– За правду-матку я не то, что ежом, дикообразом выпучусь!
– Умерь прыть, поступись гонором… Если кольцо тебе действительно дадено, то зачем этот знак доверительный оставлять на какой-то веточке? Для чего? В качестве перста указуемого? А ежели кольцо ты присвоил по недомыслию и спрятал – другой расклад. Лежать бы тому кольцу в схоронке под кустом малиновым долго-долго, да на твою беду подвернулся случай. Непредвиденный, непредсказуемый, сногсшибательный! Кто мог подумать, что на твоего, оставленного без присмотра, коня нападет волк! Средь бела дня. Почти под окнами княжьих покоев! Принародно, два лица видели. Конь отбился копытами, а из-под копыт коня кольцо вывалилось. Вот это. То ли припрятанное от глаз людских, то ли потерянное… Кроме тебя, волка и коня, судя по следам оставленным, на том месте больше никого не было. Возникает вопрос: не ты ли кольцо обронил?
– Поклеп, оговор, найду очернителя, наизнанку выверну, наискось!
– Кроме тебя и князя литовского никто не мог знать о кольце!
Если бы не волк…
– Это не волк, а волкодлав, человек-оборотень!
– Неплохая выдумка для сваливания ответственности со своей головы на потустороннюю. Однако, любое заявление требует доказательств, доводов, выводов, примеров, сопоставлений… А ты чем располагаешь?
– Догадками… Показалось, будто что-то не соответствует чему-то в поведении князя литовского. На словах – одно, а поступки другие, противоречивые! Чары на нем! Следы его то волчьи, то человечьи, чему верить?
– Перестань сжимать кулаки и ломать пальцы! Последнее дело ссылаться на неведомое. Ты человеческим языком объясни свои и его действия. Обвинения тебе предъявлены тяжкие… После выполнения поручений для блага земли рязанской, у тебя появляются личные вещи князя литовского… Если украл, то и дело с концом, с кем не бывает…
– Да я скорее умру, нежели запятнаю свой урюпинский род кражей перстня!
– Не одного перстня, а вкупе с княжеским поясом. Я, лично, может, и готов поверить тебе, но твоим объяснениям должны поверить бояре судные. Они, тоже, люди и, тоже, не хотят ошибиться. Твоя судьба в твоих руках. Если ты не согласен с предъявленным обвинением, то можешь подать жалобу за оскорбление личности плохо обоснованным обвинением. Твоя челобитная попадет в руки лиц, которым по должности определено сострадать и сочувствовать человеку, попавшему в беду, искать возможность облегчения горькой доли подопечного. Надеюсь, ты воспользуешься услугами опытного сберегателя твоих прав?
– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи!
– Да ты не ерзай по скамье, не тревожь мозоль! Не хочешь – не надо! Все свои возражения против предъявленных тебе обвинений ты в состоянии обосновать сам. Четко, внятно, доходчиво, дабы придирчивые судные бояре их назад не отбоярили. Если какое выражение с твоей стороны допускает двоякое толкование, не поленись еще раз объяснить все спорные слова из трех, пяти или семи букв. Для отстаивания своей чести, совести и достоинства можешь привлечь свидетелей. Трех или, даже, пятерых.
– У меня есть только один свидетель!
– Один свидетель – не свидетель. Он может раздумать, скрыться, заболеть и умереть! От переедания яствами или бык его забодает, или убьет громом! Жизнь человечья, что нить паучья, на волоске висит…
– Мой свидетель не убежит, не раздумает, он честный человек, справедливый, совестливый, сочувственный…
– И кто же он?
– Ты, Ольг Иваныч!
– Я? – искренне удивился самому себе Олег Рязанский, даже, лицом смутился, но не проявил возмущения – не то время и место, и посему ответил со всей суровостью, что на его свидетельство Бахарь не может рассчитывать.
– Почему? – также искренне удивился урюпинский.
– Если свидетельское лицо юлит, путается, то для извлечения истины, его можно подвергнуть допросу с пристрастием в виде кнута, палок, железа… а князь – лицо неприкосновенное! Так что поищи других свидетелей, не один живешь в глухом лесу, а в людском окружении.
– Два брата поблизости, дядя по отцу и дядя по матери…
– Свидетельства родственников вплоть до пятой степени родства во внимание не принимаются. Нельзя свидетельствовать против своей крови, ибо родня на что угодно готова пойти, лишь, бы своего выгородить. Поищи свидетелей среди соседей, из числа людей своего сословия. Любых. За исключением глухих, кривоустых, убогих и порченых.
– Ольг Иваныч, что ты вокруг да около ходишь… Ежели я тебе непригож стал на опасном, ответственном поприще – так напрямик и скажи. Честно и откровенно. Я готов перейти на любую другую работу: лес валить, рыбу ловить, из конопли веревки вить… Либо отправь на дальнее Лаче-озеро в келью монастырскую грехи замаливать да поклоны за здоровье твое лбом бить.
– Не провоцируй меня своими жлобными шалостями в ожидании милости, не бей на сострадание и сочувство ближнему… Любое человечье существо обязано делать свое дело. Пахарь – пахать, жена – рожать, воин – убивать, князь – княжить. Твое дело – ему помогать, а мое дело – и судить, и миловать!
– Нет за мной ничего худого! – стукнул по столу кулаком Бахарь, – и опровергать чужие опрометчивые обвинения я не стану!
Повернулся Олег Иванович к окну, распахнул настежь и во весь свой голос гремучий как гаркнет:
– А плетей не желаешь отведать для разговорчивости?
Что угодно мог ожидать Бахарь от своего князя в гневе праведном: битья об пол глиняных сосудов с невыпитой медовухой, грозных обещаний согнуть урюпинского в дугу, вывернуть наизнанку, завязать узлом и голым пустить катиться колесом по улицам… Но чтоб его ТАК позорили на весь двор, на весь мир, на всю вселенную! Сник Бахарь нежным лютиком, отброшенным с дороги на обочину за ненадобностью ногой безжалостной… Однако, сумел взять себя в руки и отразил удар лихим выкриком. В окно раскрытое на обе створки:
– С лиха лихо не бывает! Чему быть – того не миновать! Я не жалкий обсевок на поле княжьем… так, мол, и так, и эдак!
Дворовый прохожий люд заинтересованно внимал словам обиженного, похоже, даже, ему сочувствовал; одна молодуха навзрыд рыдала. Чтобы добавить пищи людским толковищам и шептаниям вокруг личности разухабистого Бахаря – своего лучшего шлемника, одиноким волком рыскающим по чужим окраинам, Олег Иванович решил еще больше усугубить сияние ореола над головой вынужденного страдальца:
– А в поруб не хочешь, где стены мокрые, хоть выжимай, но нет водицы чтобы напиться, а? Добреньким княжескому лицу быть легко, а справедливым… – и, не доведя рассуждение до конца, распорядился немедля посадить Бахаря в яму для вразумления: – посидишь там ночку-другую, поразмыслишь, успокоишься… – а сам краем глаза в прорезь окна поглядывал, стараясь определить по поведению зевак, кому из них выгодна княжья выволочка по-урюпински упертого Бахаря. Но так и не сумел разгадать, что им оказался служака с лопатой, равнодушно плюющий себе под ноги…
Бахарю в яме-порубе спокойствия до первых петухов не было. Пока ноги не отсырели ходил по кругу конем загнанным в бесполезном размышлении: дом у него есть, жена сладкая, детишки милые, а жизнь катится перекати-полем с единственным указателем, чтоб не сбиться с пути – Млечным путем звездным. Для кого он – Батыева дорога, для кого – дорога Моисеева, для кого – тропа Троянова… Всю ночь над его усталой урюпинской головой беспрестанно шаркали сменными ногами княжьи стражи. Телеги гремели. Собаки лаяли. Удалые молодцы прошли с припевочкой: не тужи, голубок, сокол, коршун, ястребок… Некий доброхот молча бросил ему в поруб кусок вкусного копченого мяса, другой жалейщик – горбушку от пшеничного каравая. А напиться, как верно заметил Ольг Иваныч, нет водицы. Пуста его кожаная скифская фляжка. Вся вода из нее вытекла в крохотный прокол. Последним пил из нее Ягайло.
Наутро Бахаря в порубе не оказалось. Пропал, исчез, сгинул! Лишь пояс, поблескивая звездами-камешками, валялся на мокром глинистом днище. Вопрос: каким образом заточенец смог выбраться из ямы глубиной в три человеческих роста без веревки, зацепов, чужой помощи, где отвесные стены сочатся вонючей мокретью, где выход к свету Божьему перекрещен железными прутьями и сидеть можно на единственном сухом месте – деревянном чурбачке, где с трудом умещался тощий зад Бахаря. Кто помог ему выбраться? Или урюпинский превратился в летающее существо величиной с летучую мышь, чтобы протиснуться меж железных прутьев решетки?
В доказательство перевоплощения княжьи стражи предъявляли птичьи перья, застрявшие в решетке. А в подтверждение исчезновения зато-ченца с помощью потусторонних человечьих сил, они же тыкали сомневающихся в следы человечьих рук и ног с лишними пальцами и в отпечатки копыт от двуногой лошади!
Выслушивая эти бредни, князь рязанский слегка поддакивал да ус круче закручивал по ходу движения солнышка. Его способ прикрытия сподручников работал безукоризненно. Оставаясь в тени, нити управления держал крепко. В играх на поддавки он преуспел и сделал не просто ход конем, а с двойным вывертом. Против коня жемайтского выставил на поле в черно-белой пестряди не только своего рысака-русака с уздой, седлом, ремнями, стременами, а вкупе с прытким всадником. Рискованным. Раскованным. И результат – на невмешательство литовского князя в распре Мамая с Московией можно рассчитывать.
Что же касается таинственного исчезновения урюпинского Бахаря, то и дураку ясно-понятно: свой своего на произвол судьбы не бросает…
Эпизод 11В ставке Мамая
Благодаря усилиям князя рязанского почти все табуны мамаевы лишились подножного корма…
– Где луга с тучной и сочной травой для вконец оголодалых коней с выпирающими ребрами? – вопрошали своих сотников мамаевы конники. – Где ручьи с чистой неиссякаемой водой? Вместо них наши лошади видят лишь гнилые заболотья да обгрызки трав, на которые не льстятся даже верблюды.
Жалобы конников достигли ушей высокомерного Шанкара из Заволжской Орды. После разногласий с Арапшахом он перешел на службу к Мамаю. Ныне представился удобный случай отличиться и Шанкар явился к беклярибеку с хурджином общевойсковых претензий. Начал издалека, чуть ли не с Заилийских гор, откуда родом его род: