изменяются во времени, в условиях изоляции, под воздействием естественной и социальной среды. Изменение антропологического типа во времени было открыто Г. Ф. Дебецом на палеоантропологических материалах с территории СССР [85], а затем обнаружено и на других территориях. Эпохальные изменения антропологических признаков нашли выражение в процессах брахикефализации и грацилизации, проявляются независимо от этноса и территории и отчасти сближают этносы между собой. Поэтому антропологические данные с одной территории, разделенные значительным интервалом времени, необходимо рассматривать с учетом эпохальной изменчивости, даже в случае исторически зафиксированных миграций. Например, на территории Приуралья на протяжении почти двух тысяч лет сохранялся однородный местный антропологический тип, несмотря на интенсивную иммиграцию, следы которой прослеживаются по разнообразию археологических культур. Различия в физическом облике населения этой территории объясняются в основном эпохальными изменениями биологического характера [4]. Антропологические типы изменяются и в условиях изоляции. К настоящему времени установлено, что на определенных территориях под воздействием и в зависимости от степени изоляции, смешения и демографической структуры расообразовательный процесс принимает особую форму-модус расообразования [7]. В случае социальной или географической изоляции, при ограничении свободы заключения брака имеет место модус типологической изменчивости, при котором происходит резкая территориальная дифференциация антропологических типов. Яркий пример генетических последствий социальной изоляции дает Индия. В Индии насчитывается более тысячи каст. Представители высших каст обладают резко выраженными европеоидными чертами, а среди низших преобладают черты веддоидной (т. е. относящейся к большой экваториальной расе) и южноиндийской (промежуточной между веддоидной и южной европеоидной) рас. Географическая изоляция на Кавказе способствовала формированию четырех морфологических и территориально дифференцированных антропологических комплексов. Аналогичное явление было зафиксировано на Памире [337]. Оценивая эти явления под углом этногенетической проблематики, можно отметить, что модус типологической изменчивости свидетельствует о специфике этнических процессов в конкретных популяциях. Другая форма расообразовательного процесса - модус локальной изменчивости, также определяется территориальным ограничением панмиксии, но связана лишь с ограничением круга брачных связей и инерцией преодоления больших расстояний. Она проявляется на однородных с природной точки зрения территориях, лишенных значительных водных или горных преград, заселенных этнически однородным населением, и не способствует резкой морфологической дифференциации антропологических типов. Примером является население Русской равнины, в составе которого выделяется 16 локальных областных типов [318]. Различия между типами невелики. В приложении к вопросам этнической истории модус локальной изменчивости - аргумент в пользу гипотезы об отсутствии резких этнических рубежей и единства исторического развития населения данной территории. Перспективными с точки зрения проблем этногенеза являются палеодемографические исследования [10], позволяющие установить степень эндогамии как одного из этнических определителей, среднюю продолжительность жизни, процент детской смертности и т. д. древнего населения. Историки постоянно ищут новые источники для решения своих проблем. Специфика источника может привести к возникновению нового раздела науки. Сейчас уже можно говорить о существовании исторической антропологии, которая по существу является историей, базирующейся на антропологическом материале. По-видимому, и в будущем новые антропологические методики позволят ставить и решать новые задачи истории.
И. И. Земцовский. Этническая история и музыкальный фольклор
Этногенез, понимаемый как относительно длительный исторический процесс, может быть изучен только комплексно, методами смежных наук. В этом комплексе не последнее место принадлежит этномузыкознанию. Музыка может явиться существенным подспорьем в доказательстве установленных историей, археологией, этнографией, антропологией тех или иных этнических связей. Если же такие смежные сопоставления отсутствуют, то наличие научно установленного музыкального сходства между традиционными культурами может натолкнуть ученого на необходимость специальных сопоставительных изысканий, т. е. на проведение этногенетических исследований по результатам этномузыковедческого анализа. В то же время несовпадение музыковедческих выводов с выводами смежных наук может стимулировать дальнейший поиск, выдвижение новых гипотез и уточнение старых. Сразу возникает законный вопрос - что именно позволяет музыкальному фольклору стать равноправным "вкладчиком" в междисциплинарное исследование этногенеза? Коротко говоря, основания для этого дает многовековая устойчивость музыкально-фольклорных типов (мелодических, ритмических, ладовых, фактурных) и типов интонирования (способов музыкального исполнения), т. е. наличие в каждой культуре своего рода фонда музыкальных формул. Эта устойчивость составляет фундаментальное свойство музыки устной традиции, тем более поразительное, чем неуловимее, подвижнее, "летучее" кажется сам материал ее - музыкальный звук. Но, отлившись в типовые формы, образовав канонический интонационный словарь - язык формульного мышления, музыка устной традиции выступает своего рода этническим стереотипом, чья сохранность оказывается залогом полнокровного существования этноса. К сожалению, музыкальный фольклор в данном аспекте целенаправленно не изучался. Этномузыкознанию предстоит здесь многое сделать заново. Понятно, что на этом пути его ожидают немалые трудности. Назову хотя бы три, учет и преодоление которых первостепенны. Первая трудность - методологическая. В этномузыкознании имеются разные "школы", различные направления, достаточно разноречивые. В частности, по-разному понимается то в музыкальной форме, что может свидетельствовать именно о ее этнической традиции и указывать на следование определенной культуре, а не только лишь чисто эстетический феномен. Методологические аспекты изучения музыки как исторического источника все еще разработаны слабо, непоследовательно, а между тем именно они представляют первостепенный интерес для этнографии и этногенетически нацеленных дисциплин. В самой общей форме можно сказать, что существуют два вида исторических источников музыки - материальный (например, музыкальные инструменты) и нематериальный, точнее, непредметный (имеются в виду интонационные источники - "звуковая материя" музыкально осмысленного интонирования). Первый более понятен, веществен и потому сближается с предметом изучения в археологии и этнографии, и в этой области есть уже заслуживающие внимания научные результаты. Второй чрезвычайно сложен, так как требует осознания музыкальной интонации как явления смыслового, в котором находит выражение специфика соответствующего этноса, создавшего соответствующую культуру с присущими ей социально-художественными институтами, традициями, идеалами, языком и музыкальными диалектами. Этноисторическая определенность музыкально-интонационных свидетельств фольклора воистину поразительна, но она становится очевидной не сразу и не каждому. Для ее "прочтения" нужна разработка специальной методики, которая должна строится, по моему убеждению, на учении акад. Б. В. Асафьева об интонировании как музыкально-семантическом процессе [141, с. 81 -93]. Вторая трудность связана с неполнотой материала, его количеством и качеством. Различные традиции представлены в этномузыковедческих публикациях неравномерно или недостаточно: не все в них достоверно, не все зафиксировано с должной полнотой и тщательностью отражения "текста" и "контекста" реального исполнения; очень мало каталогизаторской и мелогеографической проработки материала, мало музыкальных картограмм, зато много лакун и "белых пятен" на этномузыкальных картах. Третья трудность связана с первыми двумя. Ее можно охарактеризовать как недостаток исследовательской эрудиции. В частности, никакой этнос нельзя очертить, не выйдя за его пределы. Касается это и музыки устной традиции. Так, нельзя с должной уверенностью очертить славянское в музыке без специальной проверки того, известно оно или нет другим этносам. То же касается наличия в каждой культуре разных уровней, глубин и "кругов" этнических связей (например, для музыки восточных славян финские, балтские, тюркские связи - основные, но не единственные). Если исследователю неизвестны инонациональные материалы, его выводы по этническому своеобразию изучаемой им культуры неизбежно будут носить самый предварительный характер и, в частности, не будут пригодны для сопоставлений с выводами смежных дисциплин. Учитывая эти сложности, мы формируем три исходные предпосылки и одновременно три исходные задачи этномузьжоведческого изучения этногенеза. Первая касается требования предельно возможной полноты охватываемого материала, его систематического учета, критического анализа и классификации под различными углами зрения, с использованием каталогов, ЭВМ, картографирования и т. п. Нужны не выборочные образцы, а всегда полные и системно-зафиксированные музыкальноэтнографические записи. Ограничение материала может оказаться роковым для окончательных выводов. Вторая задача вытекает из того, что наиболее полноценные музыкальные записи дает нам современность, тогда как нас интересуют исторически ранние формы. Необходимо выработать пути выявления древнейших корней мелоса в получаемых сегодня материалах. Здесь весьма эффективна музыкальная типология и методы широкого и целенаправленного сравнения. У нас есть основания доверять музыкальной памяти устной традиции: коллективная память этноса сохраняет такие уникумы, что этномузыковеду нет нужды "рыть пещеры". Однако нынешний срез музыкально-этнографических записей дает стадиально пеструю картину-материал разной исторической глубины. В современных материалах сосуществуют музыкальные "ландшафты" разных эпох как разных стадий этногенеза. Необходимо совершенствование методов реконструкции. Выявляемые общности обладают разной исторической глубиной и различной степенью экстерриториального распространения (например, восточнославянские, поволжские, карпатские, балканские, балто-балканские и другие, так или иначе выходящие за рамки славянства). Музыковедческие гипотезы нуждаются, поэтому как в междисциплинарной корректировке, так и в собственной методической обоснованности. С последним связана наша