. Приручить эту дикую кобылицу стало для молодого хана делом чести, и он не мог дождаться, когда же орда остановится, чтобы слуги разбили для него шатер. Он прикажет доставить уруску туда и покажет ей, кто тут господин. Сакалу надоело терпеть. Сегодня же ночью уруска станет его - или он отдаст ее своим батырам.
Два других хана тоже поглядывали на кибитку. Сакал заметил их жадные взгляды, но не придавал этому значения. Настоящий кипчак никогда не поссорится с другом из-за рабыни.
Орда пересекала луговину, не замечая, что вдоль кромки леса за ними неотступно следуют урусские всадники. Анисим и его вой отстали, лишь когда выехали к опушке леса. Далее им пришлось бы ехать по равнине, и они сдержали коней, пережидая.
Плишка и Ждан быстро сыскали дружину и сразу бросились к воеводам. Старый Ян Вышатич по их лицам понял все.
- Где они? Близко? - Боярин приподнялся в возке.
- Тамо, за лесом. - Плишка махнул рукой. - Мы напрямки скакали. Они той стороной идут.
Войско приостановилось, сбилось вместе. Вскоре подъехали и другие дозоры, разведывавшие округу. Еще одна сторожа видела половцев - это был небольшой отряд, отколовшийся от головной орды. Другие тоже видели степняков и присылали людей, уточняя их путь.
Ян Вышатич преобразился. Он выбрался из возка, влез в седло и принимал гонцов сам - строго выспрашивал, раздумывая, хмуря брови, иных посылал опять в дорогу, разведать путь для дружины.
Солнце уже клонилось к вечеру, когда прискакал еще один вой.
- Меня Анисим послал, - крикнул он на скаку. - Поганые к селу завернули. Сейчас, верно, уже жгут и грабят!
- Где?
- Тута! Верст пять, не то шесть будет. Лес там кончается, а сельцо возле ручья.
- Раз так - и нам пора! - Ян обернулся на Иванка. - Козарин! Тебе пять сотен даю. Двумя крыльями на поганых навалимся. Ну да ты сам разуметь должон. Ты в бою бывал, кровь вражью лил…
Дружина сорвалась с места. Указывающие дорогу дозорные скакали впереди.
Село, на которое напали половцы, действительно находилось близко. Проехав немного по дороге, дружина свернула на опушку рощи и вскоре выехала на луговину, которую наискось пересекала извилистая лента широкого ручья, возле которого и стояло десять домов. В вечернем сумраке далеко было видно зарево, поднимающееся над ними. Горели/ дымясь, спелые хлеба на той стороне ручья. Кочевников поблизости не было - они уже ушли дальше.
Но искать их долго не пришлось. Дружина наметом, взметая из-под копыт землю и свежие угли, проскакала через село, вломилась в потравленные чужими конями хлеба, и через версту всадники увидели впереди широкую темную полосу вытоптанной земли - дорогу, оставленную конскими копытами, колесами кибиток и человеческими ногами. След был совсем свежим.
Половцы спешили подальше уйти от сожженного села, опасаясь, что за ними все-таки будет погоня. Они торопились вернуться в степь, не жалея пленных и заставляя людей бежать между кибиток, глотая пыль и опасаясь попасть под копыта коней и быков. Отстающих били плетьми, заставляя подняться.
Когда начало темнеть, хан первым остановил коня и махнул рукой на луг, в низине которого обнаружилось небольшое озеро:
- Здесь встанем!
Орда стала сворачивать к озеру. Первыми подъезжали всадники, поили лошадей. Затем подогнали захваченную скотину и только потом - пленных русичей. Люди попадали на мелководье, жадно хватая горстями воду, пили, захлебываясь и давясь, но скоро им пришлось вскочить и броситься прочь, потому что подошел черед выпряженных из кибиток быков. Те прошли сквозь людскую толпу и долго пили уже замутившуюся воду, тяжело поводя боками.
Дозорные сразу же отъехали подальше, охраняя стан. Остальные сгоняли полон, скотину и коней в гурты, готовили к ночлегу. Другие резали скот, разжигали огонь, раскинули для ханов легкие шатры.
Сакал вместе со своими родичами объехал стан, глядя на суету вокруг, а потом повернул в середину, где уже высился белый шатер. Три хана спешились и один за другим прошли внутрь.
Красивая русокосая девушка со связанными за спиной руками стояла посреди ковров и подушек. Несмотря на то что ее косы были растрепаны, сорочка и понева кое-где порваны и испачканы, а на щеке красовалась ссадина, она была удивительно красива. И такой огонь горел в ее глазах, что Сакал остановился, прижимая руку к сердцу.
- Она прекрасна! - обратился он к своим спутникам. - Не правда ли?
- О да! Эта уруска украсила бы любой шатер!.. Счастлив будет тот, кого она одарит своей лаской, - ответили ханы.
- Этим счастливцев сегодня ночью буду я! - заявил Сакал и сделал шаг к пленнице.
Она отпрянула, настороженно блестя глазами.
- Не пугайся, - вдруг заговорил Сакал по-русски, - красавица! Ты похожа на белоликую дочь Тенгри-хана! Твои глаза сверкают, как звезды, а волосы, - он шагнул ближе и поймал девушку за косу, - похожи на драгоценный шелк из страны Чин. Ты прекрасна, как степная газель, но неприступна, как дикая кобылица. Будь моей - и ты получишь все что пожелаешь!
Глаза девушки сверкнули огнем.
- Коли я кобылица, то не тебе на мне сидеть! - огрызнулась она.
- Твой язык остер, как кинжал, - усмехнулся Сакал. - Но умелый воин не боится ножа.
С этими словами Сакал притянул девушку к себе и поцеловал. Но в следующий миг он оттолкнул ее с невнятным криком и схватился за губу.
- Змея! - закричал он. - Кусается!
Девушка прижалась к полотняной стене шатра, сгорбившись и словно ожидая нападения.
- Эй! Ко мне! - закричал Сакал. - Схватить ее!
- Погоди! - Один из его родичей успел встать на пути у вбежавших охранников. - Сакал-хан, отдай мне эту дикую кошку. Увидишь - я сумею сделать ее ласковой и покорной!
- Нет, я! - рванулся второй хан. Девушка, не понимая половецкого языка, следила за ними настороженно блестящими глазами.
- Берите ее, - зло отмахнулся Сакал. Из глубокой ранки на губе все еще текла кровь. - Но сперва она получит плетей. Взять!
Девушка отпрянула, но охранники схватили ее и потащили, отчаянно вопящую и извивающуюся, вон из шатра. Сакал и его спутники вышли следом, чтобы проследить за наказанием. Пленницу повалили наземь, и нукер уже занес над нею конский бич, когда вдалеке послышался шум, крики и топот копыт. Свист бича и первый крик жертвы перекрыл отчаянный вопль: - Урусы!
Стан вмиг пришел в движение. Все было забыто. Половцы бросились к лошадям, на ходу хватали луки и сабли и мчались к ханскому бунчуку. А навстречу им через луг летели урусские дружины.
Урусы нападали с двух сторон - прямо в лоб мчалась основная сила, а сбоку, вдоль берега озера, спешила еще одна небольшая дружина, отрезая возможный путь к бегству. В вечернем полумраке было трудно разглядеть, сколько урусов на самом деле.
Передние ряды на всем скаку сшиблись с врагами, разметали небольшой заслон и прорвались к стану. Степняки мигом развернулись, заходя с боков, но тут подоспела помощь - Ян Вышатич не зря разделил полк на две части. Дружинники налетели, ударили в спину, мешая половецкий строй. Среди них были торки и берендеи, прекрасно стрелявшие из луков на скаку. Их стрелы одного за другим сбивали кочевников с седел.
И все-таки большей части степняков удалось вырваться, и, нахлестывая коней, они поспешили удрать. Но тут подоспела вторая дружина. Всадники Иванка Козарина помчались вдогонку, налетели, отрезая путь к спасению, и орда беспомощно закружилась на месте, вынужденно принимая неравный бой.
Эта новая сшибка была короткой и жестокой. Взлетали в воздух стрелы, сбивая людей с седел, а потом кони и всадники столкнулись, как две волны, и половцы дрогнули. Один за другим они стали разворачивать коней и кидались прочь.
Так степняки поступали всегда - пускались в притворное бегство, чтобы потом стремительно развернуться, зайти преследователям в спину и разгромить врага. Сейчас все шло к тому - дружинники устремились в погоню - в западню. И слишком поздно поняли, что попались - когда кипчаки возникли у них за плечами. Часть дружинников погибла прежде, чем поняла, что происходит, но довершить разгром поганым не удалось. У них самих за спиной вдруг грянул боевой клич урусов - и степняки, бросая оружие, кинулись врассыпную.
Погоня продолжалась до темноты. Только ночной мрак помог остаткам орды скрыться в полях и рощах. Поглаживая взмыленных коней, дружинники возвращались к стану, где опять горели костры - но уже зажженные русскими руками.
Старый Ян Вышатич, как и подобает воеводе, первым начал бой, но, когда началась сеча, почувствовал, что слабеет. Руки его дрожали, сердце не слушалось, и, когда какой-то половец занес над ним саблю, он еле успел подставить щит. Тяжелый удар заставил его пошатнуться, и, если бы не отроки, вовремя окружившие старого боярина и вынесшие его из боя, Ян Вышатич упал бы с седла и кончил свою жизнь под копытами коней.
Сейчас старый воевода полулежал в ханском шатре, обложенный подушками, а в стане распоряжался Иванок Козарин. Ему и доставалась вся честь, и Ян Вышатич грустно улыбался, чувствуя, что его время прошло и настала пора молодых.
Когда началась битва, избиваемую пленницу забыли на земле у шатра. Девушка сумела кое-как подняться и откатиться в сторону, чтобы ее не затоптали конями. Испуганным дрожащим зверьком она забилась в уголок и просидела там, скорчившись и закрыв глаза, пока не стих шум сечи. Потом рядом опять послышался конский топот и голоса. Зазвучала русская речь…
- Эге, кто это тут? - послышался веселый голос. - Никак, дивчина?
Девушка вздрогнула, несмело открыла глаза. Над нею стояли дружинники.
- Ты чья? - спросил один.
- Н-наша, - шепотом ответила девушка. - Наша, родные!
И зарыдала.
Дружинники выволокли ее из закутка, развязали и, поддерживая под руки, повели к костру.
Обратно ворочались не сразу - преследуя удравших половцев, сперва дошли до самой границы, до порушенных и пожженых погаными крепостей-застав, проверили, не остались ли степняки на Руси, и только после этого поворотили к Киеву. В этом походе дружину вел Иванок Козарин - старый Ян Вышатич на другой день после битвы занемог и со своими отроками отъехал домой.