Святополк порывисто вскочил. Книга и пергамент упали на пол. Глаза князя загорелись гневным огнем, и Иванок отшатнулся, вжимаясь в дверь. Но великий киевский князь более и пальцем не пошевелил. Сверху вниз взглянул на усталого гонца, нахмурился, припоминая юношу:
- Ты Иванок… устал, поди? Тот сдавленно кивнул.
- Тогда ступай, отдохни. Скажи, чтоб накормили и спать уложили где хошь… А я…
- Я, светлый князь, - Иванок оробел от своей смелости, - ежели позволишь, в Киев доскачу. Отцу на глаза покажусь…
При последних словах судорога боли и бессильной ярости исказила черты Святополка, и он коротко выдохнул сквозь стиснутые зубы:
- Ступай… куда хошь.
И, едва за Иванком закрылась дверь, рухнул обратно на скамью, закрывая лицо руками и давясь беззвучными слезами.
Иванок лишь после понял, какую боль причинил князю неосторожно вырвавшимися словами об отце. Тогда он был слишком утомлен и измучен, чтобы что-то понимать. Он воротился в Киев, сразу отправился домой, несказанно удивив Данилу Игнатьевича, сходил в баню, после повечерял чем Бог послал и лег спать, чтобы наутро, чуть свет, отправиться в церковь помолиться за упокой души Мстислава.
А когда брел обратно, путь ему преградила знакомая холопка-половчанка.
Иванок с охотой пошел за нею. Княгиня Ирина Тугоркановна оставалась для него кроме Данилы Игнатьевича единственным близким существом - не считая еще сестры Жданы. Она да Мстислав связывали его с князем Святополком, и вот она осталась одна.
Молодая княгиня встретила его в горницах. Она была в черном платье, волосы убраны под плат, и юноша понял, что здесь уже знают о смерти молодого княжича. На побледневшем лице Ирины глаза казались больше и темнее, маленькие яркие губы дрожали.
- Иванушка, - прошептала она срывающимся голосом и кинулась к нему. - Живой…
Подбежав, обхватила за плечи, испуганно заглядывая в лицо. Иванок осторожно привлек ее к себе. Он только сейчас заметил, что за десять месяцев разлуки вырос чуть ли не на полголовы и возвышался над молодой женщиной.
- Живой, - повторила княгиня, касаясь его смоляных кудрей. - А я тебя ждала… молилась каждый день… Ты ночами мне снился.
- Живой я, - вздохнул Иванок. - А Мстислав…
- Нам вчера ввечеру поведали - гонец от князя был. Наказал поминальный пир устроить, сам в Печерскую лавру поехал молебен заказать… Я молилась за него… И за тебя… А ты? Ты за меня молился?
Иванок смущенно хлопнул ресницами. В походах, боях и осадах было не до того. Только и грела сердце, что память да серьга, сберегаемая в ладанке на гайтане.
- Я… думал о тебе, княгиня, - сказал он.
- Ирина!.. А до крещения меня звали Зелгой! А… тебя как?
- Лютом.
- Лют… Это значит - «лютый», злой?
- Я не злой, кня… - Юноша осекся под ее построжевшим взглядом, поправился: - Ирина.
- Зелга! - воскликнула она. - Меня так даже свои уже не зовут!
- Зелга, - послушно повторил он.
Молодая княгиня просияла и крепче обхватила его руками за шею. Ее нежное взволнованное лицо оказалось совсем близко, губы приблизились к губам, и Иванок осторожно поцеловал ее.
Раз встретившись, их губы уже не смогли разъединиться. Исчезло все - война, недавняя смерть Мстислава, долгая скачка по дорогам с тяжкой вестью, страх и стыд запретного плода.
- Мой! Ты мой! - исступленно шептала княгиня. - Я так тебя ждала! Так молилась… Идем, идем скорее…
Иванок позволил увлечь себя прочь.
Они ворвались в какую-то каморку, и Ирина-Зелга с пылом гордой степнячки припала к его груди. Заглянувший смерти в глаза, понявший, что каждый миг жизни может стать последним, Иванок осмелел, обнимая ее стан, чувствуя сквозь ткань податливое нежное тело, и голова его кружилась от страсти.
- Князя нет, - шептала Ирина-Зелга, ласкаясь, - я пришлю старую Тайдуллу. Она тебя приведет ночью… Я не могу больше! Я люблю тебя! Я никого больше не люблю!
- Ая- тебя…
Быстрые шаги и стук отворяемой двери оторвали их друг от друга. Вошла Любава, Святополкова наложница и, как Иванок знал, мать Мстислава. Она тоже была в черном вдовьем одеянии, сухие глаза недобро горели. Поджатые губы ее дрогнули, когда она увидела молодых людей вместе и все поняла, но не сказала ни слова. Только нашла взглядом Иванка, кивнула ему:
- Ты видел, как умер мой сын?
- Да. - Юноша склонил голову. Женщина села, сложив руки на коленях:
- Сказывай.
Смущаясь под ее всевидящим взглядом, Иванок стал рассказывать и не заметил, как княгиня потихоньку вышла.
Глава 24
Через несколько дней в Киев приехал Святополк Изяславич.
Только услышав о приезде князя, Иванок понял, что тот явился не только готовить полки в помощь Владимиру-Волынскому. Три дня назад Ирина вечером зазвала его к себе и, обливаясь слезами, поведала, что Любава послала весть Святополку. «Ревнует она князя ко мне, - говорила молодая княгиня. - Глаза готова выцарапать. Я чую… И тебя изведут, любый мой! Уезжай, пока не поздно!» Иванок тогда отказался - не хотелось оставлять любимую одну, да и не верилось в такое. Но по приезде Святополка миновало уже несколько дней, а ни его, ни Данилу Игнатьевича не звали на княжье подворье.
В конце концов старый боярин отправился к князю сам. А вскоре на двор прискакал гонец с наказом для Иванка сей же час прибыть в палаты.
С тяжелым сердцем собирался юноша, мысленно на все лады коря себя за то, что поддался слабости и не уехал из Киева. Но куда ему податься? Убежит - всюду сыщут люди Святополка. А если к другому князю? Куда? Разве что в Переяславль, к Владимиру Всеволодовичу Мономаху! Но теперь было поздно.
Святополк Изяславич ждал его в горнице, сидя на высоком стольце, опершись руками о колени. Рядом на лавке сидел Данила Игнатьевич, и по его раскрасневшемуся лицу, по тому, как он вскинул и тут же отвел взгляд, Иванок понял, что дело его плохо. Он сделал было неверный шаг и упал на колени:
- Воля твоя, князь, карай или милуй!
- Пес! - выплюнул слово Святополк. - Пса пригрел на груди! Змея подколодного!.. За такое мало в поруб бросить! Я ж тебя своими руками!.. Да как ты посмел? Холоп!
Иванок молчал, опустив голову и пережидая княжий гнев. С бьющимся сердцем он слушал только одно - не хлопнет ли дверь, не ворвутся ли дружинники. Заломят руки назад, сорвут охабень, сволокут в поруб, а там путь один. Но ничьи сапоги за дверью не стучали, только натужно сопел Данила Игнатьевич. И это молчание было страшнее всего.
- Пес, - задыхался Святополк. - Я-то мнил, ему княжья честь дорога. Сын мой за тебя просил, любил тебя. А ты вона как… Быдло! Хазарин! Хуже половца!.. Сгною…
Иванок молчал, не решаясь ответить. Князь еще некоторое время выкрикивал угрозы и проклятья, потом откинулся назад, терзая пальцами ворот рубахи. Ноздри его раздувались, борода тряслась. Данила Игнатьевич со страхом косился на князя - мало ли что!
- Любишь ее? - вдруг выдохнул Святополк.
Не веря своим ушам, Иванок поднял голову. Князь смотрел ему в глаза. - Да…
- Прочь! Прочь с глаз моих! - вдруг страшно закричал князь. - Вон из Киева! Вон с Руси!.. Видеть не желаю! Вон, а не то… Эй, люди!
Не помня себя, Иванок сорвался с места, бросился прочь. В тесноте переходов налетел на кого-то, толкнул локтем. Вскрикнула девка - подумалось о княгине. Как она? Что с нею?.. На миг охватило страстное желание - хоть издалека, одним глазком, увидеть милое лицо, узнать, что жива, что ничего ей не сделалось! - но тут же плетью хлестнул страх: за такое князь прикажет убить его на месте.
Припав к гриве коня, топча прохожих, Иванок ворвался на свое подворье, бросил жеребца у крыльца, забился в угол в дальней горнице. Надо было что-то делать, куда-то бежать, но он не мог пошевелиться. Бежать совсем значило признать свою неправоту. Да и не было сил уйти сейчас, не ведая, что выпало на долю Ирине!..
Данила Игнатьевич воротился поздно, когда отзвонили вечернюю. Он ввалился в горницу смурной, тяжелый, как медведь, грохнулся на лавку. Глаза у боярина были мутные, гневные. Иванок не без страха встал перед ним. Данила Игнатьевич сидя пихнул его.
- Опозорил! - выдохнул он. - Пес! Б…дий сын! Выродок!.. Я ж тебя за родного держал, сердцем, кровью прикипел!.. Ты ж мне родной! Ты же мне кровный уже сын! А ты…
- Батюшка, я…
- Молчи!.. Ты мне не сын более! Отрекаюсь от тебя!.. За что мне такое наказание? Почто ты седины мои опозорил?
- Я…
- Сказано было - молчать! Князь тебя пригрел, к себе приблизил, ты другом его сыну был и должен честь княжью блюсти, а ты что?.. Святополк Изяславич тебя мог не то, что в поруб - смерти предать! Добро, что по Правде Русской порешил князь содеять! Виру за бесчестье я за тебя уплачу, но ты сам - прочь с глаз моих! Посылает тебя князь на заставу, в Поросье… И чтоб до свету духу твоего здесь не было!
Пошатываясь, Иванок вышел.
Подводу собрали на ночь глядя, три всадника выехали из Киева на рассвете, едва привратники стали отпирать ворота. Иванок первым проехал по мосту, с тоской обернулся на стены Киева. В этом городе началась его настоящая жизнь, в нем она и завершилась. Кто он теперь? А кем был прежде - безродный мальчишка Лют по прозванью Хазарин. Но странно - Лютом он себя более не ощущал. Он все еще был Иванком, вот только не Данилычем - боярин отрекся от него и даже не вышел проводить с крыльца. Но у него когда-то был другой отец - торчевский тиун Захар Гостятич. Торческ…
И словно живым ветром повеяло с полей. Домой! В Торческ!
Вот уже года четыре с малым не был Иванок в Торческе и, подъезжая, не вдруг признал родной город. Торческ отстроился, снова встали над рекой бревенчатые стены с воротными башнями, раскинулся небольшой посад. Да и сельцо Красное, через которое случилось проезжать Иванку, подросло - вместо четырех дворов в нем было уже девять. И в самом городе по улицам стояли новые дома за свежими, еще не потемневшими от непогоды и времени заборами, улыбались резными причелинами