Место укола спиртом он не протер. Если б и началось заражение крови, критический момент для Мэри наступил бы дня через два. А к тому времени она бы уже не представляла для него никакой ценности.
Когда он вытащил иглу, на месте укола появилась капелька крови. Он не мог оторвать от нее глаз.
То была кровь матери самого серьезного противника, с которым довелось столкнуться Крайту. И он сомневался, что столкнется с таким в будущем.
Вдыхая запах ее кожи, Крайт наклонился и слизнул кровь.
Логика не могла объяснить, почему он счел необходимым попробовать эту алую субстанцию, но Крайт был уверен, что поступил правильно.
Янтарная жидкость нейтрализовала действие транквилизатора, который находился в шприце-дротике. Предназначалась для того, чтобы человек проснулся быстро и с ясной головой.
Крайт откинулся на спинку стула и наблюдал, как под веками Мэри начали подергиваться глаза.
Появился язык, облизал губы.
Когда ее глаза открылись, взгляд ещё плавал. Она их закрыла. Открыла вновь, закрыла.
— Не притворяйтесь, — сказал Крайт. — Я знаю, что вы в сознании.
Мэри выпрямилась на стуле, посмотрела на наручник, который приковывал ее левую руку к подлокотнику, посмотрела на правую руку, в которую
он сделал укол, на использованный шприц, лежащий на столе.
Когда наконец встретилась с ним взглядом, Крайт ожидал вопроса, что он с ней сделал, но Мэри молчала. Смотрела на него, ожидая, что он скажет.
Такая выдержка произвела на него впечатление, он улыбнулся.
— Дорогая моя, должен признать, вы относитесь к другому виду животных.
— Я — не животное, — ответила она.
Глава 53
Волны, набегая на черные камни, разлетались мириадами брызг. Ритмично сменявшие друг друга удары и шуршание убегающей воды напоминали шепот миллионов людей на разных языках, словно в голосе прибоя слились голоса всех тех, кого забрал к себе океан.
Парк протянулся на несколько кварталов вдоль берега. Рабочие, пришедшие сюда в обеденный перерыв, ели за столиками для пикника, расставленными под пальмами. Любители бега трусцой отмеряли мили по дорожкам, мрачные и сосредоточенные.
Тим и Линда прогуливались от одной смотровой площадки к другой, облокотившись на перила, наблюдали, как море напрыгивает на берег, чтобы потом скатиться с него.
Они выпили слишком уж много натягивающего нервы кофеина, Тим пытался осмыслить сказанное ею, а она свыкалась с тем, что впервые за пятнадцать лет рассказала историю уничтожения ее семьи.
— Забавно, — нарушила она тишину. — Именно
когда я почувствовала, что готова жить, действительно жить, кто-то приходит, чтобы убить меня.
— Он, возможно, и придет, но убить тебя ему не удастся.
— Откуда такая уверенность?
Тим поднял пакет с последним шоколадно-фисташковым пирожным. Они унесли их из кофейни и почти все съели.
— Хочешь?
— Я серьезно, Тим.
Он смотрел на волны, она его не торопила, и наконец он заговорил:
— Больше семи лет я знал, что все вернется и мне снова придется иметь с этим дело.
— С чем?
— Звучит возвышенно, но можно считать, что это судьба.
— У нас всех есть судьба.
— Это больше похоже на... что-то в крови.
— И что у тебя в крови? — спросила Линда.
— Гордиться тут мне нечем. Я не прикладывал никаких усилий. Это врожденное.
Она ждала.
— Я испугался, когда понял, что во мне есть, — продолжил он. — До сих пор боюсь. Да ещё люди на это так реагируют. Раздражает, знаешь ли.
По небу с громкими криками пролетели чайки. Одна вдруг спланировала вниз, исчезла.
— Я говорил себе: каменщик — хорошая и честная профессия, быть каменщиком для меня лучше всего, и я в это верю.
Чайка появилась, то ли из-под воды, то ли из впадины между двух волн, и улетела с пойманной рыбой.
— Но рано или поздно та твоя часть, которую ты пытаешься придавить, проявляет себя, ты больше не можешь удержать ее. Она — в крови, а кровь, полагаю, всегда возьмет свое.
На берегу, куда долетали брызги, но не волны, двое мужчин и женщина искали между камнями крабов и клали их в ярко-желтые пластиковые корзины.
— И потом, иногда происходящее вокруг заставляет тебя быть тем, кто ты есть.
Зазвонил одноразовый мобильник.
— Не отвечай, — попросила она. — Договори.
— Это Пит, — ответил он и не ошибся.
— Купил себе одноразовый мобильник, — сообщил Пит. — Есть чем и на чём записать?
— Карандаш и бумага? — переспросил Тим, Линда достала из сумочки все необходимое, и он добавил: — Говори.
Продиктовав номер и повторив, Пит спросил:
— Вы уже виделись с Лайли Вен-чинь?
— Да. И кое-что узнали.
— Я должен это услышать. Но не по телефону.
— Чтобы удержать тебя от этой истории, придется сломать тебе ноги, так?
— Не поможет. В школе я занимался акробатикой. Могу ходить на руках.
— Где встретимся?
Пит спросил, где они.
— Я к вам подъеду. В течение получаса.
— Мы будем за столом для пикника.
Тим убрал одноразовый мобильник в карман и зашагал по тропинке над морем.
— Эй, большая голова, ты должен мне кое-что рассказать.
— Да, знаю, но со словами проблема.
— Я разрушила свою стену.
— И я знаю, каких усилий это стоило. Но в моей стене куда больше арматуры. Давай ещё пройдемся, а я немного подумаю.
Она шла рядом.
— Я не хочу, чтобы твое мнение обо мне изменилось.
Она шла и молчала. Солнце миновало зенит, тени деревьев начали увеличиваться, она шла рядом.
Глава 54
— У вас такой славный мальчик, — сказал Крайт.
Мэри не ответила. Губы вдруг стали не такими
полными, как раньше. Должно быть, она их сжала.
— Я уверен, что вы гордитесь и Захари, но я говорю про Тима.
Люди, которых очаровывала улыбка Крайта и его манеры, если уж он старался обаять их, редко встречались с ним взглядом, словно подсознательно понимали, что он совсем не такой, каким они его видят, вот и избегали его глаз, чтобы и дальше обманываться.
А если кто-то смотрел ему в глаза, то очень быстро отводил свои.
У Мэри был пронзающий взгляд офтальмолога. И всякий раз, моргая, она, казалось, переворачивала очередную страницу разума Крайта.
— Дорогая, только потому, что я безболезненно обездвижил вас, не означает, что я не могу причинить вам боль, если возникнет такая необходимость.
Ответа не последовало.
— Станете упрямиться, я все равно добьюсь вашего содействия, но вам это будет стоить больших мучений.
Она продолжала считывать информацию с его глаз.
— Только дураки не боятся. И дураки умирают, — продолжил он.
— Я боюсь, — признала она.
— Хорошо. Рад это слышать.
— Но во мне не только страх.
— Давайте посмотрим, удастся ли нам найти общий язык.
Она так и не спросила, кто он и чего хочет. Не желала тратить время на вопросы, которые остались бы без ответа. Не задавала и те, на которые все равно получила бы ответ.
— Меня зовут Роберт Кесслер. Вы можете называть меня Боб. А теперь, дорогая Мэри, к делу. У вашего мальчика Тима есть нечто такое, что нужно мне, а отдавать он не хочет.
— Тогда вы этого и не получите.
Он улыбнулся.
— Готов спорить, когда он был маленьким, вы защищали его от учителей, которые ставили ему плохие оценки.
— На самом деле никогда такого не делала.
— А если он украл приличный груз кокаина, который принадлежал мне?
— Если бы вы по глупости сказали мне такое, я бы сразу поняла, что вы лжете.
— Мэри, Мэри, у меня нет ощущения, что вы — наивная женщина.
— Тогда и не воспринимайте меня как наивную.
— Никто не может знать самые тайные секреты другого человека. Даже мать не знает, что скрывается в сердце ее сына.
— Эта мать знает.
— То есть вас не удивит тот факт, что он может убивать людей?
В ее глазах читалось презрение.
— Как трогательно. Убивать!Может, обойдемся без софистики?
Он приподнял брови.
— Софистика? Умное, однако, слово для жены каменщика и матери каменщика.
— Мы стараемся быть тупыми, но вот мозги мешают.
— Мэри, должен сказать, что при других обстоятельствах вы бы мне понравились.
— Не могу представить себе обстоятельства, при которых вы могли бы понравиться мне.
Какое-то время он молча смотрел на нее.
— Вам не посеять во мне сомнения в моем сыне. Чем больше вы будете стараться, тем больше я буду сомневаться в серьезности ваших намерений.
— Это становится интересным, — усмехнулся Крайт.
Направился к раковине, взял с разделочного столика миску с нарезанными яблоками, вернулся, сел на стул.
— Для чего яблоки? — спросил он, жуя дольку.
— Вы пришли сюда не для того, чтобы говорить о яблоках.
— Но теперь они меня заинтересовали, дорогая. Вы собирались испечь пирог?
— Два пирога.
Он положил в рот вторую дольку.
— Вы сами делаете тесто или покупаете готовое в супермаркете?
— Делаю сама.
— Я, насколько это возможно, пытаюсь есть домашнюю пищу. Она полезнее для здоровья и более вкусная, чем ресторанная еда или замороженные блюда, а когда у человека так много домов, как у меня, разнообразие гарантировано.
Он взял третью дольку и бросил ей в лицо.
Она дернулась. Яблочная долька на мгновение прилипла ко лбу, потом сползла, упала на блузку.
Он бросил ещё дольку, которая ударилась о щеку и упала на правую руку. Мэри скинула дольку на пол.
— Постарайтесь поймать эту ртом, — предложил Крайт.
Долька отскочила от плотно сжавшихся губ.
— Да перестаньте. Пойдите мне навстречу.
Поскольку рот она не открывала, а голову подняла, следующая долька угодила в подбородок.
— Чего бы вы ни хотели, унижая меня, к цели вы не приблизитесь.
— Может, и нет, дорогая. Но удовольствие я от этого получаю.
Он съел ещё дольку, бросил две.