Когда Коловрат выехал из леса, то увидел, что от города почти ничего не осталось, кроме разрушенных, еще дымившихся стен. Те или сгорели, или были разрушены камнеметами, которые монголы привезли с востока и которыми ломали даже каменные стены, не то что деревянные. Не прошло и дня, как все закончилось. Сгорела большая часть города, на развалинах маячили редкие тени уцелевших в страшной битве. Людей увидеть Коловрат не надеялся совсем. Все, кто оставался в городе, были убиты. В живых остались лишь те, кто не был в городе во время штурма. Они пришли позже, когда уже все было кончено.
Коловрат ехал и смотрел на улицы, усеянные трупами. Разрубленные, прибитые к земле копьями. Отсеченные руки, головы, мертвые дети на руках мертвых родителей. Среди черных развалин домов – обгоревшие тела. И почти все с оружием. У кого не было меча или топора, бились дубинами, оглоблями, косами, ножами, камнями. Свой дом он увидел издалека и подивился, что тот остался цел. Может, его просто не коснулись языки пламени от соседних дворов, потому что стоял он особняком. Мужественный воин, повидавший на своем веку много страшного, Коловрат никак не мог себя заставить подъехать к дому. Страшился увидеть изуродованные трупы близких ему людей. Он до боли прикусил губу, застонал и все-таки послал коня вперед.
Чем ближе к дому, тем больше тел ратников из ополчения и мертвых дружинников. Они отходили к детинцу, держа строй. Здесь же было множество мертвых степняков, не монголов. Своих монголы собрали всех, а тела наемников бросили. Вон их сколько побили у западной стены! Объехав дом, воевода замер на месте, остановив коня. Прямо у крыльца валялась груда тел, как будто их сюда специально стаскивали. Он спрыгнул с коня и увидел, что из-под тел виднеется голова Полторака. Так вот кто тут устроил побоище, с болью подумал Коловрат о верном сотнике. Это ведь он мой дом защищал. Только он мог такое сотворить.
Взойдя по ступеням, Евпатий остановился, а потом тихо опустился на колени. Глаза Лагоды смотрели в небо с грустью и задумчивостью. Как будто она и мертвая все думала, а так ли прожила жизнь, тому ли себя отдала. Две стрелы вошли под левую грудь, но женщина так и не выпустила из руки большой нож для рубки капусты. А под ней, лицом вниз, растрепав волосы, лежала дочь Коловрата. Верная и надежная Лагода снова прикрыла собой свою названую дочку Ждану, да, видать, на этот раз спасти не смогла.
Коловрат провел рукой по холодному лицу Лагоды, закрывая ей глаза. Потом поднял ее на руки и положил рядом с дочерью на ступени. Прикоснулся к телу Жданы, чтобы повернуть ее на спину, и… ощутил живое тепло.
– Жданочка, ласочка моя!
Евпатий схватил девушку в объятия, прижал к себе с иступлением, потом отстранился, пытаясь разглядеть на девичьем теле раны. Но ран не было. Она была забрызгана чужой кровью, была ссадина на голове, на руке, но она была жива.
– Батюшка, – простонала девушка и открыла глаза. – Батюшка… милый… что же это такое?
Из подвала выбрался Порошка, угрюмый, как волчонок, ткнулся в грудь хозяина лбом, а потом пошел по дому, сдирая покрывала, простыни и скатерти, чтобы накрыть мертвых слуг. Евпатий стянул с себя овчинный полушубок, завернул в него дочь и усадил здесь же на ступенях. Нужно посмотреть, что в доме, может, ее не стоит туда и заводить.
И тут он снова вспомнил про Полторака. Кинулся со ступеней к груде мертвых тел и принялся сбрасывать их одно за другим. И когда освободил сотника, новая радость заставила упасть воеводу на колени и поднять глаза туда, где еще недавно сияли купола храма.
Полторак попытался подняться сам, опираясь руками о пропитанную кровью землю и скользя по ней ногами.
– Живой! – Коловрат схватил сотника и прижал к себе. – Живой, верный мой друг!
Полторак молча сопел, вырывался, не выпуская из рук меча. Коловрату наконец удалось успокоить воина и заглянуть ему в глаза. Голова Полторака была рассечена, но не сильно. Залитое кровью лицо, глаза мутные, губы распухшие.
– Посмотри на меня, Полторак! Не узнаешь?
– Воевода! – с хрипом выдохнул сотник.
– Как все было?
Полторак только мотал головой и мычал что-то непонятное. Перекинув его руку через плечо, Коловрат поднял сотника и повел в дом. Ждана взяла Полторака с другой стороны, и они вместе провели его в людскую комнату, где уложили на лавку, постелив на нее шубу.
– Посиди с ним, – попросил Коловрат и выбежал на улицу.
Княжеские хоромы были разрушены, но не сгорели полностью. Здесь тоже было много трупов и здесь уже ходил Игорь Ингваревич со слезами на глазах, причитающий и всхлипывающий. Увидев Евпатия, князь подошел и простонал, глядя безумными от горя глазами.
– Не смогли, воевода, не уговорили князя Михаила на помощь. На пирах сидели, вина пили, а тут… Я в церкви был Пресвятой Богородицы… Там они все… они, как штурм начался, все в церковь попрятались, там их всех и посекли. И матушка Агриппина, и снохи ее, княгини, и священники, которые пытались остановить убийство… всех посекли. А князь Юрий Ингваревич, говорят, как ушел с полками, так и не вернулся. Что делать, Евпатий, что делать?
Стиснув зубы Коловрат стоял и смотрел не на князя Игоря, а мимо него, сквозь него. Стоял и видел все, мимо чего недавно шел. Убитые, сожженные, разрушенное и разграбленное. А он, обещавший жизни не пожалеть ради своей земли, в нужный час оказался далеко от Рязани. Не со своим полком, а в хоромах княжеских, в тепле и сытости. Закрыв глаза, Коловрат застонал от бессилия, злости и страшного стыда.
– Что делать, спрашиваешь, княже? – грозно прорычал Коловрат, раздувая ноздри. – Мстить! Мы обещали за свою землю, за народ свой умереть, себя не пощадить, так вот это и делать, пока Батый далеко не ушел. А ты, княже, ищи священников по округе, собирайте погибших, отпевайте, хороните. Не пытайтесь в гробах хоронить, не до того сейчас. Копайте ямы длинные, кладите всех друг на друга головой на запад по нашему обычаю да сложив руки на груди. И под молитву закапывайте. Много у вас труда будет, очень[216]. А наше дело – ратное!
Последние слова Коловрат произнес сквозь зубы, повернулся и почти побежал назад, к своему дому. А там уже собирались ратники, дружинники, кто-то был ранен, другие в прорванных кольчугах, без щитов и шлемов. На пороге его дома, опираясь на меч, стоял Полторак и что-то жарко говорил. Увидев спешащего к ним Коловрата, он показал на него и сошел вниз. Воины опускали глаза и расступались, когда воевода проходил мимо них.
Поднявшись на крыльцо, Коловрат посмотрел на Полторака. Сотника еще покачивало, но выглядел он намного лучше. Кто-то, наверное Ждана, перевязал ему голову белой тряпицей, смыл с лица кровь.
– Кто-то уцелел? – спросил Коловрат. – Хоть кто-то жив?
– Сотни три отсюда за реку ушли, – сказал раненый дружинник и показал на проломленную стену, – когда их сюда оттеснили, когда уже некого было защищать, они по склону и ушли. Монголы догонять не стали, грабить кинулись.
– Да в городе сейчас своих ищут, тела собирают еще около сотни, кто и ранен, кто так… обошлось, – добавил другой дружинник, потом повернулся и показал на то место, где еще вчера высились мощные ворота: – А вон и еще. С воеводой Будыкой.
Коловрат сбежал со ступеней и обошел дом. По улице среди гари и пожарища ехал на раненом коне воевода Будыка. Вся правая сторона доспехов, которая не была защищена щитом, забрызгана кровью. Видать, славно сражался храбрый воин. За Будыкой ехали всадники, не больше сотни, в основном дружинники. Многие в рассеченных доспехах.
Остановив коня, Будыка тяжело спрыгнул на землю, конь сразу же пошел боком, шатаясь, и вдруг повалился наземь. Воевода глянул на него устало и повернулся к Коловрату. Тот обнял старого товарища:
– Ты был там во время битвы?
– Был, Евпатий.
– Как это произошло? Почему?
– Много монголов было, но разбили нас не поэтому. Помнишь, как говаривали про битву на Калке? Никто не хотел подчиняться, каждый сам хотел быть над всеми и всех одному в бой вести. Так и здесь. Не кулаком сильным ударили, а пальцами. Не успел я подсказать, а Юрий Ингваревич хитрости монголов не знал. Выманили они конницу, полки наши на них пошли, когда они врассыпную кинулись, а тут сбоку тяжелые конники из балки, да те, что бежали, развернулись назад и снова, как свора, на нас кинулись. Все смешалось. Видел, как Всеволод Пронский пытался конницу свою развернуть и прикрыть нас сбоку, принять удар на себя, чтобы полк наш не расстроили, да куда там. Видел, как его самого с коня сбили.
– А князь Юрий?
– А князь Юрий многих и спас, да только не помогло. Когда нас уже почти смяли, он приказал мне уводить всех за стены, город оборонять, а сам с одной тысячей бросился на монголов и повел их прямо к ханскому шатру. Думаю, хотел хана убить, тогда бы и войско без него драться перестало. Там же половина – из пришлых степняков. Они бы сдались. А может, просто на себя хотел главные силы монголов отвлечь. Не вышло. Никого из князей я больше уже не видел. А нас рассеяли по полю, по лесам. Подо мной коня убили, да не заметили меня лежащего, мимо проскакали. А когда я уж ногу-то вытащил, до леса дошел, тогда вот кое-кого и собрал, коня поймали, да раненый он.
– Сколько в живых осталось?
– Не знаю, Евпатий. Думаю, в лесах здесь несколько сотен есть. Я по дороге посылал тех, кто посильнее, собирать их и сюда выводить. Батый на север ушел. К Пронску или Мурому.
– Ладно. Ушел, говоришь?
Будыка удивленно посмотрел на Коловрата, а тот снова взбежал на ступени своего дома и зычно прокричал:
– Други мои! Кто в себе еще силы чувствует, идите на поле сечи, найдите тела князей наших и привезите сюда. Ты, воевода Будыка, и ты, сотник Полторак, возьмите с собой конников, скачите по окрестным лесам, собирайте всех, кого найдете, кто еще может держать в руках оружие. Всех ведите на торговую площадь и ждите меня.
– Что ты задумал, Евпатий? – удивленно посмотрел на Коловрата воевода.