Одна стоить в оксамити,
Друга стоить в щиром злоти,
Третя стоить у виночку.
В оксамити – пич палити,
В щирим злоти – ложки мити,
А в виночку – до таночку.
Венок до того священ, что девица, утратившая девство, не смеет надеть его, и в одной галицкой песне убившая своего незаконного ребенка сама выдает себя тем, что не осмеливается надеть венка; по этому признаку открыли виновницу преступления и подвергли ее утоплению.
Три братчики рибарчики рыбоньку ловили.
Ой, не ймали щуку рыбу, миле детя ймали,
Витягли ту дитиночку та на бережечок;
Пишла слава на все село, ой на всих дивочок:
«Ой ви, пани, ой ви, вийти, скликайте громаду,
Щоби сий детиночци найти ридну маму».
А вдарили ранесенько у голосний дзвин:
«Ой, сходиться та до двора паняночки вси».
Вси дивочки паняночки до двора ступали,
Та й на своих головоньках все виночки мали.
А молода Марисенька по затиллю йде,
Та и на своий головоньци винця не несе.
«Марисенько, Марисенько, чом винка не ма?» —
«Болила мя головонька, том ю не ввила».
Ой, узяли Марисеньку пид билии боки,
Та кинули Марисеньку у Дунай глйбокий.
Потерять венок – лишиться девства; девица потеряла венок, мать допрашивает ее: где она его дела? «Я на реке полотно белила, в воду венок уронила», – отвечает девица.
Я на ричци биль билила,
Там я, мати, винчик загубила.
Наконец, когда мать пристает к ней неотвязчивее, она сознается, что ехал молодой козак и сорвал с нее венок.
Треба мати правду сказати:
Ихал полем козак молоденький,
Зирвав з мене виночок зелененький.
Девица, убегая из родительского дома, оставляет матери своей венок на колку. Отдать венок милому – значит отдаться ему вполне. Девица, выходя замуж, снимает свой венок. Есть образ любимый в народной поэзии: девица пускает на воду свой венок, и кто его поймает на воде, тот будет ее супругом.
Пиду я в садочок, та вирву листочок,
Да зовью виночок – пущу на ставочок;
Кто винок пойме, той мене возьме.
В зажнивных песнях прославляется венок из колосьев, который работниками представляется хозяину как символ окончания тяжелого жатвенного труда.
Наше село веселе,
Ми виночка несемо,
Не з золота – з ярици,
З назимой пшеници;
Не з золота, а з жита
Нам горилка налита.
Ой, обжинки, паночку, обжинки!
Дай нам меду горилки;
Прочиняй, пане, ворота,
Несем тоби винки из злота!
Роза – рожа (там, где почему-нибудь нет настоящей розы, ее заменяет Rosa althea) – символ красоты и забав. По песенному мировоззрению это прекраснейший цветок на свете. «Скажи мне правду, моя душа (в некоторых вариантах этой песни с таким вопросом обращаются к какому-то мальчику), какое растение лучше всех в свете: крещатый ли барвинок, пахучий ли василек или красная роза?» На это следует такой ответ: «Крещатый барвинок устилает сады, пахучий василек имеет три запаха, а лучше розы, красной розы, нет ничего на свете». Девица, хвалясь перед матерью своею красотою, сравнивает себя с полною розою:
Та скажи мини правду, мое серденя, (в др. варианте: мале пахоля, в третьем – обращение к дуброве)
Над якую травину на свити нема!
Чи над той-то хрещатий барвинок,
Чи над той-то запашний василек,
Чи над тую червоную роженьку?
Хрещатенький барвиночок сади устила,
Запашненький василечок три запахи ма,
А над тую роженьку,
А над тую червоную,
На свити нема!
Ти думаешь, моя мати, що я не хороша,
А я, мати, так хороша, як повная рожа.
Прикладывая розовый цветок к своему лицу, девица говорит:
По загуменье червона рожа;
Надийшла туда красна паннонька,
Урвала соби червону рожу, та прикладала к свому личеньку:
«Коби ж у мене таке личенько, ладила ж бим ся за цисаронька!» —
если б у нее было такое личико, то она бы могла выйти замуж за цесаревича.
Рожа – символ удовольствий, молодости. Предаваться живым забавам, веселости на песенном языке называется скакать в рожу. В веснянках говорится, что молодцы и девицы скачут в рожу и калину:
То в рожу, то в калину, —
а старые деды и бабушки – в колючки и в крапиву:
То в бодлаки, то в крапиву.
В этом смысле в свадебных песнях брат невесты, желая сказать, что сестра его еще молода и ей предстоят забавы и удовольствия молодости, выражается, что сестре его не следует выходить замуж, потому что уже процветает роза, а вместе с тем крещатый барвинок устилает садик и пахучий василек поднимается до плетня.
Та нейди, сестрице, молодою замиж:
Та вже рожа процвитае,
А хрещатенький барвинок
Устилае садочок,
А запашненький василечок
Из тином ривняться.
Свадебное торжество в песнях изображается в образе пути, усеянного розами: по одному варианту это путь на двор, где происходит пляска:
Ламлите роженьку,
Стелить дороженьку,
Щоб мягче ступати,
На двир танцовати, —
а по другому – в церковь:
Ламлите роженьку,
Стелить дороженьку
Нашому молодому
До Божого дому.
Рожа – украшение девицы. Молодец спрашивает девицу: отчего она не откликалась к нему, когда он ехал мимо ее ворот; она отвечает, что тогда цвела роза и она украшала себе ей волосы.
«Чи ти чула, дивчинонька, як я тебе кликав,
Мимо твои воритечка сивим конем ихав?» —
«Ой, хоч чула, хоч не чула – не озивалася,
В саду була, рожа цвила, а я затикалася».
Букет из роз – подарок милому:
Прийди, миленький, до мене,
Зивью тоби квитоньку
З рожевого цвитоньку.
Милый, лаская свою возлюбленную, называет ее красною розою.
Ой ти, дивчино, червоная рожа!
Цветущая роза означает также здоровье.
Женщина, отданная замуж в далекую сторону, пускает по воде розовый пучок. Мать, увидев его и заметив, что цветы поблекли на воде, заключает, что дочь ее больна.
Ой, зирву я зь рожи квитку, та пущу на воду:
Пливи, пливи, з рожи, квитко, та до мого роду.
Ой, приплила з рожи квитка, та й стала крутиться;
Вийшла мати води брати, та й стала журиться:
«Либонь же ти, моя доню, недужа лежала,
Що вже твоя з рожи квитка на води зовьяла».
Мысль, что отец бережет красоту и здоровье дочери, а, напротив, свекор не заботится в равной степени о своей невестке, выражается так: женщина говорит, что посадит розу и поставит сторожем своего отца; сторож надежный – роза не ощипана:
Посажу я рожу, поставлю сторожу,
Поставлю сторожу, батенька мого;
Ой, певна сторожа – не щипана рожа.
То же препоручает она свекру, но сторож оказывается ненадежным: роза ощипана.
Непевна сторожа – пощипана рожа.
В весенних песнях и играх роза олицетворяется в виде девицы и ей придается мать. Тума (девушка из помеси татарской и малорусской крови) водила хоровод; ведет, ведет и станет, поглянет на девиц, все ли девицы в хороводе. Нет одной рожи. Мать чесала рожу и научала ее: «Дочь моя, роженька, не становись близ тумы: тума сведет тебя с ума – сожмет тебе ручку, снимет с тебя золотой перстень».
Тума танчок водила,
Веде, веде та й стане,
На дивочок погляне:
Чи вси дивочки в таночку?
Тильки рожи не мае;
Мати рожу чесала,
А чешучи навчала:
«Донько моя, роженько,
Не становись край туми!
Тума зведе из ума,
За рученьку издавле,
Золот перстень издийме».
Варианты этой песни замечательны. Вместо тума поют также Дунай и туман.
Дунай танчик водив,
Веде, веде та й стане
«Донько моя, роженько,
Не становись край Дуная:
Дунай зведе из ума».
А в варианте, записанном в Киевской губернии, сама мать называется рожею:
Туман танчик водив – и пр.
«Донько моя, роженько,
Не становись край тумана:
Туман зведе из ума!»
Чи вси дивочки в таночку,
Тильки роживни не мае;
Рожа дочку чесала,
А чешучи навчала:
«Донько моя, роживно», и пр.
В варианте же из Воронежской губернии рожа носит двойное и непонятное имя рожи-спажи (?).
Чи вси дивочки в таночку?
Роже-спажи не мае.
Мати рожу чесала,
А чешучи навчала:
«Донько моя, роженько,
Не становись край Дуная».
Мы не возьмемся разрешать, какая редакция правильнее. Что касается до олицетворения розы и ее дочери вообще, то мифологическую древность этого представления едва ли можно подвергать сомнению. Есть весенняя игра такого рода: одна девушка представляет собою дочь рожи – она садится на земле; впереди нее садятся гуськом девицы; одна девушка не садится, но ходит и спрашивает каждую из сидящих на земле девиц: не рожа ли она? Девицы отвечают: «Ни», а когда очередь дойдет до той, которая изображает собою рожину дочь, девицы поют: «Я рожина дочь, я как барышня!» – «Где твоя мать?» – «В светлице на скамье, вьет венки».