Пташок вилитат по цилим свиту,
По цилим свиту то росповидат.
В святочных песнях поется о построении храма или церкви; в ней одно окно – солнце, другое – месяц, третье – звезда или звезды. Этот образ мы встречаем в колядках в разных местах Малороссии обыкновенно с применением солнца к хозяйке, месяца – к хозяину, а звезд – к его детям.
Ой, на гори на камяний
Там волохи церкву ставлють,
Церкву ставлять, викно будуют,
Одно виконце – яснее сонце,
Друге виконце – ясен мисячок.
Трете виконце – ясни зирки,
Ясне сонечко – то господиня.
Ясен мисячок – то господарь,
Ясни зирочки – то его диточки.
Но в галицких колядках строение такой церкви приписывается вороному коню.
Сын разгневался на отца и отделил для себя из стада вороного коня. Стадо пошло на тихий Дунай на золотые мосты. Обвалились золотые мосты, потонуло стадо, погиб и вороной конь. По этому поводу вспоминаются от лица сына, разгневавшегося на отца, достоинства погибшего коня: «Он замечал все, что я ему покажу: ушами подслушивал, глазами считал звезды, копытами бил белый камень и строил церковь с тремя окнами и с тремя дверьми; первое окно – ясное солнце, второе окно – ясный месяц, третье – ясная звезда; одними дверьми сам Господь входил, другими св. Пречистая, третьими св. Николай».
Ой, бо вин мене добре нотовав.
А ушеньками слухи слуховав,
А оченьками звизди раховав,
А копитами бил каминь лупав,
Бил каминь лупав, церков муровав.
С трома виконцями, с трома дверцами,
Одно ж оконце – ясное сонце,
Друге ж оконце – чом ясен мисяць,
Трете ж оконце – ясна зирниця,
Одними ж дверци сам Господь ходить,
Другими дверци – свята Пречиста,
Третими ж дверци – святый Миколай.
Едва ли можно оспаривать, что личности христианского мира подставлены или представлены после, и притом до крайности непрочно и некстати. По-видимому, храм, в котором окна – солнце, месяц и звезды, должен означать небо, а гнев сына на отца дает повод полагать, что в языческой древности было что-то похожее на борьбу юных божеств со старейшим поколением. Чудный конь – выражение творческой силы – божеский конь, конечно, стоит в ближайшем отношении и с конями Перкуна (deewe sirai), и с конями Одина, и, вероятно, еще ближе с конем Свантовита, которого холили и кормили жрецы при храме этого божества в Арконе.
Безразличное отношение звезд к людской жизни удалило в песнях звезды от месяца и солнца; они заместились дождем и отчасти ветром. В тех же карпатских колядках, на которые мы указываем как на самый богатый запас остатков языческой старины в народной поэзии, солнце, месяц и дождь являются тремя братьями; месяцу приписывается сила замораживанья, солнцу – размораживанья, а дождь дает зелень.
З за той гори, з за високои,
Видни ми виходят трех братив ридних:
Еден братцейко – свитле сонейко,
Другий братцейко – ясен мисячок,
Третий братцейко – дробен дожчейко,
Мисячок ся бере заморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Сонейко ся бере розморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Дождчичок ся бере зазеленити
Гори, долини и верховини.
Женская личность, которая переименовалась то в христианское имя Богородицы, то в неопределенное название вдовицы, сама происходит из источника, который образовался из слез, падавших из очей какого-то лица, которому в колядке усвоено имя Николая. Она белила ризы и крепко заснула; к ней приходят три гостя неодинаковые – то были солнце, месяц и дождь. Солнце хвалит себя и говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу церкви, костелы и все престолы». Месяц говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу гостей на дороге, волов в возе». А дождь говорит: «Я как пойду три раза на яровой хлеб – возрадуются жита, пшеницы и всякая ярина».
Эй, двори метени, столи стелени,
А за тим столом св. Никола,
Головойку схилив, слезойку вронив,
А з той слезойки ясна керничка,
З ясной кернички Богородичка,
Риза билила, твердо заснула!
Прийшли до ней гостейки трое,
Гостейки трое не еднакии,
Еден гостейко – ясне сонейко,
Другий гостейко – ясен мисячок,
Третий гостейко – та дробен дожчик.
Сонейко гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в неделю рано —
Поосвичаю церкви, костёли,
Церкви, костёли и вси престоли».
А мисяць гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в ночи с пивночи —
Поосвичаю гости в дорози,
Рости в дорози, волойки в вози».
А дожчик гварит: «Не е над мене!
Ой, як я впаду три рази на ярь —
Та зрадуются жита-пшеници,
Жита-пшеници и вся ярина».
Эти же три гостя в другой колядке изображаются приходящими к тому хозяину, которому колядуют, и ему говорят те же самые слова о своих достоинствах, какие говорили Богородице.
Та вжеж до тебе в рик Биг приходит,
В рик Биг приходит – три товарищи;
Первый товарищ – ясне соненько,
Другий товарищ та билый мисяць,
Третий товарищ – дрибний дожчик.
А що ж нам рече первий товарищ,
Первый товарищ – ясне соненько?
– Ой, як зийду разом з зорями,
Та врадуеся весь мир на земли.
А що ж нам рече другий товарищ,
Другий товарищ – та билий мисяць?
– Ой, як я зийду темной ночи,
Та врадуеся весь мир на земли.
А що нам рече третий товарищ,
Третий товарищ – дрибний дожчик?
– Ой, як я зийду разом з зорями,
Та врадуеся жито-пшениця,
Житей пшениця и всяка пашниця.
Ой, як зийду мисяця мая,
То врадуеся весь мир на земли.
В той же колядке приходит в гости к хозяину сам Бог с товарищами: первый товарищ – ясное солнышко, другой – белый месяц, а третий – дробный дождик. Смысл таков, что пришествие Бога знаменуется собственно приходом одних только этих товарищей. Поется еще колядка, где рассказывается, как хозяин приготовляет стол и просит Бога к себе на вечерю. В одно окно светит солнце, в другое – месяц, кругом ясные звезды. Приходит Бог с Богородицею и святыми, а хозяин угощает Бога зеленым вином, Богородицу – сладким медом, а святых – производящею горилкою.
Просит Боженька на вечереньку —
В одно виконце свитит му сонце
В друге виконце та ясен мисяць,
Яснии зори свитят в-около.
Посадив Бога посеред стола,
Святу Пречисту при другием столи,
Уси святым на-вколо ней,
Приймае Бога зеленим вином,
Святу Пречисту солодким медом,
Уси святыи шумнов горивков.
В Карпатской щедривке (поется накануне Нового года) посылается орел (в одном стихе он назван орлом, а в другом заменен соколом) сесть на море. И он сидит на море и видит, как плывет корабль с тремя воротами: в одних воротах светит месяц, в других – восходит солнце, а в третьих – сам Господь держит ключи, отворяет и впускает души.
Ой, вирле, вирле,
Сивий соколе!
Високо сидиш, далеко видиш,
Сидай ти соби на синим мори —
На синим мори корабель в води.
В тим кораблику трое воротци:
В перших воротейках мисячок свитить,
В других воротейках сонейко зходит,
В третих воротейках сам Господь ходит,
Сам Господь ходит, ключи тримае,
Ключи тримае – рай одмикае,
Рай одмикае, души внускае, и пр.
Христианское влияние прибавило к этому, что не впускаются туда те души, которые не уважали родителей, обижали старших братьев и сестер. Господь, отворяющий рай, вероятно, тождествен с тем лицом, которое в одной веснянке отпирает небо и выпускает весну, а по другому варианту – росу.
В колядках и щедривках частая форма представлять хозяина – месяцем, его жену – солнцем, а детей его – звездами: это выражается с разными изменениями. Как на особенно оригинальный оборот мы укажем на одну колядку, в которой говорится, что плыл по реке кленовый лист и на нем написано три имени – солнца, месяца и звезд; солнце означает хозяйку, месяц – хозяина, а звезды – его дети, точно так же, как и в приведенном выше образе построения церкви с тремя окнами.
Там плавае кленов листок,
На тим листку написано
Три письмечка:
Первое письмо – ясен мисячок,
Другее письмо – ясне сонечко,
Третье письмо – ясни зори.
Ясний мисячок – сам господарь,
Ясне сонце – ёго жинка,
Ясни зирки – его дити.
Солнце (одно). Из исторических памятников нам известно, что русские в язычестве боготворили солнце, и, как оказывается, у них была мифологическая история о царствовании его под именем Дажьбога. Есть одна песня, в которой с первого раза можно признать (как некоторые ученые и делали) следы явного боготворения солнца. В этой песне женщина, обращаясь к солнцу, называет имя Бога.
Ой, пиду я темним лугом,
Ope милый своим плугом,
Чужа мила поганяе
И к сонечку промовляе:
Помож, Боже, чоловику,
Щоб так орав поколь вику!
Но трудно утверждать, что она под этим словом Бог разумеет солнце. Быть может, она произносит эти слова «помогай, Боже» как междометие, равносильное «дай Бог». Во всяком случае, здесь все-таки обращение к солнцу как к живому существу. Вероятно, следы древнего уважения к солнцу отразились и в одной карпатской песне, совершенно проникнутой, впрочем, христианским элементом. В ней говорится, что ясное солнышко жаловалось Богу на людские беззакония: «Не буду, – говорит оно, – рано всходить, свет освещать; стали теперь злые хозяева: в воскресный день рано дрова рубят, а мне в лицо летят щепки; злые хозяйки в пятницу рано бучат платки, а мне на лицо выбрасывают золу; а злые девушки в воскресные дни рано чешут косы и мечут мне в лицо волосы».