Попов замерли в восторженном молчании, потрясенные явившимся им Настоящим Искусством.
Волков. Что молчите?
Дмитревский молча разводит руками. Волков, поняв чувства друзей, улыбается.
Волков. Амбар кончили переделывать под театр?
Дмитревский. Не совсем. Недели через две будет.
Волков. Вот и ладно, значит, будет время порепетировать как следует.
Дмитревский. Расскажи, что видел в Петербурге, где побывал?
Волков. Ах, братцы, посчастливилось мне попасть в придворный театр. Кадеты Шляхетного корпуса играли трагедию Сумарокова «Синав и Трувор».
Молодой купец. Чай, в театре и знатные персоны были?
Волков. Были.
Молодой купец. А кто да кто? Государыня присутствовала?
Волков. Может, и государыня была. Только, наверное, я никого не приметил. Все на сцену смотрел. Синава играл кадет Бекетов. И я от той игры в такое восхищение пришел, что и не знал, где был — на земле или на небесах. Как он играл! Как играл!..
Молодой купец (совершенно ошарашенный). И государыню не приметил?..
II
Улица перед домом Волкова. В глубине двора виден амбар, который Волков с товарищами приспособил под театр.
По улице идет Матрена Федоровна Кирпичева — сводная сестра Волкова — с мужем, ярославским купцом Макаром Игнатьевичем Кирпичевым. Их нагоняет Молодой купец.
Молодой купец. Идете полюбопытствовать на комедийное искусство вашего братца, Матрена Федоровна?
Кирпичев. Тьфу! Никакой он нам не братец, а чужеродец.
Молодой купец. Как же чужеродец, когда наследник и дела, и имения вашего папаши.
Кирпичева. Не в себе был покойный отец — прости, господи, — когда этим обормотам имение отказал мимо нас, законных наследников.
Кирпичев. По закону мы должны наследовать.
Кирпичева. А им наследство не впрок пошло. Все заводишки в упадок привели, денежки на забавы порастрясли.
Молодой купец. И то правда.
Кирпичева (тихо). Мы уж, Вася, государыне императрице бумагу написали, чтобы заводы те до их полного разорения у Волкова с братьями отобрали и нам, законным владельцам, вернули. В воеводской канцелярии один чиновник говорит — дело верное.
Молодой купец. Дай вам бог удачи. Только пока суд да дело, они все на театр изведут, и возвращать будет нечего.
Кирпичева. Что же делать?
Подходит старый дородный купец Сидор Кузьмич.
Молодой купец. Сидору Кузьмичу наше нижайшее почтение.
Сидор Кузьмич. Здравствуй, Вася.
Молодой купец. Тоже комедией интересуетесь?
Сидор Кузьмич. От скуки, маленько.
Молодой купец. А вот дочка ваша, Мария Сидоровна, очень даже интересуется.
Сидор Кузьмич. Молода, потому и забавы на уме.
Молодой купец. Еще не уговорил ее Федоран в лицедейки идти?
Сидор Кузьмич. Перекрестись! Чего вздор мелешь? Где ж это видано?
Молодой купец. Да уж коли купецкие сыновья дело на лицедейство променяли, отчего бы и дочерям не пойти в актерки?
Сидор Кузьмич. Машка не такова. Не опозорит отцовских седин.
Молодой купец. Федоран уговорит, а может…
Сидор Кузьмич. А ты слышал, что ль, как уговаривал?
Молодой купец кивает.
Сидор Кузьмич. Ах он бусурман! Проучить его за это следует!
Кирпичева. За все, за все непременно надо проучить.
Сидор Кузьмич. Сжечь его поганый театр!
Кирпичева. Жечь нельзя. Амбар не его, а наш!
Сидор Кузьмич. Был ваш.
Кирпичева. И опять наш будет.
Молодой купец. Жечь не жечь, зачем добро губить, а поколотить их всех, актеров, не мешало бы… Чтобы они закаялись актерством заниматься и не отрывали бы добрых людей от дела.
Кирпичева. Верно, Вася, поколотить, да покрепче.
Сидор Кузьмич (Молодому купцу). Ты, что ли, бить будешь?
Молодой купец. Мне нельзя. Мы с Федораном приятели… К тому же узнают — под суд упекут. Мы это дельце умно обделаем.
Потихоньку, заговорщически разговаривая, Молодой купец, Сидор Кузьмич и Кирпичевы уходят.
На улице показываются Федор Волков и Маша — молодая девушка, дочь Сидора Кузьмича.
Маша. Еле уговорила папеньку сходить на представление. Уж так боялась: ведь ежели сам не пошел бы, так и меня бы не пустил.
Волков. Машенька, тебе бы, по твоей любви к театральному искусству и пониманию, актрисой быть. В заграничных странах давно уже женщины на сцене играют, думаю, и в России скоро актрисы появятся. Не может быть театр без актрис. Вот бы тебе…
Маша. Нет, нет! Ладно, ежели папенька прибьет, так ведь проклянет, лишит навеки родительского благословения… Нет, нет, и не говори!
Волков. Ладно, не буду.
Маша. Мне уж и того довольно, что погляжу спектакль да спою с тобой ту песенку, что ты научил. (Тихо запевает.)
«Ты проходишь мимо кельи, дорогая!
Мимо кельи, где бедняк чернец горюет».
Далее Маша и Волков продолжают песню, сочиненную Волковым, на два голоса:
«Где пострижен добрый молодец насильно.
Ты скажи мне, красна девица, всю правду,
Или люди–то совсем уже ослепли:
Для чего меня все старцем называют?
Ты сними с меня, драгая, камилавку,
Ты сними с меня, мой свет, и черну рясу,
Положи ко мне на грудь ты белу руку
И пощупай, как мое трепещет сердце,
Обливаяся все кровью с тяжких вздохов;
Ты сотри с лица румяна горьки слезы;
Разгляди ж теперь ты ясными очами,
Разглядев, скажи, похож ли я на старца?
Как чернец, перед тобою я вздыхаю,
Обливаяся весь горькими слезами.
Не грехам моим прощенья, умоляю,
Но чтоб ты меня любила, мое сердце!»
Маша. Как ты это, Федя, хорошо сочинил… (Вздыхает.) Ну, я пойду, — папенька, наверно, хватился меня.
Маша и Волков уходят.
На улице появляется Молодой купец с тремя фабричными.
Молодой купец. Значит, братцы, так. Надо парней с Пробойной улицы проучить.
Первый фабричный. Это можно. А за что? К девкам, что ль, чужим лазят? .
Молодой купец. Вот–вот, к девкам.
Второй. А сам–то что ж не проучишь? Али силы нет?
Молодой купец. Сила–то есть…
Первый. Боится, морду разрисуют.
Молодой купец. Вот–вот. Нам с разрисованной мордой стоять в лавке никак нельзя.
Второй. А нам на фабрике — все равно.
Молодой купец. По рублю на брата получите. Вот рупь задатку. Сговорились?
Первый. Постараемся на совесть.
Молодой купец. Смотрите не упустите.
Первый. Будь покоен.
Все уходят.
Появляются Волков и Дмитревский.
Дмитревский. Полон амбар набился. Воевода Бобрищев–Пушкин с семьей пожаловал, помещики приехали, канцеляристы, наш брат купец и фабричные пришли.
Волков. Сегодня нам нельзя в грязь лицом ударить…
Дмитревский. Знаешь, Федя, я с самого утра сам не свой, ровно перед исповедью… Будто по облакам иду, душа и радуется и замирает.
Волков (обнимает друга). Чувствую, Ваня, ты сегодня очень хорошо сыграешь.
Уходят.
III
На следующее утро после спектакля. Комната в доме Волкова. Волков и Молодой купец.
Молодой купец. Хорошо вы вчера представляли. Как ты сказал: «Глад стражду великий», меня аж слеза прошибла — до того жалостно.
Волков. Ах, Вася, ты даже не знаешь, как радуют меня твои слова!
Молодой купец. А мне вот жаль тебя, Федоран. Как бы тебе не на сцене, а в жизни не пришлось сказать: «Глад стражду великий, кто мя напитает?» Заводы–то твой все меньше доходу приносят.
Волков. От заводского дела я уже совсем отстал. Все передал брату Алексею. Он ими управляет. Худо–бедно, на кусок хлеба деньги будут.
Молодой купец. Многие из наших купцов косо смотрят на твой театр. Вчера после представления ты с братьями сразу домой ушел, а товарищи твои замешкались. И когда они из театра возвращались, их молодцы подстерегли и побили.
Волков. Откуда знаешь?
Молодой купец. В городе говорят.
Волков (взволнованно). А я ничего не знаю! Извини, Вася, побегу, разузнаю.
Но тут в комнату входят Дмитревский, Попов, Шуйский и другие актеры–любители. Волков бросается им навстречу.
Волков. Целы?!
Дмитревский. Ты про вчерашнюю драку, что ли?
Волков. Да.
Дмитревский. Целы. Вчера идем мимо ленточной фабрики Гурьева, выскочили фабричные — и на нас. Да нас много было, отбились. Еще им досталось.
Волков. Ну, слава богу!
Молодой купец. В этот раз пронесло, в другой испугом не отделаетесь. По–дружески говорю: прикрывай, Федоран, свой театр. Не то, глядишь, хуже будет — пустят красного петуха. У нас так: коли начали, не отступят.
Входит Матрена Федоровна Кирпичева с мужем.
Кирпичева. Что же это, братец мой любезный, опять с Унженских заводов пишут — серной руды нехватка!
Волков. Спрашивай у Алексея: он ведет дела, я ничего этого не знаю.
Кирпичева. Не знаешь? Скоро узнаешь…
Вбегает растрепанный мальчонка–слуга.
Мальчонка. Кульер из Петербурга! По Федора Григорьича!
Кирпичева (радостно). Указ привез! Заводы нам возвращают!
Входит курьер — подпоручик Дашков.
Дашков (Волкову). Ярославский купец Федор Волков?
Волков. Я.
Дашков. Слушайте указ. (Развертывает свернутый в трубку указ и читает.) Ея величество государыня императрица Елизавета Петровна указать соизволила: «Ярославского купца Федора Григорьева сына Волкова, который в Ярославле содержит театр и играет комедии, и кто ему для того еще потребны будут, привезти в Санкт–Петербург. И что надлежать будет для скорейшего оных людей и принадлежащего им платья сюда привозу, под оное дать ямские подводы и на них из казны прогонные деньги». Господин Волков, не мешкая укажите, кого вам надобно с собою в Петербург и какое количество подвод под поклажу. На сборы — один день. Государыня желает видеть вашу комедию в наискорейшем времени.
Все поражены. Застыли Матрена с мужем. Радостно удивлены актеры–любители.
Молодой купец (задумчиво). Ну и ну…
…Федор Волков в Ярославль из Петербурга не возвратился. С тех пор Молодой купец с ним больше не встречался. На этом кончались его воспоминания о жизни Волкова в Ярославле, кончился и его рассказ.