- Братья и сестры! - высоким, певучим голосом проникновенно заговорил Малин. - Тяжкое испытание посылает нам Господь! Навел он на нас безбожных сынов Измайловых, жгут они наши нивы, уводят в полон люд христианский, творят бесчинства и беззакония, а диавол видит это и радуется! Избавил было Господь нас, но, видимо, угодно было ему снова взыскать с нас за грехи наши тяжкие! Что нам делать?.. Куда главу преклонить? Горе нам, грешным! Горе!
В толпе послышались рыдания. Плакали женщины, где-то пронзительно запищал грудной младенец.
- Что делать нам, грешным? Вразуми, отче! - послышались крики.
- Приступают ко граду нашему безбожные сыны Измайловы, хотят гнать нас до царства своего Вавилонского, в полон, аки иудеев! И аз грешный, помолясь, глаголю вам, чадо мои! Да не радуются язычники безбожные горестям нашим! Препояшем чресла наши и уйдем из города. Отринем суету, ибо, как сказано в Писании, добро спасаеши, а душу погубишь!.. Соберемся да и уйдем к Киеву поближе. Не оставит нас богохранимый святой город, князь Святополк оборонит за стенами крепкими, а здесь нам не будет житья!
Последние слова Малина потонули в гуле голосов. Поселяне часто спасались за городскими стенами от нашествия половцев. Ныне, видимо, пришла пора жителям малого города спасаться за стенами большого.
Юрьев пришел в движение. Люди спешили по домам, закладывали телеги, на них грузили детей и пожитки и выезжали за стены. Ворота были распахнуты настежь. По дорогам потянулись обозы.
Они были уже у Василева, переправившись через Стугну, когда до Святополка дошли вести о переселяющихся на новое место юрьевцах. Трое посланных от города - двое бояр и священник, снаряженный лично епископом Малином - стояли перед великим князем. Святополк не мог прийти в себя, услышав их речи.
- Верно ли, что город как один человек с места сдвинулся? - вопросил он.
- Все как есть, великий князь! - надтреснутым голосом ответил юрьевский боярин, именем тоже Юрий. - И нарочитые мужи, и святые отцы, и ремесленный люд с женами и чадами - все как есть родные стены кинули, потому как лучше голод и холод мыкать на своей земле, чем костьми лечь в чужой стороне.
- Юрьев град пуст стоит безбожным язычникам на поругание, но святыни городские и людство его покинули, - добавил и священник. - На то получено было благословение епископа нашего, отца Малина.
- Как повелишь далее твоим людям быть, княже? - молвил боярин Юрий.
Святополк отвернулся, глянул в окно. Кончалось лето, на селе собирали урожай. На севере продолжалась распря - донеслась весть, что юный Изяслав Владимирович напал на Муром, выйдя из Курска, выгнал Олегова посадника и сел в городе сам, присоединив его к Суздальской земле и угрожая отсюда Рязани. В ответ Олег Святославич опять начал собирать войска и пошел на Изяслава. Владимир Мономах внимательно следил за делами сына и двоюродного брата, ему не до половецких выходов, значит, со всем придется разбираться самому.
А погоды стоят дивные!.. В такую пору проскакать бы с соколятниками вдоль берега Днепра, вспугивая уток и гусей. А по осени в лесу поднять кабана, оленей или медведей. А то погнаться в холмах за стадом диких туров… И едва князь представил себе осенние в прохладной дымке холмы над Днепром, как решение пришло само.
- На Витичев холм правьте, - сказал он, - что над Днепром как раз на вашем пути встанет. Там град велю срубить. И храм заложить, чтоб епископ Малин там службу свою служил. Плотники придут, а и вы не зевайте!
Гостей накормили, дали передохнуть и снарядили в обратный путь. Через несколько дней на Витичевом холме служили молебен при закладке нового храма. Службу проводил сам епископ Малин, которому надлежало принять здесь кафедру. На молебне и закладке города присутствовал Святополк Изяславич. Князь сам, скинув праздничную свиту, положил первый камень в основание храма, обмазал его раствором и, выпрямившись, истово перекрестился. Хор запел праздничную литургию, бояре и дружинники преклонили колени, плотники начали бить поклоны. Святополк слушал высокий дрожащий от волнения голос преподобного Малина и с просветленной тревогой думал, что, может быть, этот город - все, что останется после него на земле и в памяти потомков.
Примерно в те же дни стало известно, что половцы, придя к покинутому жителями Юрьеву, разгневались и, обойдя город, сперва разграбили его, а потом с досады и злости сожгли его дотла. Но дальше в глубь земли не пошли, повернув назад.
Глава 11
Осень в тот год наступила ранняя, еще в месяце листопаде зарядили проливные дожди, и опасность половецких выступлений на Русь временно отступила. Пока землю не схватит мороз, не оденутся льдом реки, нечего бояться поганых. Да и тогда степняки вряд ли пойдут в дальний поход - хоть и нагуляли силы за лето, их кони приучены добывать корм себе из-под снега. А если наметет большие сугробы, вражеские всадники недалеко уйдут на голодных конях. Сейчас самое время было заняться Олегом Святославичем.
После того как Изяслав отнял у него Муром и Рязань, оставив только малый городец Переяславль-Рязанский потопу, что взять с него было нечего, Олег затаился в своем Чернигове. Выход брата Давыда ничего ему не принес, разве что ненадолго оттянул на себя силы Мстислава Владимировича. Итларевич еще летом уехал в степь уговариваться с ханами, да так и пропал. Олег был лишен большей части своих сил, и Владимир Мономах не преминул этим воспользоваться.
За осень Святополк и Владимир успели стать соратниками - у них сейчас были общие заботы, весенний выход на половцев связал их одной веревкой, и даже старые распри временно были забыты. Великий князь не спорил, со всем соглашаясь, и Владимир не испытывал к нему неприязни. Ослабить или вовсе уничтожить Олега для переяславльского князя было важнее - ведь рано или поздно настанет его черед править, и Мономах не хотел, чтобы кто-то еще вставал между ним и великокняжеским столом. Что же до Святополка, то он был уверен, что распря с Олегом ослабит Владимира настолько, что он перестанет ему мешать.
С этими помыслами князья и встретились новой зимой, едва встал на реках лед и земля укрылась под слоем снега. Именно сейчас, в конце месяца груденя, обычно и собирались в поход князья - урожай давно собран, ежегодная дань привезена, пересчитана и уложена в клети и повалуши[144], людство передохнуло, селяне временно не у дел и могут составить ополчение.
Переяславльское княжество все еще залечивало раны от половецких набегов, многие деревни и села оставались пепелищами, а с новоселов и погорельцев дани пока брать было нельзя. Поэтому Владимир Мономах опять приехал к великому князю.
Святополк встретил его привычно-взволнованно - гонец загодя упредил о приезде Мономаха и на словах передал, чего ради переяславльский князь навещает киевского.
Они опять сидели в палатах за накрытым столом. Небольшой пир, устроенный Святополком в честь приезда двоюродного брата, уже завершился. Поклонившись князьям, чинно ушли оба княжича, Мстислав и Ярослав. Вслед за ними тихо удалилась Ирина Тугоркановна - половецкая хатунь жила в Киеве тише воды, ниже травы, мучаясь от недовольства супруга и не ведая, чем его приворожить. Ее единственный ребенок умер, едва родившись, и женщина не успела даже погоревать о нем. В праздничном одеянии княгини Тугоркановна казалась намного моложе своих восемнадцати лет, и, проводив ее глазами, Мономах отметил, что эта половчанка совсем не похожа на его собственную мачеху, мать Ростислава и Ефросиний.
Наконец князья остались одни, и Владимир заговорил, доверительно наклонясь вперед:
- Ты ведаешь, брат, каково поступил со мной Олег Святославич. Силой, приведя половцев, отнял у меня Чернигов, принудил удалиться в Переяславль, коий чрезмерно страдает после половецких набегов. Мы терпим голод и холод, я часть казны своей уже роздал на помощь вдовам и сиротам. В то же время Олег с братьями своими задумал лишить меня и другого достояния - летом отнял у меня муромо-рязанские земли. Добро, Господь не обделил меня сыновьями - Мстислав и Изяслав уже добрые воины. Изяслав сумел воротить часть моего достояния, снова я получаю доход с Мурома и Рязани. Но надолго ли?.. Настанет пора, и снова Олег призовет на наши земли поганых! А Переяславль оскудел людьми, да и в киевских пределах, в Поросье, едва половина сел и городов отстроилась. Нового половецкого выхода они не выдержат. Летом ворогов можно было не опасаться - их призывал на службу Лев, сын неправедно свергнутого Романа Диогена. К несчастью, они были разгромлены, много тысяч поганых пали в бою, другие попали в плен к византийцам. Но в новом году они непременно обрушатся на наши пределы!
Владимир Мономах говорил долго, красно, не жалея слов, иногда вставляя приличествующие случаю изречения из Святого Писания и деяний ученых мужей древности. Святополк, сам любивший и знавший книжную науку, слушал его вполуха. Главное для него было иное - гордый, удачливый переяславльский князь жаловался ему, Святополку Киевскому! Как у старейшего в роду, как у великого князя просил он у него совета и помощи! Было от чего закружиться голове.
- Пока Олег не призвал на наши земли поганых, его надо судить! - продолжал Мономах. - Кабы не он, жили бы мы в мире и покое, вместе ходили на половцев, каждый держал бы свою отчину и не зарился на земли соседа. Ты погляди, брат, - север и залесская сторона у меня, Смоленск у Давыда Святославича, у тебя Киевщина, Полоцк у Всеслава и рода его, Волынь и Галич у Ростиславичей и Давида Игоревича. И лишь Олег мутит воду. Подавай ему чужое достояние! Была у него Тмутаракань - так почто же кинул землю? Почто сам себя отчины лишил? А теперь виноватых ищет? Надо слать гонцов к Олегу! Надо звать его на суд княжеским именем твоим, Святополк!
Святополк не был уверен, что Олег согласится прийти на суд _ уж больно озлоблен и насторожен был новый черниговский князь. Прошлой весной звали его за собою - отговорился нездоровьем, и недавно, когда наказывали отдать Итларевича, тоже. Великий князь надеялся, что Владимир Мономах знает что делает, но никак не мог решиться - поддержать его или нет. Ведь вдруг, захватив достояние Олега, Владимир усилится настолько, что выступит против него, Святополка?