Аким не подвел. В ту ночь пошел мелкий снег, устилавший улицы и переулки посада, накрывший крыши домов белым покрывалом. Прибежавший малец в шапке не по размеру постучал в дверь, ему тут же открыл один из дружинников.
– Тут, што ль, воевода? – деловито и очень серьезно спросил малец. Но, увидев Коловрата, с готовностью снял шапку и подошел к Евпатию: – Дядька Аким поклон тебе шлет, воевода. Велел сказывать, что все пчелы в улье и жужжат.
– А где тот улей-то? Он не сказывал?
– Сказывал, – важно заявил малец. – У Прошки Щербака в кожевенных мастерских, что у реки.
– Спасибо, – похлопал мальца по плечу Коловрат. И повернулся к дружинникам, которые были одеты сегодня по-простому, в кафтаны да шубейки на меху.
Воевода поручил маленького гонца обогреть, накормить и не пускать никуда до самого утра. А сам принялся отдавать поручения. Одного послал к князю Юрию Ингваревичу, второго – к Федору Юрьевичу. Нескольких отправил поднять с постели и привести к мастерским троих самых шумных посадских, кто больше других ратовал за права горожан да за торговый люд, что может миром договориться с монголами.
Два десятка дружинников в кольчугах и с мечами Коловрат повел за собой на берег реки Лыбедь, к излучине, где стояли рубленые мастерские кожевников. И самого богатого из них – Прошки Щербака. Двоих дружинников, одетых неприметно, Коловрат послал вперед, чтобы они вовремя заметили, не выставил ли Щербак дозорных, что предупредят его о приближении людей князя. Этих дозорных надо было убрать тихо и незаметно.
Два десятка дружинников воеводы окружили мастерскую, где среди развешенных по стенам сушившихся кож собрались несколько посадских с намерением сговориться и выслать к монголам свое посольство. И чтобы монгольский хан с ним разговаривал и его слушал, а не князя Юрия, который только войны и крови хочет.
Коловрат встретил князя Юрия за три дома от мастерских.
– Все там, – сказал он, поглядев на посадских, взятых князем, чтобы стать свидетелями измены среди торговых людей. – Кто есть, увидите сами. Никого не выпустим, всех возьмем под руки и вам предъявим. А сейчас могу отвести вас к одному окошку хитрому. Там вы и послушаете, о чем говорят сейчас радетели блага народного.
Боярин Наум Могута сидел во главе большого стола, его было хорошо видно через слюдяное окошко в бревенчатой высокой стене. Посадские с князем Федором слушали, как Могута вещал, а ему вторили торговые Малок и Торопа. Сидел там и из старых дружинников Горидуб.
– Князя Юрия всем народом надо судить, – горячо говорил Могута. – В погреб посадить сына его Федора, воевод, а самого первого – воеводу Коловрата. Вот кто самый вредный для нас человек в детинце. Что Коловрат говорит, то князь и делает. А нам этого не надобно! Мы с Батыем договоримся. Нам не впервой миром решать. Дары богатые пошлем, на любую дань согласимся. Но главное – Юрия, Федора и Коловрата на веревках, как собак, к монголам свезти. А от монголов ярлык на княжение получим и заживем мирно и тихо. Пусть другие города рубятся в сечах и в огне горят.
– А на кого ярлык-то просить будем? – загалдели в комнате. – Нешто из нас кто князем будет или Батый нам своего посадит? Инородца?
– Могуту в князья! – выкрикивали другие. – Он боярин, ему сподручно!
– А пошто Могуту! Горидуба надобно. Он из дружины, дружина за ним пойдет.
– Богучара надо! Богучара знают повсюду, даже в половецких селениях, даже у мордвы и булгар. Он везде торгует, он сговорится с соседями.
– Богучар в подвале сидит у князя, сказывают. Привезли его откуда-то чуть живого, всего побитого и порубленного. То ли пытали-выведывали, то ли еще что.
– Завтра поутру надо идти к князю и требовать Богучара освободить. Князь слишком много на себя берет! Не смогли тогда Коловрата отравить, так надо снова попробовать. Потравить их всех, как мышей в погребе. И тогда наша жизнь настанет, вольная…
– Вольная? – спросил громкий сильный голос. – И кто из вас главный отравитель князя и его верного воеводы?
В большой комнате стало тихо. Так тихо, что слышно было, как где-то в глубине у стены капает вода. В дверях стоял, засунув большие пальцы под пояс, князь Федор. Хмурый, с прищуром. Пальцы на руках припухли. Виднелись на них кровоподтеки после того, как он ломал ногти, пытаясь помочь Коловрату стащить сапоги и спастись от смерти неминуемой в подвалах на границе с Пронским княжеством в руках предателей Могуты и Сулицы.
– Вот оно и настало, – с угрозой в голосе сказал Могута и взялся за рукоять сабли. Вскочивший Горидуб отбросил в сторону лавку, но в дверь уже ввалились дружинники. Звякнули сабли, у кого-то выбили оружие, кого-то повалили на пол. Некоторые из заговорщиков побросали оружие и попятились к дальним стенам с кожами. На них, выставив мечи, шли дружинники.
Закончилось все быстро. Могута, Торопа и Горидуб лежали на полу связанные и требовали суда народного и справедливого надо всеми, включая князя Юрия. На них уже не обращали внимания. В мастерскую вошел угрюмый и сильно постаревший Юрий Ингваревич с посадскими, брезгливо протиснулся между связанными пленниками. Князю подвинули большой стул со спинкой, он сел, положил руки на подлокотники.
– Значит, меня в железо и свезти к монголам? Или отравить сначала, а потом мою голову и голову других защитников земли Рязанской отсечь и в подарок инородному хану Батыю отвезти? А потом ему ворота городские открыть? И впустить сюда степняков? А знаете ли вы, кого пускать собрались, с кем мириться хотите? А ну, воевода Коловрат, расскажи им!
– Можно и рассказать, – погладив бороду, выступил вперед Коловрат. – Обманом и посулами монголы 14 лет назад на берегах рек Дона и Калки русскую рать уговорили сдаться, потому что в бою одолеть не смогли. А когда те, израненные, голодные и страдающие от жажды, сложили оружие, всех зарубили безоружных. А двенадцать лучших князей земли Русской монголы живыми связали и положили на землю, настелили на них доски и сели пировать, пока князья умирали под ними с переломанными костями, с раздавленными грудями и лицами. Вот кого вы призываете владеть вами.
– Ну, посадские. – Князь Юрий обернулся к свидетелям предательства, которых специально привел с собой. – Достойны, по-вашему, эти люди смерти? Или помыслы их чисты – и на благо люда рязанского.
Посадские стали бубнить невнятное, оправдываться, что, мол, и сами не знали, как далеко зайдут предатели, что вина их, конечно, велика. Но князь ударил кулаком по подлокотнику кресла и громко повторил:
– Смерти достойны или восхваления? Молчите? Собирайте на завтра вече городское. Всех мастеровых, всех пахарей и охотников. Всех соберите. Говорить буду с народом. А этих, – он кивнул на связанных и остальных, кого дружинники держали прижатыми к стене, – этих связать прочно и стеречь в погребе до утра. Утром народ решит, как с ними поступить. Приму любое, но мое мнение – одно!
Сколоченный за ночь помост возвышался на торговой площади. Многие жители уже приходили посмотреть, что же такое там выстраивают плотники. И по городу поползли самые разные слухи. Кто говорил о пойманных убийцах князя, епископа Евфросина, кто рассказывал, что ночью дружинники вели по улицам поджигателей, которые хотели оставить Рязань в зиму без хлеба. И сразу заговорили о степняках, которые идут войной на русские земли. То ли сами половцы поднялись на Русь, то ли мордва и булгары. Кто-то шептал, что опять между князьями начались раздоры и из Владимира идет войско. И что князь Федор чудом избежал смерти, но отбил первое нападение. Теперь будут с помоста народу кричать и передавать слово князя идти в ополчение.
Когда рассвело, народ набатом стали созывать на площадь. По улицам поехали конные от князя и громко передавали повеление собраться старому и малому на площади. Народ собирался с недовольством, многие выкрикивали оскорбительные слова в адрес князя и прятали лица. Стоявшие в толпе рядом с ними дивились такой смелости и лузгали семечки или жевали поджаренное зерно. Но большая часть рязанцев угрюмо молчала, чувствуя недобрые времена, которые наступали.
Коловрат смотрел в лица мужикам и бабам и думал о том, что ведь, почитай, никто из них и не подозревает даже, какие беды идут.
Князь Юрий Ингваревич подъехал на коне, спрыгнул из седла на край помоста и встал перед своими ближайшими боярами. Федор, призывавший слушать, отошел в сторону, уступая место князю рязанскому.
– Рязанцы! – громко выкрикнул Юрий Ингваревич. – Черное дело творится в нашем городе, в нашей земле. Гниет рана, нанесенная в спину Рязани. Люди, которым я верил как себе, на которых возлагал чаяния и надежды, предали, замышляя большое зло не только против меня и моих близких, но и против вас всех, детей ваших, матерей ваших, жен, предков ваших, чьи могилы вы чтите и которые у вас скоро отберут пришлые поганцы, не знающие Христа, не верящие ни во что, а только в своего черного хана, пожирающего живую плоть пленников.
Народ притих и слушал князя со страхом. Коловрат мысленно одобрил речь Юрия. Правильно говорит, надо смутить народ, иначе и слушать не станут. А потом рассядутся по домам, поминая убогого князюшку, которого и правда надо проводить бы с Рязанской земли.
А князь все говорил, повышая голос и захватывая внимание. Теперь – о подлом нападении на сына своего князя Федора с женой и епископом, которые искали помощи против надвигающихся орд монголов в соседних землях. Но Господь спас истинных радетелей земли Рязанской, а предателей отдал в руки народа. И не один рязанский народ, с ним и пронцы, и коломенцы, и многие другие станут на пути черных полчищ. А предатели – вот они.
И тут с коня сошел человек, голова которого была покрыта капюшоном длинного шерстяного плаща. Многие узнали в нем Всеволода Пронского. Князь обратился к братьям своим и стал рассказывать о том, что и его люди, сотник его Сулица, напали на сына рязанского князя. Как грозил муками и бесчестьем и призывал не противиться приходу монголов на русские земли, а помогать им. И следом вышел старый изможденный епископ Евфросин. Заговорил слабым голосом, но на площади установилась такая тишина, что голос святого старца был слышен всем.