На другой день Святополк собрал совет бояр, призвал на него и киевского епископа Никифора, недавно сменившего скончавшегося Иоанна Продрома. От Киево-Печерского монастыря прибыл игумен Иоанн, с которым подолгу любил беседовать Мономах во времена своих наездов в Киев. Бояре, свои и отцовы, уже давно сидели вместе, не считаясь родовитостью и богатством.
- Что будем делать, мужи киевские? - спросил у них Святополк. - Брат мой, князь Владимир, просит у меня заступы и помощи супротив нашего брата Олега Черниговского. Не по чину, дескать, Олег владеет городом сим и землями по Оке.
- И то правда истинная! - закивал головой Никифор Коснятич. - Великим князем Всеволодом Ярославичем и отцем твоим, Изяславом Ярославичем, отец князя Олега Святослав Ярославич был назван незаконным владельцем Киевского стола. Он не по чину захватил его, и сыновья его по Правде и закону Божьему объявлены изгоями. Им нет места на земле окромя того, что вы сами как законные наследники деяний Ярослава Мудрого им дадите. Давыд Святославич владеет Смоленском, даденным ему на княжение Владимиром и отцом его, Всеволодом Ярославичем - так то ныне его отчина. Олегу же была дадена Тмутаракань - так пущай же ею и владеет.
- Князь! - вступил игумен Иоанн. - Слушай Владимира Всеволодича! Се муж многомудрый, разумом востер и о земле Русской радеет немало!
- Владимир? О земле Русской радеет? - нахмурился Святополк. - Да он о своих вотчинах ко мне жалиться прибег!..
- Нелепие глаголешь, сын мой! - возвысил голос Иоанн. - Всему свету известно - Владимир Переяславльский обо всей земле печалится. Горько ему видеть разорение сел и городов, знать, что люд христианский в неволе страдает, нивы зарастают, вдовы и сироты множатся, а поганые богатства наши расхищают. И виной всему - Олег Святославич! Пусть придет, пусть ответит за свои деяния пред князьями и пред всем людством!
Святополк свысока посмотрел на игумена. Сколько ни приезжал он в Киево-Печерскую лавру, столько встречал холодный прием у отца Иоанна. Игумен был ставлен еще Всеволодом, который на старости лет стал необычайно богомольным и всякий день наезжал в монастырь, порой живя там по нескольку дней сряду и оставляя Киев на советников и сына Владимира. Монастырь разбогател при прежнем князе, а Святополку было не до богатых вкладов - разве что книги изредка дарил да в праздники, заезжая, оставлял положенную лепту. Но, видимо, этого Киево-Печерской лавре было мало.
- Добро, - кивнул он. - Пошлем наказ Олегу Святославичу, брату моему, в Чернигов. Пусть да придет ко мне в Киев!
В посольство снарядили боярина Славяту, на коего указал сам Владимир как на своего человека, и одного из священников, попа Василия. Еще молодой, ровесник князьям, отец Василий был легок на подъем. Он накоротке распрощался со своими домашними и отбыл в Чернигов, увозя грамоту двух князей.
«Поиде к Киеву, - значилось в ней, - да поряд положим о Русской земле пред епископами и пред игуменами, и пред мужами отцов наших, и пред людьми градскими, дабы оборонить землю от поганых».
Слова были простые, говорилось в грамоте лишь о внешних врагах, но за каждой строчкой, за каждой буквицей стоял Владимир Мономах. Передавая грамоту, боярин Славята не преминул сказать, что оба князя, Владимир и Святополк, зовут его к себе. А отец Василий от себя добавил, чтобы смирил князь-изгой гордыню, покаялся и с легким сердцем пошел на встречу с князьями-братьями - тогда помирятся они с ним.
Все это сказало Олегу больше, чем само письмо. Черниговские бояре, оставшиеся верными Святославичам, в один голос нашептывали князю быть осторожнее - Владимир хитер, способен на предательство, именно он убил половецких послов, пришедших к нему просить мира. А Святополк слишком нерешителен, всего боится, во всех видит врагов, только и думающих, как бы согнать его с золотого Киевского стола - судьба отца и собственные скитания в юности научили его бояться и не доверять людям.
Олег сам много пережил, в том числе от Всеволода Ярославича. Тот ведь тоже мягко стелил, да спать пришлось жестко - на целых четыре года, сговорившись с греками, заточил его в далекую чужую Византию. Куда отправит его сын давнего врага? Конечно, сейчас он силен - за него стоит Черниговская земля, брат Давыд готов предложить помощь, Ярослав сидит в Переяславле-Рязанском, да и половцы с ним покамест не ссорились…
Олег был совсем юным отроком, когда точно так же три князя-брата, его отец Святослав, Изяслав и Всеволод, во время мирных переговоров силой захватили полоцкого князя Всеслава Брячиславича с сыновьями. Тот год просидел в порубе и, кабы не мятеж киевлян, в нем окончил дни свои. Но кто встанет в Киеве за него, Олега?
Киев был его врагом - местные бояре держатся за Владимира и Святополка, игумены и епископы, да и все духовенство тоже более прислушиваются к голосу мирян, особенно в Киево-Печерском монастыре, где игумен Иоанн вовсе друг и советник Владимира Мономаха, а что до смердов - так им ли судить князей? Смерды должны платить подать да отрабатывать княжеские работы - им не пристало думать.
Олег понимал, что Владимир и Святополк боятся его, и поэтому ответил коротко и гордо:
«Нелепо меня судить епископу ли, игумену ли, смердам ли».
Гонцы воротились прежде, нежели был дан ответ. Святополк и Владимир ждали слов Олега или его самого несколько дней, пока гонец не привез им короткий резкий отказ.
- Он не слушает тебя, брат! - прямо сказал Владимир Святополку, когда они остались одни в палатах. - Он считает, что может прожить один! Собирается встать против всей Русской земли… Поглядим, каково это у него выйдет!
- Это - усобие, князь-брат, - попробовал возразить Святополк. - Ты сам от него сколько раз упреждал меня и всех прочих!
- Ведаю, - сурово сдвинул светлые брови Мономах. - Но ежели сейчас не смирить Олега, по весне он сызнова начнет воевать. А сейчас, пока он не готов, упредить его, лишить силы и усмирить - вот что главное. Сейчас Олег с нами во вражде. Вырвать с корнем эту язву - и можно собирать Русь в одно целое, дабы сильной рукой навсегда избавить пределы наши от поганых!
Мономах опять говорил горячо и красно, и Святополку делалось жарко от этих речей. Владимир хочет воротить себе Чернигов. Его сыновья сидят наместниками в Зал веской волости, Давыд Святославич готов на что угодно, лишь бы не терять стола: прикажешь ему - идет в Новгород, прикажешь - возвращается в Смоленск. Эдак и на родного брата пойдет войной! Князья-изгои Ростиславичи и Давид Игоревич с головой увязли в войне с ляхами и уграми, тщатся отодвинуть границы Руси далее за Карпаты, Всеслав стареет, и его сыновья уже собрались в Полоцке. После смерти отца они волками бросятся друг на друга, деля отцовское достояние, и не будут опасны. Да, только неуемный Олег мешает Владимиру стать главой Руси. Олег да он, Святополк.
Однако он пока еще великий князь киевский, и Владимир не хочет без него начинать усобицу. За Святополка отцовы и дедовы обычаи, Киевщина да и сама судьба.
- Помнишь, как мы с тобой вдвоем в прошлом году, совокупившись, пошли в Половецкую степь, - продолжал увещевать Мономах, в душе на все лады кляня нерешительность Святополка. - Сколько полона взяли, сколько скота и добра захватили? А ведь были с нами силы только Киева да Переяславля!.. Представь, что будет, ежели мы черниговскую рать сможем заполучить? А Смоленск? А подойдут полки с Новгорода, Ростова, Суздаля и Мурома? А вдруг да удастся призвать Всеславичей или Ростиславичей? Вот Василько, например, - настоящий витязь! Я бы ему в походе любую дружину доверил! А кабы ему сейчас помочь с ляхами сладить - и вовсе он наш друг станет! Князь-брат, мы бы навеки избавили Русь от поганых! Дошли бы до самой Тмутаракани и Корсуня! Печенеги, торки и берендеи нам нынче служат - половцы также служить станут! Русь усилится, князь-брат! Но пока сидит в Чернигове Олег - не видать нам единой и сильной Руси!
Святополк теребил длинную бороду, завивая пряди в колечки. Заманчиво то, что сказал Мономах. Раз и навсегда покончить со степняками, отбить Тмутаракань, расширить земли. Рекой потекут новые богатства в казну - что может быть любезнее!..
- Идем на Олега, - сказал он, наконец.
На другой же день гонец повез в Чернигов новую грамоту: «Ты ни на поганых с нами не идеши, ни на совет к нам - то ты замыслил зло на нас и поганым помогати хочеши, как Бог свят».
Это означало войну, и еще до того, как Олег получил это письмо, другие гонцы поскакали во все стороны Переяславльской и Киевской земли созывать ополчение и поднимать дружины.
По сравнению с другими уцелевшими от разора и воротившимися из полона торчевцами Захарьичам повезло - мало того, что Ратибор привел из-под Треполя своего коня, мало того, что Нечай по совету отца вырыл кубышку с гривнами, упрятанную тиуном на черный день. Нежданно-негаданно отыскались целыми и невредимыми Светлана и Ждана, а Лют, хоть и не остался в Торческе, предпочтя воротиться в Киев к Даниле Игнатьевичу, оставил родне трех коней, нескольких овец, кое-какую рухлядь, серебро и двух холопов. Двух коней продали, оставив кобылу на племя, благодаря овцам сумели пережить осень и зиму. По весне Ратибор и Нечай даже сумели с помощью холопов распахать ниву в селе Красном, сняли урожай, осенью подновили дом и подворье. За повседневными заботами остальную родню - убитую мать, братьев, пропавшего невесть где отца - вспоминали редко. Только Ждана порой вздыхала, думая о Люте - милый младший братец не то слишком явно переживал давние детские обиды, не то возгордился, когда судьба вознесла его поближе к князьям. Ратибор и Нечай о Люте не думали - пропал хазарчонок, и ладно! Постепенно и Ждана начала меньше вздыхать о нем.
И все-таки сердце ее дрогнуло, когда однажды по весне, когда она доила недавно купленную корову, на подворье послышались стук копыт и голоса братьев. Оба были дома - смотрели упряжь и плуги для весенней пашни. Великий пост только-только закончился. По голосам выходило, что к ним приехал гость. Смутно знакомый мужской голос весело выкрикнул ее имя…