сна на сие, но разве нет других способов его получить? Неужели ты не находишь в себе столько досужетва чтоб похитить его тайно для спасения той, которая тебя обожаете? Ах! Государыня, вскричал я, могу ли я сие учинить не подвергая себя презрению всего света, отваживая моего приятеля нападкам Карачуновым? Нет, перехватила окованная красавица, себя ты презренным не учинит, избавляя от вечные темницы несчастную царевну, тебя любящую, и впадшую для тебя в толь недостойное состояние моего сана. Жестокий: Смотря на лиющиеся мои слезы, на томление мое и трепет: вообрази лютое страдание моего сердца, пылающего к тебе неограниченною любовью; Освобождением моим не одной ты мне учинишь благодеяние: ты избавишь от горести двух несчастных родителей, которые непрестанно о мне сокрушаются, В изрывают себе гроб ежечасными воздыханиями. Ежели ты пресечешь мои оковы, и возвратишь меня им, то какою благодарностью не воздадут они за твое благодеяние! Какою похвалою не возвеличат они твое деяние! Они тебя поставят выше смертных: отдадут тебе престол свой, учинятся твоими рабами, божеством тебя своим поставят, и живого почтут тебя жертвами. А я, пылающая уже и к жестокому, каким тебя почту в моем сердце, когда ты учинишься моим избавителем: Ты мне священнее Олимпа будешь! Ты мне будешь… Государыня: вскричал я тогда, став ею чрезвычайно тронут, я готов тебя избавить от сей неволи; но научи меня, как мне сие учинить. Ты ведаешь конечно, присовокупил я, по своему искусству, что Левсил препоясание свое и меч имеет при себе непрестанно, а ночью спальню свою, в которой их хранит, заграждает волшебными словами, которых никакая сила победить не может.
Я знаю это, сказала мне с приятностью моя прелестница; но неужели любовь твоя ко мне не может обрести какого средства к получению их? Левсил тебя любит; изыщи какую-нибудь хитрость, которая бы тебе вспомоществовала овладеть его мечем. Хитрость сия будет тебе простительна, и Левсилу ни какой от того погибели не приключится; ибо как скоро ты меня избавишь, то я сама, вместе с моею благодарностью, подщуся возвратишь ему его оружие. Любезный мой Рус: Поспеши освободить страждущую твою супругу от пленения; я тебя инако уже не считаю, примолвила она, кидая на меня страстные взоры, как любезным моим супругом; ибо коль скоро ты меня освоводишь, ту ж минуту и я, и престол отца моего, тебе принадлежать будут.
Что же касается до способа, продолжала она, каким тебе достать Левсилов меч, то я тебя оному научу, ежели ты сам не хочешь принять на себя труда вымыслить его. Вот, говорила она, подавая мне малую золотую коробочку, сия волшебная вещь может тебе послужить к предприятию сему самым легчайшим способом. Она имеет силу, когда ее раскроют, приводить природу в расстроение: возбуждать бурю, гром, молнию, град и вихрь. Возьми ее иступай в Левсилов замок. Когда настанет вечер, то ты, имея ее завсегда у себя в кармане, раскрой ее: от сего единого действия смутится вся природа: восстанет пресильная буря с беспрестанным громом и молниею. Ты их не страшись внутренне, ибо они никакого зла тебе не приключат; но притворись пред Левсилом, что ты сего весьма боишься: таким образом дай пройти целой ночи, и следующему дню. По прошествии их, и по наступлении вечера, скажи Левсилу, приняв на себя испуганный вид,что ты весьма страшишься сей непогоды, и не можешь ночевать в своей спальне; примолви, что ты и прошедшую ночь не спал, находясь в повсеминутном страховании от беспрестанного грома и блистания. И по сем проси Левсила, чтоб он позволил тебе ночевать в своей спалье, огражденной волшебными словами, которые сохраняют ее не токмо от насилия человеков, но от огня, железа и бурь, и не допускают никого в нее войти без его позволения.
Когда же он дозволит тебе в ней переночевать, то уже не трудно будет тебе овладеть его оружием: ты можешь во время ночи его похитить, и приехать сюда для освобождения моего. Ибо трудно только войти в его спальню, а выйти из нее никакого уже труда тебе не будет. Вот как тебе надобно поступить, любезный мой Рус,говорила она мне, кидая на меня ласковые и распаленные взоры: не отринь просьбы пылающей к тебе Гориады: извлеки меня из ужасной сей темницы, и возвратив меня моим родителям, учиниссь нашим Царем, и повелителем храбрых Спартян.
Последовавшие за сим ласкательства её и слезы в такое колебание привели мой дух, что я склонился бы тогда предать и Левсила и самого себя Карачуну, лишь бы только освободить ее от уз и темницы, не токмо похитить меч у моего приятеля. Возвращая ей за её ласки тьмою подобных ласканий и бесчисленными коленопреклонениями, обещал ей с клятвою исполнить её повеление. Вследствие чего, простясь с нею, и поехал от нее к Левсилову замку, поблизости коего упражнялись в ловле наши охотники.
Я их нашел всех собравшихся уже в одно место, и меж ними Левсила, заботящегося о моем отсутствии, и приказывающего искать меня. Прибытие мое весьма его обрадовало; он спрашивал меня о причине отдаления моего от них; а я, желая скрыть от него настоящее приключение, принужден был ему лгать, что будто гонясь за зверем заблудился, и насилу мог найти прежний путь.
Левсил, почитая меня искренним себе другом, нимало не вздумал подозревать меня во лжи, и верил всем моим словам охотно. После чего поехали мы в замок, ибо начало уже сморкаться. А я между тем, спеша начать порученное мне от Гориады дело, раскрыл в моем кармане волшебную коробочку; и как только сие учинил, то и начал воздух колебаться, и мало помалу восставать вихри. Вскоре показались темные облака, которые совокупляясь меж собою, покрыли над нами небо, и будучи понуждаемые ветром, начали спираться друг с другом, и напоследок произвели такой сильный гром, молнию, дождь и град, каковых ни я ни Левсил от роду не видывали. Сие принудило нас убираться поскорее в замок.
Следуя Гориадину учению, принял я на себя вид боящегося человека, и движениями моими и словами старался уверить моего приятеля, и Преврату его жену, что я весьма сей бури устрашаюсь. Они старались мне доказать, что она ничего страшного в себе не имеет, и что сие естественно, и не должно так устрашать разумного человека. Я и сам это ведал, но желая умысел мой произвести в действо, не давался им на уговор, и час от часу притворялся боязливейшим. Представляя таким образом робеющего лицо, весьма мало ел во время ужина, вскакивая и содрогаясь при всяком ударе грома. По окончании стола, простился я с ними гораздо ранее обыкновенного, поставляя причиною робость мою, для уменьшения которой, говорил я им, хотел зарыться в мою постелю. Они охотно склонились на мое желание, и простясь со мною пошли в свою спальню, а я отбыл в мою.
Без всякого притворства не мог я уснуть большую часть ночи: образ моей прелестницы посеминутно упражнял мои мысли: все её слова и взгляд и представлялись моему воображению; наипаче обещания её услаждали мое честолюбие: я воображал себе, что будто уже сижу на Лакедемонском престоле и повелеваю Спартанскими народами. Но высокомерию моему не довольно и сего было: я решил учиниться обладателем всей Греции и напоследок хотел окончить власть гордых Персов. По недолгом наслаждении себя сими мнимыми победами, вздумал я показать силу моего оружия Индиянам. Подвергнув их моему игу, решил я увеличить державу мою покорением Африки. Но может ли удовольствовать великий дух столь малое пространство земель! Я видел не повинующихся еще моему скипетру целую Европу, и бесчисленные острова Океана. Чего ради решил я и их всех подвергнуть моему оружию, и у чиниться еднодержавным обладателем всей подсолнечной. Так заблуждаясь моими помышлениями, радовался я несказанно, воображая себе, как я стану величаться, когда все части света будут предстоять моему престолу, и с каким трепетом станут внимать все мои слова. При сем общем повиновении всея земли, одни только планеты не признавали моей власти; но я бы и их конечно уже покорил себе, когда б немилосердный Кикимора, Божество Сна и Ночи, не исторг у меня скипетра, и не оковал тягостными своими оковами Обладателя Вселенной. Или лучше сказать: сон пресек глупые мои размышления.
На другой день, по пробуждении моем, одевшись, пошел я к Левсилу, который находился уже в зале, разговаривая с своею женою о чрезмерности бури коя час от часу умножалась. Хотя он и был искусен в угадывании причин, однако ж не мог постигнуть моей тайны, готовившей ему погибель. А я, приняв на себя вид устрашенного и обеспокоенного человека, объявил им, что будто не спал во всю ночь, в повсеминутном находясь страхе от молнии. Старался нм выразить как можно наилучше боязни мои и трепетания, и напоследок довел их до того, что они сами начали изыскивать средства к безопасности моей от бури, и на конец, не сыскав довольного к ободрению мнимой моей робости, согласились, по просьбе моей дозволить мне ночевать в их спальне. В благосклонности сей наипаче утвердили их мои благодарности, которые однако ж не из того проистекали источника, из коего мнили их они. Весь остаток того дня препроводил я с ними, притворялся непрестанно пугающимся, и прося их о сдержании своего обещания. Накокец настал вечер, и по окончании ужина пошли мы все трое в Левсилову спальню, куда приказали перенести мою постель. Искренняя приязнь и собеседование моего друга, чрезмерно терзали мою совесть: я покушался несколько раз, повергнувшись к нему в ноги, открыть ему мой умысел и отказаться совсем от моей прелестницы; но воображение о красоте её, и о Спартанском престоле, совокупляясь с глупой надеждою завоевать все части света, утушали в ту ж минуту мои угрызения, и утверждали меня опять в беззаконном моем предприятии. Недолго ожидал я сего исполнения: приятель мой вскоре заснул с своею женою, а я, пользуясь их успокоением и темнотою ночи, похитил роковое препоясание его и меч, и ушел из спальни, определяя в тот же час ехать к Гориаде, дабы удобнее ото всех скрыть мое похищение.
В самом деле нимало я и не медлил: того ж часа пошед в конюшню, и оседлав моего коня, поехал я из замка, не будучи никем усмотрен; ибо сон и сильная буря, объявшие замок, скрывали мой отъезд