В тот же день и час, когда великий князь киевский Святополк Изяславич отдыхал в своих палатах за чтением книги, отрок доложил о приходе Давыда Святославича. Святополк скучал без Любавы, ее тихих ласковых речей, гладкого теплого тела, таинственно и зазывно горящих глаз. Даже будучи женатый, он не отсылал наложницу прочь - у них были дети, она понимала его, как никто и никогда. Только в чтении находил Святополк отдушину горько-сладким мечтаниям о ней и с неудовольствием отложил книгу.
Все князья Святославичи были похожи, словно по одной мерке скроены. Все высокие, плечистые, с темными, чуть вьющимися волосами, резкими чертами лица и порывистыми движениями. Но тихий Давыд уже начал полнеть, чего за Олегом не замечалось. Но зато младший из двух братьев был наполовину седой, а смоленский князь сохранил темный цвет кудрей. Да и взгляд его был другим - смиренный и озабоченный, а движения и походка мягкие и тихие.
Давыд вошел в полутемную горницу, притворил за собой дверь. Святополк сразу угадал, что у смоленского князя важное дело, привстал.
- Проходи, садись, брат! - сказал. - С чем пожаловал? Давыд присел на лавку у стены, блеснул глазами.
- Дело у меня к тебе, великий князь, дело, - со вздохом ответил он.
- Почто? - Внутренне Святополк возликовал - только Давыд величал его великим князем без напоминания. Прочие ясно давали понять, что Киев для них более не мать городов русских, но такой же град, как и все.
- Князь, мы собрались сюда, чтобы уряд о земле положить - кому и как ею владеть? - вопросительно молвил Давыд Святославич. Получив подтверждающий кивок, продолжил со вздохом: - Честью тебя просим - отдай ты нам Чернигов!
- Кому - нам?
- Нам - мне и Олегу. Пойми - сий город отца нашего, там мы родились и выросли, там каждый кустик нам дорог. Я Смоленском владею и тому рад, а коли скажут мне: «Езжай в Чернигов, где мать твоя лежит, где брата Глеба прах», - как бы я тому радовался! Я бы и сам там в землю лег, когда придет пора.
- Но ведь Чернигов по решению нашему остался за вашим родом, - вспомнил Святополк решение, принятое Владимиром Мономахом под Стародубом.
- Остался, - сухо кивнул Давыд и стал до странности похож на Олега. - Да только мы в нем не сидим! Брат Олег взял было его - да Владимир Переяславльский его выгнал. А того не ведал, что за нас народ стоял, за Олега и детей его! Олег - черниговский князь!
- Тогда почто он сам не пришел просить? - усмехнулся Святополк.
- Обижен Олег, - со вздохом ответил Давыд. - Гордый он. Нрав у него с детства тяжкий был, но то не гордыня. Воротите ему землю - и он к вам другим боком повернется. Только сам он просить не станет…
- А ты, Давыд, пошел просить?
- А я что? Не для себя же! - задумчиво усмехнулся смоленский князь.
Святополк некоторое время смотрел на огонек свечи, убеждая себя, что младший князь пришел к нему как к старшему, как к киевскому владыке, почитая Киев как старейший и сильнейший город Руси, что его чтут и уважают. И что он в ответ обязан заботиться о людях. Убеждал - но никак не мог решиться делом подтвердить свое высокое звание. Мономах был намного сильнее его, и Святополк чувствовал, что именно переяславльский князь - истинный правитель Русской земли.
- Добро, - наконец вымолвил он. - Замолвлю слово.
Глава 17
Еще два дня князья делили землю. Сходились и расходились, спорили и ссорились, убеждали друг друга учеными словами и угрозами, подсылали бояр и отроков. Владимир Мономах под разными предлогами встречался со всеми, выслушивал их жалобы, просьбы, нарекания. Несколько раз звал к себе Святополка, великий князь тоже приглашал его к себе. Старшие князья почасту беседовали вечерами, но нерешительный Святополк никак не мог заставить себя заговорить о просьбе Давыда Смоленского. Только один раз зашел спор о Чернигове. Великий князь робко намекнул, что, мол, негоже обижать Святославичей, а на прямой вопрос Мономаха ответил, что так было еще при их отцах, да и земля та сама за Святославичей стоит.
- Если я отдам Чернигов Олегу, он поймет, что я ослабел и со мной можно поспорить! - ответил Мономах. - А нам новые которы не надобны! Мы здесь не для того собрались…
- Владимир, князь-брат! - возвысил голос Святополк, пораженный услышанным. - ТЫ отдаешь Чернигов? С ТОБОЙ можно спорить? Но великий князь пока еще я! Мне и решать, кто будет владеть Черниговской землей!
Мономах едва не вспылил. Он ощущал себя сильнейшим князем на Руси, с ним считались, его уважали и боялись, с ним искали союза молодые князья! Его земли были больше всех в роду Рюриковичей. И он должен подчиняться слабому Святополку, от которого Руси одни беды?.. У него чуть было не вырвались резкие слова, что Киев ему не указ, но он вовремя вспомнил, зачем все собрались в его замке, вспомнил о намечающемся союзе с Василько Ростиславичем - и замолчал.
- Добро, брат, - потер он широкий лоб, - помнится, мы и так порешили оставить Чернигов за Святославичами. Ну так быть по сему! Не будем зариться на чужое!
Святополк заулыбался, протягивая к двоюродному брату руку для пожатия.
Наконец все собрались вместе. Уставшие от бесед, споров и наушничания бояр, которые даже сейчас, ведая наверняка, что главное уже решилось, продолжали зорко следить за князьями, их улыбками, взглядами, жестами. Доверенные отроки все еще бродили вокруг, подмечая все мелочи, чтобы после передать боярам, а те уже - князьям. Все три боярина Давида Игоревича пялили глаза на братьев Ростиславичей. От них не укрылось, что Кульмей, воевода и советник Василька, сидел как на иголках - боярин накануне получил приказ от князя и ждал только часа, чтобы пуститься в путь. Так же напряжен был и Ратибор, воевода Владимира Мономаха. Оба их князя были, напротив, веселы и довольны жизнью.
Речь повел Мономах. Святополк без слов уступил ему эту честь, ибо понимал, что переяславльский князь все равно все сделает по-своему. Он чувствовал, что устроилось разделение земли по промыслу Владимира, и желал только одного - чтобы князья по-прежнему чтили его как киевского князя.
Это можно было сделать лишь одним способом - оставив прежний порядок наследования земель: старший в роду держит Киев и Новгород, второй по старшинству владеет Черниговом, третий - Переяславлем и Залесьем, четвертый - Волынью, а на долю меньших князей и изгоев остаются окраинные княжества или небольшие уделы во владениях ближних родственников. Так хотел он, но не так думал Мономах.
Переяславльский князь говорил долго и красно. Он вспомнил все - начиная от основания Киева и первых русских князей. Помянул Ольгу, Святослава Великого, Владимира Красно Солнышко и его сыновей, широко перекрестился, коротко поведав о судьбе первых русских святых Бориса и Глеба и их убийцы Святополка Окаянного, развязавшего братоубийственную котору, потом коснулся деяний общего деда, Ярослава Мудрого и его Русской Правды. Замолвил слово о каждом из его сыновей и внуков, не забыл Всеслава Чародея. Потом вспомнил о соседях Руси - ляхах и булгарах, уграх и германцах, византийцах и касогах, половцах и прибалтах, особо упирая на то, что лишь когда Русь была едина, стояла она крепка и сильна, а стоило начаться внутри нее распрям, как тут же поднимали голову враги, и стоило много труда укротить их.
Князья слушали, кивали, косились друг на друга глазами. Они давно уже поняли, к чему клонит Мономах, и ждали лишь, оправдаются ли Их надежды.
И наконец Владимир Мономах завершил свою речь:
- Посему мы с великим князем киевским Святополком Изяславичем, собрав вас здесь, князья-братья, поразмыслив, порешили тако поделить землю нашу, чтобы никому не чинилось обиды, но зато каждый стоял крепко за себя и за общее дело. И коли случилось бы войне, то все как один вставали на защиту Руси… Скажи свое слово, Святополк Изяславич, как старший среди нас!
Святополк вздохнул и встал, опираясь руками на подлокотники высокого стольца с резной спинкой. Ему не нравилось уложение Мономаха, но переспорить переяславльского князя оказалось не под силу. Оставалась надежда лишь на то, что остальные князья не сразу поймут скрытый смысл этого решения.
- Порешили мы с братом нашим, Владимиром Всеволодовичем Переяславльский, тако поделить землю, чтоб никому обиды не чинилось, - начал говорить он. Мономах смотрел в рот киевскому князю, тихонько кивая головой и словно подталкивая каждое слово. - Отныне на земле устанавливается новый наряд - каждый да владеет отчиной своей, каковую от отца и деда получил по наследованию. Ее же блюдет и оберегает, преумножая ее богатства, и передает своим детям и внукам. А отчины таковы - как старший в роду и киевский князь, я оставляю за собой и родом своим Киев с городами и пригородами, Туров, Пинск, Слуцк со всеми прочими городами до Буга по сию сторону Припяти. Как великий князь, себе беру волость Киевскую до реки Горыни…
Насторожившийся было при упоминании Буга Давид Игоревич тихо перевел дух - река Горынь протекала в стороне от его границ.
- Ко владениям Владимира Всевододовича Мономаха отходит Переяславльская земля, Ростов, Суздаль, а также Смоленская земля…
- И Новогородская, - кивнул Мономах.
Давыд и Олег Святославичи, услышав такое, согласно вскочили с мест.
- Это что деется, князья-братья? - вскричал Олег, шаря по бедру рукой и не находя меча, который оставил за порогом. - Владимир все себе забрать жаждет!.. Сперва у меня Чернигов отобрал, а после и у Давыда Смоленск? А этого не хочешь?
Он скрутил кукиш и сунул его под нос Мономаху. Тот остался спокоен, хотя Давыд, лишенный стола, побледнел, а князья-изгои настороженно переглядывались.
- Давыду Святославичу мы отдаем всю Черниговскую землю с городами и пригородами, - повысил голос Святополк, - как он о том со мною не раз беседовал и желал жить там, где его мать и брат Глеб похоронены. Как при наших отцах заповедано, Чернигов остается за Святославовым племенем, и Давыду в нем сидеть как старшему…
Давыд тихо охнул и осел на лавку, снизу вверх с радостью глядя на князей. А Мономах заговорил, глядя на оставшегося стоять Олега: