Она нагнулась и поцеловала его.
– Восхищалась чудесами техники в твоем доме, – сказала она. – В общем-то и рассказывать нечего, ведь ты каждый день мне звонил. Звонила вот в агентство «Персик»…
Она оборвала себя на полуслове. Эвену совершенно ни к чему знать, что она звонила в одно из лучших агентств на Манхеттене, чтобы предложить Стью фотографии самых последних и лучших всеамериканских моделей. Она послала ему с полдюжины рыжеватых блондинок на той неделе и, когда в агентстве «Персик» больше нечего было предложить, она договорилась и переслала ему фотографии зеленоглазой евроазиатки и шестифутовой брюнетки с веснушками, которые должны были показаться ему завтра. Может быть, Стью отыщет в них то, самое особенное, что, по его мнению, присуще исключительно Холли.
– Может быть, дай Бог… То есть, я написала еще несколько писем с просьбами о пожертвованиях для Лемонэйд. Ответила нескольким поклонникам, прополола помидоры… А ты, как, ты? Ты, что делал?
– Я скучал по тебе.
Она снова обратилась к агрегату.
– Я сказал, я скучал по тебе, Холли.
Он ждал ответа.
Она погладила руками кондиционер и сказала:
– По-моему, им не очень сложно пользоваться?
– Тебе положено ответить: я ведь тоже скучала.
Она искоса посмотрела на него.
– Я посмотрела все книги, внизу у тебя в кабинете, и прочла «Тома Сойера», «Роботоманию», «Крутых парней» и сборник анекдотов «Соленый пес», а потом пролистала «Плейбой» за 1971 год, который у тебя спрятан там за книгами. Как мне могло быть скучно, в таком окружении?
Ему захотелось притянуть ее к себе, прижаться губами к ее золотисто-рыжим волосам и зашептать, как он сходит с ума по ней. Он глаз не мог от нее оторвать.
– Так тебе понравилось жить в моем доме?
– Дом великолепный. Я воспользовалась твоим видеомагнитофоном и погоняла на нем свои кассеты с аэробикой. Здесь было слишком жарко, чтобы ей заниматься.
Эвен представил себе Холли в ярко-розовом трико и тут же прокашлялся.
– Давай-ка мы установим прибор, а не то мы тут расплавимся от жары.
– Да, давай.
Не прошло и нескольких минут, как они, на славу потрудившись, установили кондиционер в боковом окне коттеджа.
– Давай-ка проверим пробки, панель в кладовке, которая у тебя позади спальни.
– Давай.
Она пошла вслед за ним в свою комнату и с удивлением смотрела, как он отодвигает от стены небольшой секретер и соскабливает краску.
– Потайная комната? Как в Ненси-Дрю?
– Потайная комната, как в «Крутых парнях», – поправил он.
Эвен открыл небольшую дверь, вжал голову в плечи и прошел в темную комнату. Немного помедлив, Холли последовала за ним. Эвен придержал ее одной рукой, другой включил выключатель. Они молча осмотрели содержимое кладовки. В углу были сложены крабьи панцири, мотки веревки и прочие стратегические припасы. На полу валялись складные стулья и два пляжных зонтика, а к потолку были подвешены удочки.
– Боже, как давно это было, когда мне здесь нравилось, – шепнул он.
– Тайное убежище на последний случай, да?
– О, да! – нежно и задумчиво, сказал он.
Она наблюдала как он ходит по кладовке, рассматривает то, ощупывает это; то и дело он тихонько посмеивался, покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, как душно в этом тесном помещении.
– А каково здесь было летом на пляже, то есть, когда ты был маленьким?
Он повернулся к ней, но смотрел не на нее. Смотрел он куда-то в пустоту.
– О, когда мы были мальчишками, здесь было замечательно. Мы носились по городу как стаи щенков, ловили крабов в бухте, катались на досках в океане, а потом после обеда до того, как вечером шли на набережную, мы все встречались здесь. Иногда мы притаскивали сюда спальные мешки и сидели здесь до рассвета.
Голова его немного склонилась в сторону.
– И так лето за летом, а потом однажды летом наступило, а… впрочем, это ни к чему.
Он внимательно посмотрел на нее и потянулся к панели с пробками.
– Подожди, ты ведь что-то хотел сказать?
Он тихо засмеялся:
– О, Холли, не думаю я, что тебе понравится то, что я расскажу.
– Обязательно понравится! – шепнула она, предчувствуя, что дело тут касается первой любви. Он замялся.
– Ну же, давай, – требовала она, – мы же взрослые уже. – И она уселась на потасканный чемодан.
– Было это давным-давно, – начал он, усаживаясь напротив Холли на бухту каната. – Мне было семнадцать и ей почти семнадцать, мы встречались тем летом, и ей скоро уже пора было обратно, в Индиану. По-моему, мы с ней обжирались печеными яблоками, сидя у костра на пляже и целовались с ней, но нам этого казалось мало, и поэтому однажды ночью я привел ее сюда, она на самом деле была очень милая девочка, и ей не меньше моего хотелось узнать, что это такое – заниматься любовью.
Он снова улыбнулся и покачал головой:
– Не верю я, что тебе хочется все это выслушивать.
В рассеянном свете над его головой носились пылинки.
– Хочется, – тихо сказала она.
– Ладно, это был первый раз и для нее, и для меня. Мы старались шуметь как можно меньше, насколько я помню, а потом мне очень интересно было, что же она обо всем этом думает. То есть вот нам было по восемнадцать, и мы с ума сходили друг от друга. Я предохранился, поэтому последствия меня не волновали. Мне просто хотелось знать, не сожалеет ли она, ведь на следующий день она уехала домой, и нам даже как следует поговорить не удалось, и весь остаток лета я думал о том, не разочаровалась ли она, может быть, я сделал что-то неправильно.
Холли страшно удивилась, чтобы Эвен – и сделал это неправильно? Представить себе такое невозможно. За последнюю неделю она столько раз представляла себе, как она занимается любовью с Эвеном, и ни разу он ничего не сделал неправильно.
– О, Эвен, это себе представить невозможно.
Лицо его осветилось радостью:
– В самом деле?
Слава Богу, в кладовке стоял сумрак, лицо Холли пылало.
– То есть я, ну представить невозможно, чтобы ты в чем-то сомневался, в общем забудь, что я сказала.
– Черта с два я забуду!
– А что случилось? – быстро спросила она.
– Через месяц я получил от нее письмо, она писала, что по-прежнему уважает меня.
– О, Эвен!
– Нет, в самом деле именно так, и еще писала, что это была самая чудесная ночь в ее жизни, но поскольку начинается учебный год, и в этом году она заканчивает школу, она хочет поставить меня в известность, что она будет встречаться с другим.
– После этого вы как-то общались?
– Нет. – Он встал и взял ее за руку. – А ты мне расскажешь что-нибудь о себе за обедом, хорошо?
Она взглянула на него широко раскрытыми от удивления глазами, и он тут же понял, что она неправильно его поняла.
– О, вечно ты все не так понимаешь, неужели ты думаешь, что я способен задать даме неджентльменский вопрос? Я хотел спросить тебя о твоих текущих делах, о том, почему тебе приходится скрываться здесь.
– Пойду займусь обедом, – объявила она, умышленно не обращая внимания на вопрос, и, пригнув голову, вышла в спальню.
– Все равно я рано или поздно все узнаю, – сказал Эвен сам себе и занялся пробками.
– У тебя или тепловой удар, или помутнение рассудка, – объявил Эвен, входя в комнату. – Что именно, отвечай!
– И то, и другое, – нагло сказала она, и взгляды их встретились. Стол, уставленный яствами, выпивкой и свечами, разделял их и являлся последним физическим препятствием. Глаза Эвена стали серьезными и чувственными, а с лица сползло выражение добродушия, которое оно несло на себе все то время, что он пребывал в коттедже.
– Иди сюда, – резко сказал он.
– О, Эвен, – она подошла и упала в его объятия и подставила губы под его поцелуй. Он стал спускать платье с вырезом ниже плеч все ниже и ниже, приговаривая:
– Я знаю, дорогая, я знаю…
Дыхание его было горячим, и он осыпал поцелуями ее шею и плечи. Она взяла его руку и поцеловала костяшку, оцарапанную, когда он привешивал кондиционер.
– Мне так хочется довериться тебе.
– Подожди, постой! – Он сделал шаг назад.
В глазах ее вспыхнуло смятение:
– Что случилось? – задыхаясь, спросила она.
– Я хочу тебя, Холли.
Улыбка зажглась на ее лице.
– Хочешь, пойдем в спальню?
Он покачал головой:
– Прямо здесь, – и указал на пол, – или на столе.
– Но я не хочу, мы не будем заниматься любовью!
Он смотрел, как меняется цвет ее лица, оно раскраснелось не от жары и не от неудовлетворенного желания, оно вспыхнуло от смущения.
– А причина этого совсем иная, чем ты думаешь.
– А откуда ты знаешь, что я думаю?
Взгляд ее требовал объяснения.
– Холли, просто выслушай меня, это очень тяжело и мне, и тебе, ты очень много значишь для меня теперь, поэтому ни один раз прямо здесь, ни целая ночь в твоей постели не дадут мне того, чего я хочу, того, что мне нужно, что нужно нам обоим.
– И что нам нужно?
– Нужно, чтобы ты, черт возьми, наконец, сказала мне, в чем дело?
Он протянул к ней руки и снова надвинул на плечи эластичную кайму.
– Пойми меня правильно, это не игра и не желание показать свою власть, мы оба будем в проигрыше, пока ты не поделишься со мной, потому что все это время я буду все так же хотеть тебя, так что расскажи мне все побыстрее, поскольку с каждой секундой промедления я теряю нервные клетки.
Он увидел, как дрогнул ее подбородок, когда она украдкой взглянула ему в лицо и тут же снова отвернулась. Он чувствовал, что решимость его ослабевает, а перед глазами все расплывается от тревоги за нее. Господи, как он не хочет видеть ее в отчаянии, тем более что сейчас он и сам прикладывает к этому руку. Какой-то части его хотелось уйти, выйти за ограду и подышать свежим морским воздухом, в котором не нависают неразрешимые проблемы, но при этом ему хотелось, чтобы и она была с ним. Он подвинул к ней стул, и она, пробормотав «спасибо», уселась.