[226]. Единичные находки керамики и других вещей милоградской культуры не могут служить свидетельством создания укрепления в эпоху раннего железа (рис. 20, 8; 25, 6). Находки на Милоградском городище в одной углубленной в землю постройке зарубинецких культурных остатков, хорошо датированных фибулами, вместе с вещами милоградских форм объясняют подобное сочетание материалов на площадке Колочинского городища[227].
Весь комплекс находок на городище Колочин I позволяет сделать некоторые нижеизложенные выводы.
Зарубинецкий период в жизни городища не был продолжительным. Он закончился какой-то катастрофой, след которой хранят остатки пожарища в первой насыпи вала 1.
Второй период — основной, о чем говорит мощность культурных остатков, относящихся к середине I тысячелетия н. э., — также не был периодом затишья. В эти времена были усилены укрепления городища валом 2 с напольной стороны и насыпан вал вокруг площадки (рис. 5; 12, 1). На валах возвышались мощные деревянные конструкции (рис. 11). Для того чтобы из-за них выглянуть, надо было взойти на специальные деревянные мостки типа «заборол» Киевской Руси[228]. Из предосторожности оба входа на городище были расположены над крутыми обрывами берега, с западной и восточной сторон городища. До окончательного разгрома городища оно два раза подвергалось нападению. Его укрепления дважды горели, судя по углистым остаткам в разрезе вала 1. В период создания или возобновления мощных укреплений был сильно поврежден культурный слой зарубинецкого времени, так как землю для подсыпки валов брали с середины площадки городища. Видимо, именно потому средняя часть городища углублена и там почти нет культурного слоя (рис. 4, 1). Основные находки были сделаны по краям площадки (рис. 21). Масса сосудов, стоявших под навесами мостков, хранила запасы пищи и питья, предназначенные на случай осады. Иногда в раздавленных сосудах, найденных по краям городища в слое пожарища, сохранялись остатки обгорелого проса и чечевицы. Здесь же на краю городища в квадрате 307 был спрятан клад из четырех серпов, присыпанный землей с углистыми остатками.
Трудным остается вопрос об абсолютной датировке Колочина I. Основная часть немногочисленных вещевых находок определяется нами как зарубинецкая (глиняные пряслица, бусы, почти все бронзовые и некоторые железные изделия) (рис. 24, 1, 2, 4-10; 25, 8, 9, 11). Лишь характерный керамический комплекс и часть изделий из железа, как, например, обломок наконечника копья (рис. 25, 1), орудия рыбной ловли (рис. 25, 2, 3, 10; 26, 12, 13) и сельского хозяйства (рис. 27), — вот тот материал, по которому можно судить об основном периоде существования городища. Удивительно замкнутый образ жизни, который вело в это время население, занимавшееся примитивным земледелием и рыбной ловлей, не позволяет привлечь для сравнения хорошо датированные материалы южных и западноевропейских культур. Все изделия середины I тысячелетия н. э. изготовлены на месте и сопоставление инвентаря возможно только с предметами, принадлежащими той же культурной среде, которые, как известно, датированы подчас еще недостаточно точно. Во всяком случае, простые непрофилированные формы горшков первого типа и железный наконечник копья находят аналогии среди материалов середины I тысячелетия н. э. Железные серпы из клада по форме соответствуют серпам VII в. н. э.[229] Весь комплекс находок подтверждает существование городища в VI–VII вв. н. э.[230]
Окончательный и последний разгром городища произошел где-то в конце VII–VIII в. н. э. По-видимому, победителям принадлежал засевший в земле на площадке городища железный наконечник дротика-сулицы или арбалетной стрелы с плоским острием треугольной формы, с двумя шипами и перевитой у острия длинной втулкой (рис. 26, 11). На некоторое время осаждавшие городище завоеватели даже поселились западнее его, где было найдено жилище этого времени, обложенное деревом и отапливавшееся печью-каменкой (землянка 2), с характерным керамическим комплексом. Постройка возникла на месте древнего селища середины I тысячелетия н. э., следом которого являются многочисленные хозяйственные и столбовые ямы и слегка углубленная в землю жилая постройка (землянка 1). Кстати заметим, что территория западнее городища, где найдены оба вышеупомянутых жилища, использовалась в еще более раннее — зарубинецкое время. По-прежнему остаются загадкой находимые на пашне отдельные кальцинированные косточки, так как раскопами, траншеями и шурфами могильника зарубинецкого времени здесь обнаружить не удалось. Материалы зарубинецкой поры существенно отличаются от комплекса вещей середины I тысячелетия н. э. Как невозможно смешать металлический инвентарь и бусы, так прекрасно различается и керамика обоих периодов. Примесь шамота и дресвы и лощеная поверхность сосудов зарубинецкого времени, формы горшков с отогнутым украшенным пальцевыми вдавлениями или насечками венчиком, угловатые миски не находят никаких параллелей в керамике середины I тысячелетия н. э. (рис. 22, 1–7).
Посуда позднейшего времени, видимо принесенная чуждыми, разорившими городище племенами, также резко отличается своими особенностями от обоих типов горшков середины I тысячелетия н. э., изготовленных из грубой глины с примесью дресвы (рис. 15, 1, 3, 5; 17; 20, 1–5). В заполнении постройки 2 (землянка 2) и возле нее были найдены плечистые горшки и сковородки. Горшки украшены по венчику и по плечикам характерной роменско-боршевской гусеничной орнаментацией или треугольниками, наколотыми на плечиках горшка и восходящими к юхновской системе орнаментации (рис. 15, 4, 6, 7; 20, 6, 7). Примесь шамота в керамике из постройки 2 (землянка 2) совершенно чужда посуде населения, использовавшего колочинскую крепость-городище в середине I тысячелетия н. э.
Такое несходство в формах, орнаментации и тесте керамики зарубинецкого времени середины I тысячелетия н. э. и роменско-боршевской культуры заставляет усомниться в возможности считать эти памятники генетически между собою связанными. Нередко исследователями строятся типологические ряды, якобы отражающие плавное эволюционное развитие славянских племен и их культуры. От наиболее древних зарубинецких форм керамики и даже более древних раннежелезного времени они пытаются проследить переход к формам удлиненно-баночных, почти непрофилированных горшков середины I тысячелетия н. э. корчакского типа и затем с ними связывают сосуды роменско-боршевского типа, непосредственно предшествующие Киевской Руси. Правда, следует заметить, что более осторожные исследователи связывают определенно между собою только два-три звена из предполагаемой типологической цепи, например, памятники корчакского типа и роменско-боршевские или только культуру зарубинецких полей погребений и памятники норманского типа и т. п.[231] Раскопки на одном памятнике, имеющем остатки трех эпох в Колочине I, не отражают эволюционного пути развития, а говорят о сменах населения, сопряженных с насилием. В то же время не вызывает сомнений ограниченное число и обособленное положение памятников середины I тысячелетия н. э., в частности, в южной Белоруссии. Как уже было отмечено, несмотря на тщательные поиски и разведки Славянской экспедиции Института истории материальной культуры АН СССР в Верхнем Поднепровье, памятник в Колочине остается изолированным. Из числа опубликованных находок некоторые аналогии Колочину дают городище Тушемля на Смоленщине второго периода его существования, возможно продолжавшегося несколько дольше, чем на описываемом памятнике, и городище Банцеровщина в Минской области. Эти пункты, как и городище Колочин I, были сильно укрепленными центрами[232].
В этой связи уместно поставить вопрос о назначении подобных городищ. П.Н. Третьяков, обнаружив на близких Колочинскому городищу памятниках Смоленщины прокопанные в центре площади круги, пришел к выводу, что это были городища-святилища. Не исключая это предложение, мы все же не можем счесть его вполне удовлетворительным[233]. Трудно представить себе, чтобы население, видимо подвергавшееся постоянной военной угрозе и вынужденное возводить мощные оборонительные сооружения, строило эти городища, прежде всего, как храмы. Колочинское городище, например, не имеет следов каких-либо культовых построек. Так же как и Тушемлинское городище и подобные ему, оно было в основном крепостью. Конечно, в некоторых случаях на них могли быть установлены идолы, в воображении древнего населения способствующие неприступности городищ. Например, святилища типа Арконы были мощными крепостями-убежищами. Там под покровительством своих божеств скрывалось население в период опасности. Чем больше выстаивала крепость, освященная присутствием божества, тем больше возрастала святость этот места. Городища, возникнув из-за практических нужд, обусловленных опасностями, изобиловавшими в эпоху переселения народов, когда многие племена пришли в движение, со временем могли стать народной святыней.
Таким образом, раскопки городища Колочин I отражают этапы каких-то инфильтраций племен в чуждую им среду — во всяком случае в культурном отношении. Мы имеем в виду смену зарубинецкой культуры памятниками середины I тысячелетия н. э. и затем роменско-боршевский этап. Генетическая связь предшествующего населения с более поздним, сменившим его в результате нападения и разгрома, основываясь на несходстве керамики и жилищ побежденных и победителей, представляется более чем сомнительной. На юге, в Среднем Поднепровье, открытые селища типа Пеньковки (урочище Молочарня), близкие по времени Колочинскому городищу, содержат совершенно иную керамику