Захотила вража баба молодою бути:
Напихала за намитку зеленой рути.
Молодцу, ищущему взаимности от девицы, естественно, не нравится строгость девицы, и он просит ее не поливать руты.
Ой перестань, дивчинонько, руту пидливати;
Нехай же я перестану тяженько вздихати.
Сама девица, желая предаться любви, говорит, что ей досадно, зачем рута растет в огороде и разрастается по берегу:
Крута рута берегами поре, —
ей за врагами, подмечающими ее свидания, нельзя любить милого, и она решается истребить суровую траву: ее враги лягут спать, а она погуляет.
Ой, пиду я рути крутий верхи позриваю;
Вороженьки спати ляжуть, а я погуляю.
Образ срывания руты, а также увядания означает прекращение девства и податливость девицы любовным ощущениям. Рута увядает под ногами девицы, которая стоит (выражение само по себе в народном языке означающее или предполагающее любовь) с молодцом.
Де Маруся з Иваньком стояла,
Там ярая рутонька зивьяла.
Лишение невинности девицы выражается также срыванием венка из руты. Девица, сознаваясь матери, что она потеряла невинность, говорит, что с нее сорвал венок из руты молодой козак.
Иихав полем козак молоденький,
Зирвав з мене винок рутяненький.
Если половая любовь не терпит руты, то любовь родственная не чуждается ее, выражается такими образами, относящимися к руте, которыми обыкновенно означается удаление от половой любви.
Подолянка руту сие,
Сие-сие, пидливае,
Ой, брат сестру обиймае,
Обиймае не чужую.
Рута не всегда непременно соединяется с представлением о девственности, но иногда означает удаление от половой любви, разлуку с предметом любви и одинокую жизнь, хотя бы это относилось к лицам, не сохранившим девства, или, по крайней мере, уже знакомым с любовным чувством. Молодец, разлучаясь с возлюбленною, просит ее каждый день утром и вечером прикладывать зеленую руту к голове, чтобы быть здоровою:
Приложи ти, моя мила, до головки рути,
Клади рано, из вечира, щоб здоровий бути, —
то есть не предаваться любовной тоске и удаляться от любовных ощущений вообще. Быть может, прежде здесь был смысл буквальный: рута действительно признавалась со свойством утоления любовных побуждений. Умерший из супругов завещает оставшемуся в живых не вступать в брак и не печалиться, а посеять ярую руту на надгробном камне.
Не кажу тоби женитоньки,
Не кажу тоби тужитоньки,
Посий же ти руту круту на сим каменю.
Девица-сирота, живя между врагами, не имея никого близкого сердцу, выражает свое житье образом посеянной руты:
Насняла крутой рути помиж берегами;
Ой, як мини тяжко-важко промиж ворогами.
А также девица, разлучившись с милым, зная, что ей уже не сойтись с ним, говорит, что у нее в саду три куста руты.
Ой, у мене у городи три копчики рути;
Кохавшися, любившися, вкупи нам не бути.
Рута также символ неприветливости женщины:
У запичку рута,
Господиня крута, —
и даже жестокости и злодеяния, совершаемого над личностью другого пола. Так, в песне, в которой описывается отравление молодца посредством яда, данного ему девицею в пироге, говорится, что в одном конце этого пирога была крутая рута (по другому варианту шевлия и рута), а в другом – гибельный яд.
В першим рози у пирози та крутая рута,
В другим рози у пирози лихая отрута.
В другой песне муж, отравленный своею женою, которая потом на его могиле раскаивается в своем поступке, отвечая ей из могилы, называет ее крутою рутою.
Руто моя круто, зеленая руто,
Першесь мене истроила, не далась ми жити,
А тепер ми не даеш щей в гроби лежати.
Наконец, рута вырастает на могиле пана, убитого своею паньею:
Пани пана забила,
В огородку его сховала,
Рутку на нем посияла:
«Росни, рутко, високо,
Як пан в земли глибоко».
А рутка ся збахтала,
Аж до викна достала.
(Белорусский вариант этой песни послужил Мицкевичу основою для его баллады «Лилии».)
В тех же значениях, в каких является в песнях рута одна, она является вместе с мятою и даже как бы составляя одно растение с двойным названием рута-мята. В свадебных песнях дружки спрашивают невесту: зачем она более не ходит в сад и не полет своей руты-мяты? Невесте влагается такой ответ: «Уже мне теперь, подружки, не до руты, когда связали с Иваном руки»:
«Чому ти, Марусенько, у сад не ходиш,
Ой, чому ти рути-мяти не полеш?» —
«Ой, тепер мини, дивочки, не до рути,
Що звязали из Иваньком руки», —
то есть теперь уже она лишается девства, выходя замуж. Оставляя родительский дом, невеста хочет выразить мысль, что мать, разлучившись с дочерью, будет скучать о ней и, вспомнив лета ее девства, заплачет; она говорит к матери: «Вставай, матушка, раненько, поливай мою руту-мяту частенько, поздними вечерними зорями – своими частыми слезами».
Ой, оддаеш мене, матинко, од себе
Зостаеться рута-мята уся в тебе.
Уставай, моя матинко, раненько,
Та поливай руту-мяту частенько,
Пизними вечирними зорями
И своими дрибними слизами.
Прополоть (в смысле не выполоть другую траву между рутою, а вырвать ту самую, о которой идет речь) руту-мяту значит овладеть любовью девицы.
Посию я руту-мяту над водою,
Та вродиться рута-мята з лободою.
Ой, хто тую руту-мяту прополе,
То той мене, молодую, пригорне.
Подобно тому, как рута, и рута-мята, враждебная половой любви, может служить символом любви родственной: женщина, ожидавшая к себе отца и мать, садит руту-мяту, но рута-мята не принимается – это символ того, что от бедной женщины отрекаются родные.
По городу хожу,
Руту-мяту сажу;
Рута-мята та не принялася,
Родинонька видриклася.
Та казали люде:
«Батько в гости буде»,
А батенько ииде,
На двирь не погляне.
Рута является также с шевлиею символом разлуки с милым, а соединение с ним выражается образом вырывания этих растений по следам возлюбленного.
Нема мого миленького, нема его тута,
Посходила по слидонькам шевлия та рута;
Я шевлию пересию, руту пересмичу,
Таки свого миленького к соби перекличу!
Мята одна, подобно руте, носит эпитет крутой и является почти совершенно в тех же образах и всегда в том же смысле, как и рута; напр., девица сеет крутую мяту между берегами – ей тяжело от врагов; она решается сорвать верхи у крутой мяты – уже ее враги спать легли.
Ой, посию круту мяту промеж берегами,
Ой, як мени та тяженько перед ворогами.
Ой, буду я крутий мяти вершечки зривати,
Та вже мои вороженьки полягали спати, —
подразумевается: она уйдет на свидание с молодцом; здесь то же, что и в вышеприведенной песне о руте. Отказывая молодцу во взаимности, девица говорит ему: «Не ходи по избе, не топчи кудрявой мяты».
Не ходи по хати,
Не топчи кудрявой мяти, —
напротив, предаваясь милому, она просит его вместе с нею походить по избе и потоптать кудрявую мяту:
Ой, походимо по хати,
Потопчимо, мий миленький,
Кудрявую мяту.
Девица, желая молодцу дать знать аллегорически, что она не очень податлива, на вопрос его: «Не из барвинка (символ любви) ли ты свита?» – отвечает: «Нет, не из барвинка, а из кудрявой мяты».
«Либонь же ти, дивчинонько,
З барвиночку звита?» —
«Не з барвинку, не з барвинку,
З кудрявой мяти…»
Подобно тому, как невеста, уходя из родительского дома, поручает матери ходить за своею рутою-мятою, так невеста поручает своей матери мяту, которая пригодится ее младшей сестре, остающейся пока в девичестве. Эта сестра будет украшать себя мятою и любоваться ее благовонным запахом.
«Чи я тоби, Марусенько, з весни не казала:
Не копай грядки, не сади мятки – хто буде ии поливати». —
«Ой, есть у мене ненька старенька – буде ии поливати,
Раннею зорею, вечирнею водою буде ии проймати.
Ой, есть у мене молодша сестра – буде ии затикати,
Ии запахом найпахнющим буде ся любовати».
Мята с одинаковым символическим значением, как и рута, отличается от последней тем, что рута никогда не применяется к мужскому полу; напротив, мята в песнях представляется украшением шапок молодцов.
Крутая мята хлопцям на шапята.
Есть также образ купанья в мяте, применяемый к лицам мужского пола – мы уже приводили такой образ; в другой песне девица спрашивает молодца: «Не в любистке ли ты купался?» Молодец отвечает ей: «Не в любистке, а в мяте, потому что хочу тебя взять за себя замуж».
«Чи ти в любистку купався,
Що ти мини сподобався?» —