Скаржилося свитле сонейко,
Свитле сонейко милому Богу:
«Не буду, Боже, рано схожати,
Рано схожати, свит освищати,
Бо зли газдове понаставали,
В недилю рано дрова рубали,
А ми до личка триски гадали;
Во зли газдини понаставали,
В пятнойку рано хуста зворили,
А ми на лица золу виливали,
Бо зли дивойки понаставали.
В недилю рано коси чесали,
А ми до лиця волося метали».
Бог отвечает ему: «Свети, солнышко, так, как светило. Я буду знать, как покарать их на том свете, на Страшном суде».
В некоторых песнях солнце изображается колесом – представление старое, общее многим мифологиям – напр. в веснянке:
Кропивное (вероятно, жгучее – от кроп, укроп) колесо
По-над лисом котится.
Или в следующей свадебной:
Колесом, колесом в гору
Сонце йде,
В наший Марии
Рай ся вье.
Так же и яблоком:
Котилося яблочко з гори до долу;
Час вам, дивочки, з гулянья до дому.
В одной свадебной песне оно представляется купающимся в разъяренном море.
У недиленьку рано
Море ся розъяряло,
Сонейко ся купало.
Образ купанья солнца в море встречается и в сказках, и есть остаток мифологического представления об отношениях солнца к воде как супругов.
В обыкновенных житейских и любовных песнях солнце не принадлежит к предметам, особенно часто употребляемым. Вообще оно носит эпитет ясное и сохраняет в поэзии характер радостный, веселый. Есть народное выражение «сонейко играло»: народ верит, что солнце играет утром в воскресные дни, особенно в день Пасхи. Это выражение встречается и в песнях.
Ой, у недилю рано сонечко грало;
Мати свого сина в поход виряжала.
Или в купальской:
Купала на Ивана!
Играло сонечко на Ивана.
Рассвет и восход солнца представляются временем особенно веселым и сравниваются с веселым гуляньем.
Без малого соловейка и свит не свитае,
Без мого миленького гулянье не мае.
И в свадебных песнях поется:
Ой, красно, красно, звидки сонечко ходить.
Невеста, возвращающаяся с венчания или идущая к венцу, сравнивается с солнцем, которое поднимается вверх по небу.
Сонечко гори йде,
Ганночка з винчання йде.
Или:
В крузи сонечко йде,
Молода Маруся до шлюбу йде.
Девица называет своего возлюбленного своим солнцем.
Нема мого миленького, нема мого сонця.
В свадебных песнях жених сопоставляется с солнцем.
Одсунь, Марусю, виконце,
Та подивись на сонце:
«Чи високо сонце на неби,
Чи хороший Ивасько на кони?»
Как тучи закрывают солнце, так враги лишают женщину присутствия милого.
За тучами громовими сонечко не сходить,
За вражими ворогами мий милий не ходить.
А когда она лишается навсегда своего милого, то блеск солнца представляется ей противоположностью с тьмою безнадежности в ее душе.
Свитить сонце, свитить сонце, на хату лелие —
Нема того и не буде, на кого надия.
Закрытие солнца тучами есть образ печального расположения духа.
Ясно, ясно сонце сходить, хмарненько заходить.
Смутен, смутен наш отаман по табору бродить.
С ясным солнечным днем, когда ветер не дает солнцу слишком греть, сравнивается мление сердца, когда хотя не потеряна еще надежда, но нет вблизи милого предмета.
Ой, соненько ясно свитить, витер повивае,
Ой, як я его не вижу, мое серце млие.
Солнце – женский образ. Из приведенной колядки об Иванце, у которого отец – месяц, а мать – солнце, видны следы представления солнца в женском виде, и притом в любовных отношениях к месяцу. В одной веснянке разговору девицы с молодцем предпосылается, для сопоставления, разговор солнца с месяцем; солнце спрашивает месяц, рано ли он восходит, поздно ли заходит. Месяц недоволен этим вопросом: «Что тебе до этого? – говорит он. – Я всхожу на рассвете, а захожу в сумерках».
Ой, там за лисом, за бором,
За синеньким морем,
Там сонечко грало,
З мисяцем розмовляло,
Мисяця питало:
«Чи рано сходиш, чи пизно заходиш?
Ясное мое сонечко!» —
«А що тоби до того.
До зиходу мого?
Я зийду свитаючи,
А зийду смеркаючи».
С жарким летним солнцем сравнивается горячее сердце девицы, а зимнее солнце уподобляется сердцу вдовы, уже пережившему пламень любви. Летнее солнце хотя иногда и покрывается облаками, но все-таки дает теплоту, а зимнее хоть и ярко светит, но не греет; веет тогда холодный ветер.
У вдовы серце, як зимнее сонце:
Ой, хоч воно яснесенько грае,
Холодний витер вие;
А в дивчини серце, як литнее сонце:
Хоч воно й хмарнесеньке,
Все теплесеньке.
Заходящее солнце как соответственный образ сопоставляется с кончиною человека. Так, в одной чумацкой песне описывается сначала заход солнца, а потом смерть чумака.
Котилося та яснее сонце
По над горою,
А по над тею чумацькою
Та дорогою;
Та котилося та яснее сонце,
Стало примеркать;
Ой, став же той славний чумаченько
Товариства прохать:
«Ой, ви товарищи, ви мили братя,
Товарищи мои,
Та не кидайте мене, молодого,
У чужии сторони», и пр.
Но палящий жар, иссушающий растения, наводит подобие с бедностью и лишениями: так, в одной песне бедная женщина говорит, что недостатки иссушили ее, как ясное солнце иссушает красную (червонную) калину. Однообразное течение солнца сравнивается с блужданием молодца, не знающего отдыха и покоя.
Хожу блужу, хожу блужу, як те сонце в крузи!
Чи я стану, чи я роблю, мое серце в тузи.
Месяц. В песнях есть следы того миросозерцания, при котором обращались к этому светилу как к разумному и могучему существу и просили у него помощи. Это ясно указывается в одной волынской веснянке, где девица идет ночью к колодцу, находящемуся на горе под вербою, обращается к месяцу и просит объявить ей, за кого она выйдет: за милого или за нелюба.
Ой, на гори под вербою
Стояв колодязь з водою;
Там дивчинонька воду брала,
До мисяця промовляла:
«Мий мисяченьку, мий батеньку,
Скажи мини всю правдоньку:
Чи я пиду за милого,
Чи я пиду за нелюба».
В другой песне – обращение к месяцу с просьбою засветить на весь прекрасный мир, спустить вниз рога свои, осветить дуброву и показать степные дороги. Такое обращение можно почесть остатком языческой молитвы.
Ты мисяцю, який же ты ясний!
Ой, засвити на весь свит прекрасний!
Ой, спусти вниз роги,
Засвити по диброви,
Покажи вси в степу дороги!
В галицкой свадебной песне полумесяц, окончив свой путь и осветив только половину земли, приходит к морю и не почивает, а говорит: «Вот, Господи Боже, если бы я был цел, я бы всю землю осветил».
Половиною мисяченько на неби
Половину земли освитив,
Прийшов над море, не сночив:
«Ой, милый Боже, коби цилий,
То б и землейку освитив».
В более слабой степени, чем приведенные образчики, носят на себе следы того же первобытного отношения к светилу как к разумному существу нередкие в любовных песнях обращения к месяцу, напр.: девица обращается к месяцу и просит, чтоб он светил ее милому, когда милый пойдет от нее домой или в долину с своими волами, но чтоб не светил ему и зашел в тучу, когда милый пойдет к другой девице.
Ой, засвити, мисяченьку, тими долинами,
Куда иде мий миленький на ничь з волоньками.
Ой, мисяцю, мисяченьку, не свити никому,
Тильки мому миленькому, як иде до дому.
Ой, засвити, мисяченьку, тай розжени хмару,
А як пиде до другой, то зайди за хмару.
Молодые люди обоего пола сходятся на ночные игрища (улицы), и таких игрищ может быть несколько в одном селе; и вот девицы, посещающие одну из этих улиц, просят месяц к себе на улицу, потому что у них на улице красивые молодцы.
Перейди, мисяцю,
Та на нашу улицю,
А на наший улици
Та все хлопци молодци.
Так как эти улицы оканчиваются обыкновенно парными любовными свиданиями, то девушка просит месяц покровительствовать ее свиданию с милым и называет месяц перекроем, то есть «перекрывающим» любовников, так как слабый свет его благоприятствует тайным свиданиям.
Ой, мисяцю перекрою, зайди за коморю,
А я з своим миленьким трошки поговорю.
Девица просит месяц и звездочку не светить, когда на вечерницах нет ее милого, и светить, когда он там.
Не свити, мисяченьку, не свити, зирнице,
Нема мого миленького – смутни вечерници…
Свити, свити, мисяченьку, най свитять зирници…