Ой, надлетило дви, три зозуленьки,
Вси три просивеньки, та вси три смутненьки.
Ой, одна упала по конци головки,
А другая впала по конець нижочок,
А третя упала по конець серденька.
По конець головки – то мати старенька,
По конець нижочок – сестричка ридненька,
По конець серденька – то его миленька!
Но преимущественно кукушка – символ матери.
Прилетит там зозулейка,
Зозулейка риднейкая…
Зозулейка прилетав,
З за бучейка дазирае,
Ходь, синойку, до домойку,
Ней ти змию головойку!
В одной песне сыновья сопоставляются с соколами, а мать – с кукушкою:
Як би я, мати, сокил —
Я б до тебе прилинув;
Як би я сива зозуля —
Я б до тебе прилинула.
В другой – мать в виде кукушки прилетает на могилу погребенного сына и просит подать ей из могилы руку.
Прилетила зозуленька та й сказала: «Куку!
Подай, синку, подай, орле, хоч правую руку!»
В свадебных песнях невеста изображается кукушкою, а ее дружки – галками.
Та летять галочки в три рядочки,
А зозуленька попереду,
Та вси галочки на гильлях сили,
А зозуленька на калини;
Та вси галочки защебетали,
А зозуленька заковала.
Та йдуть дружечки та ряд по ряду,
А Марусенька по переду,
Та вси дружечки за столом сили,
А Марусенька на посади;
Та вси дружечки заспивали,
А Марусенька заплакала!
Кукушка также означает и замужнюю женщину. Козаку, у которого во время отсутствия из своего дома умерла жена, снится, что из его двора вылетела кукушка.
Що на мий дим пчоли впали,
На подвирье зоря упала,
А з двора зозуля вилетила.
«Ах синоньку, мии зятоньку,
Тидь же скоро до домоньку.
Маеш дома пригодоньку!
Бо пчолоньки – то слизоньки,
А зоронька – дитинонька,
А зозуленька – Марисенька».
Но в этом значении первое место занимает песня о превращении в кукушку замужней женщины, которую мать отдала замуж за немилого человека и запретила бывать у себя, по одним вариантам, семь лет, а по другим, без означения срока.
Ой, оддала дочку в чужу стороньку,
Та й приказала сим лит в гостях не бувати;
Пожила годочок, пожила и другий,
На третий годочок стало мини нудно,
Стало мини нудно, на серденьку трудно,
Без свого отця, без своей неньки!
Пороблю я крильця, та з щирого сердця,
Та й полечу до отця, до неньки!
Летила, сидала – сади потопила,
А все своими дрибними слизами,
Та й прилетила до новой хати,
До новой хати, та й стала ковати,
Чи не вийде мати из-новой хати;
Мати виходила та й заговорила:
«Чи ти зозуленька, чи ти голубонька,
Чи ти моя дочка из-за нелюбочка?
Ой, як зозуленька – лети ковати,
А як моя дочка – то прошу до хати». —
«Ой, не хочу, мати, до твоей хати,
Коли заказала в гостях не бувати;
Так я полечу в темний лис кувати!»
Песня эта чрезвычайно распространена во многих, очень различных вариантах. Такого же содержания и такого тона есть песня великорусская, и это указывает на глубокую древность ее темы. В галицком варианте превращение женщины в кукушку, по-видимому, совершается уже после ее смерти, постигшей ее от жестокого обращения мужа или от самоубийства, вызванного жестокостью мужа.
«Коли сь ми детятко, де ж твое биле тило?» —
«Мое биле тило пид нагайкою зитлило». —
«Коли сь ми детятко, де ж твои чорни очи?»
«За нелюбом виплакала м як у день, так в ночи». —
«Бодай его руки та дзёбали круки,
Бодай его очи билий писок точив!»
Или (угорская):
«Дивко моя люба, где же твое тило?» —
«Мое, мати, тило с витром улетило:
Нягай го муж не бивае!» —
«Доне моя, доне, где твои волоси?» —
«Мои, мамо, власи тихий Дунай носит,
Нягай их муж не тирмосит!»
Кроме самой птицы кукушки, в песнях встречаются кукушкины перья. Кукушка летела через Дунай и уронила перо – каково этому перу на Дунае, таково сироте в чужом краю.
Ой, летила зозуленька через поле гай,
Та впустила рябе перце на тихий Дунай.
Ой, як тому сивенькому перцю на Дунае,
Оттак мини сиротини на чужому краю!
В другой песне кукушкины перья нападали в криницу; они заменяют кленовый лист других песен (см. выше о клене).
Соловей (соловейко с эпитетом малый, маленький) – певец утра; в песнях он представляется чаще всего поющим (щебече) на заре; он символ веселья, удовольствия. Его пение возвещает свет (и в песне об Игоре: «Соловьи веселыми песнями свет поведают») и радость. С ним сопоставляет девица явление своего милого.
Без милого соловейка и свит не свитае,
А без мого миленького гуляньня не мае.
Як вилетить соловейко то й свита раннише,
А як вийде мий миленький – гулять веселише.
Девица, воображая для себя веселое житье, хочет, чтоб к окну ее прилетели соловьи и щебетали для нее.
Щоб до мене соловейки прилитали,
Щоб мини раненько щебетали!
Женщина, ожидая прихода матери, просит соловья не щебетать и не обивать ранней росы – пусть обобьет росу ее матушка; этим выражает она ту мысль, что удовольствие видеть мать для нее лучше самых песен соловья, и вместе с тем она как бы хочет соловья сделать соучастником своего благодушия.
Ой ти, соловейко, пташечка мала,
Ой, не щебечи садом литаючи,
Ой, не оббивай раньнеи роси —
Нехай обибье матинка моя,
До мене йдучи, одвидуючи,
Мого житьтя роспитуючи!
Но также и ночью поет соловей и веселит душу:
Защебечи соловейко у ночи,
Розвесели мои чорни очи.
Соловей, как мы уже заметили, нередко упоминается вместе с кукушкою как символ благодушия. В колядке, желая хозяину, чтоб ему было хорошо, выражаются, чтоб он был как соловей в луговой, а кукушка – в буковой роще, и как ласточка на подворье.
Як соловейчика при тузи в лузи,
А зозулечка при буковинци,
При буковинци, при верховинци,
А ластивочка на подвиречку.
Мать разговаривает с сыном; оба изъявляют друг другу благодушную любовь (сыновнюю и материнскую), и этот образ сопоставляется с соловьем и кукушкою.
У першому сади соловейко свище,
У другому сади зозуля куе,
У третьему сади мати с сином стояла, и пр.
Невеста-сирота посылает соловья и кукушку – первого к умершему отцу, последнюю в Украину за родными, но ни тот, ни другая не возвратились, потому что нет возможности добыть для нее то, чего она желает.
Молода Марьечка
Калиноньку прогортала,
Батенька шукала:
«Пошлю соловейка,
Пошлю маленького
По батенька ридненького,
А зозуленьку на Вкраиноньку
По свою родиноньку.
Ни соловейка з гаю,
Ни батенька з раю,
Ни зозули з Украйни,
Ни моей родини».
Девица и соловья, подобно как кукушку, спрашивает о своей судьбе или о том, где ее милый.
«Ворожи ми, соловийку,
Чи буду я так до вику?» —
«Не журися, дивчинонько,
Прийде на тя годинонька!» —
«Соловейко малесенький,
В тебе голос тонесенький!
Скажи, де мий миленький?» —
«Твий миленький на риночку,
Пье вин вино-горилочку».
Впрочем, это качество прорицания соловей разделяет и с другими птицами (см. ниже).
Пение соловья услаждает горе одиночества в чужой стороне:
Соловейко, мало пташечко,
В тебе голос тонесенький,
Защебечи ти мини,
Бо я на чужий сторони, —
но при сильном горе оно также усиливает и боль, как вообще нередко веселое не в силах разогнать тоску и еще более увеличивает ее своею противоположностью и бессилием.
Соловей маленький,
В тебе голос тоненький!
Ти раненько спивает,
Мое сердце вриваеш.
Не щебечи раненько,
Бо й сам знаеш, маленький,
Який то жаль тяженький!
Бо як в день, так в ночи
Стоить милий перед очи.
С соловьем сопоставляется молодой козак, играющий на дудочке.
Чи той, мати, соловей, що кризь сад литае,
Чи той, мати, молодець, що в дудочку грае?
Голос соловья – вообще счастье, и потеря голоса соловьем сопоставляется с потерею счастья и доброй доли.
«Чому, чому, соловейку, не спивает,
Десь ти, соловейку, голосу не маеш?» —
«Потеряв я свой голос в вишневим садочку». —
«Чому, чому, кавалиру, чому не чуляеш?
Десь ти, кавалиру, счастя-доли не маеш?» —
«Потеряв я счастя-долю через тебе, дивчино».
Свивание соловьем гнезда – образ приготовления молодца к женитьбе, причем галка представляется парою соловья.
Ой, там на гори
Соловейко гниздо звив,
Та всю ниченьку не спав,
Соби галочку прикликав:
«Ой, чи будеш, галочко,
Моим дитям маткою!»
Так как соловей служит символом благодушия и веселья, то бедствие выражается в народной поэзии, между прочим, образом разорения соловьиного гнезда или поимкою соловья в неволю. Вот из корабля вышли козаки, они стреляют и убивают соловьиных детей; остается отец-соловей и плачет о погибели детей и о своем сиротстве.