Есть следы легенд о превращении в голубя или о явлении в виде голубином человеческой личности. Так, в одной песне мать сожалеет, что она не слышала, как под ее окном ворковала сизая голубка. «Что это значит, что ко мне дочь не приходит? – говорит потом эта мать. – Или ее непротоптанная дорожка из далекой стороны заросла травою?» Дочь неизвестно откуда отвечает ей: «Не слыхала ты, матушка, как я у тебя под угольным окошечком гудела голубкою».
Не почула, моя матинко,
Як я в тебе була:
Пид покутним виконечком
Я голубкою гула.
Вероятно, здесь разумеется умершая, так как вообще существует представление об явлении души в виде птицы, между прочим, и в виде голубя, по народным рассказам.
Прилетила пташка, биля мене впала:
Таки очи, таки брови, як у мого пана!
Прилетила пташка – малевани крильця:
Таки очи, таки брови, як у мого Гриця.
Везде в песнях, как мы заметили, голубь является, несомненно, символом любви. Девица называет своего милого сизым голубем:
Мий миленький, голубонько сивенький! —
а молодец девицу – сизою голубкою:
Дивчинонька мила, голубонька сива! —
братья и сестры между собою выражают так же свою родственную привязанность:
Сестро моя миленька, голубонька сивенька.
Братику мий милий, голубоньку сивий!
Любовь между молодцом и девицею сравнивается с любовью голубей.
Кохалися, любилися, як голубив пара.
Свойственное первобытному человеку стремление передать свои сердечные ощущения природе выражается, между прочим, тем, что влюбленные, видя в жизни голубей подобие своих отношений, думают, что голуби принимают участие в их житье.
На дубоньку два голубчики
И цилуються и милуються,
Моему житьтю дивуються.
Разные приемы и случаи из жизни голубей служат в народной поэзии установленными символическими выражениями любовных отношений. Таковы прежде всего половые нежности голубков – образ человеческих отношений подобного рода.
Ой, у саду та пид дулькою
Сидить голуб из голубкою,
Цилуються та милуються,
Сами соби та дивуються:
Що у голуба та сиза голова,
А в голубки позолочувана.
А в Ивася та на думци було:
«Колиб моя та Параска така,
То я б ии цилував, милував…»
Голуби вместе пьют воду:
Ой, у броду, броду,
Пьють голуби воду;
И цилуються и милуються,
Сивими крилами обиймаються.
Это – образ любовного сближения; одни голуби пьют воду, другие возмущают ее:
Два голуби воду пили, а два колотили:
Бодай же тим тяжко-важко, що нас розлучили!
Это образ препятствий, причиняемых влюбленным. Знакомство девицы с любовью символически выражается таким образом: девица нарвала калины, продала ее и купила голубка; она сыплет ему пшеницу, ставит перед ним воду, а он не клюет пшеницы, не пьет воды, все воркует.
Цвит калину ломала,
Та понесла в городок,
Та продала за шажок,
Та купила голубця,
Та принесла до дому,
Та пустила до долу,
Сипле ему пшеници,
Ставле ему водици —
Вин пшеници не хоче,
Вин водици не хоче,
Та все соби буркоче.
В другой песне девица говорит, что к ней прилетает голубь. Мать говорит, что надобно его приручить: насыпать пшеницы по колена, а воды – по крылья. Это, как ниже объясняется в той же песне, значит лечь спать с козаком, положить одну руку ему под голову, а другою обнять, прижать к сердцу и поцеловать (в некоторых вариантах этой песни не голубь, а сокол. См. ниже о соколе).
«Голуб, мати, голуб, мати, голуб прилитае». —
«Давай, донько, принадоньку, нехай привикае!» —
«Яку ж мини, моя мати, принадоньку дати?» —
«Посип пшоньця по колинця, водици по крильця!»
«Козак, мати, козак, мати, козак приизжае!» —
«Давай, донько, принадоньку, нехай привикае!»
«Яку ж мини, моя мати, принаду давати?» —
«Стели, доню, постель билу, лягай из ним спати:
Одну ручку пид головку, другою обняти.
Пригорнути до серденька, та й поциловати».
Если приручить голубя значит сойтись с молодцом, то выпустить голубя – потерять молодца.
Ой, гаю, мий гаю, густий, непрогляну,
Та впустила голубонька, та вже не пиймаю!
Хоч пиймаю, не пиймаю, та вже не такого:
Приложу ручку к сердечку, та вже не такому!
Купанье голубя в воде – символ любовного волокитства и нежностей.
Чи се тая криниченька, що голуб купався?
Чи се тая дивчинонька, що я женихався?
Разлет голубей врознь – разлука:
Коло рички, коло броду,
Пили два голуби воду,
Вони пили, полетили,
Крилечками стрепенули,
Про любощи спомьянули,
Про любощи, про милощи,
А любощи та милощи
Та хуже всякой болисти.
Болисть буду, перебуду,
Кого люблю, не забуду.
Сиденье врознь голубя и голубки – нечистосердечие и недоразумения между влюбленными,
Сидить голуб на берези, голубка на кладци;
Скажи мини, мое сердце, що маеш на гадци.
Разлука, причиненная влюбленным насильственными действиями других, выражается образом нападения другой птицы на голубей.
Надлетив орел старий,
Розигнав голубив з пари.
Голубка, лишившаяся своего голубка, представляется образом верности. Орел – виновник разлуки; к овдовевшей голубке налетают голуби, но голубка говорит им, что уже теперь не будет ни с кем сближаться.
Бильше не хочу знатися ни з ким,
Пиду кризь землю, исти не буду,
Пити не буду, жити не стану.
В другой песне убивает голубя стрелец, а в утешение оставшейся голубке нагоняет к ней толпу голубей и предлагает ей выбрать себе возлюбленного, но голубка отвечает, что не хочет жить, не станет ни есть, ни пить. В иной песне голубку похищает ворон, кормит ее пшеницею, поит водою – она не ест и не пьет. Здесь – образ насилия над девицею со стороны сильного.
Надлетив ворон з чужих сторон,
Голубку взявши, к соби призвавши,
Сипле пшеницю, ляе водицю,
Голубка не исть, голубка не пье…
Голубь, летающий без пары и ищущий голубки – образ покинутого возлюбленною или лишенного возлюбленной молодца.
Горами-долами туман налягае,
А миж тими туманами сив голуб летае.
Як полетив сивий голубонько помиж туманами,
Та зустрився сивий голубонько з буйными витрами.
Ви, витроньки буйнесеньки, далеко бували?
Чи видали ви, чи не видали ви моеи пари?
Сизый цвет голубей – образ приятности.
Сивий голуб, сивий голуб, голубка сивиша,
Милий отець, мила мати, дружина милиша.
Воркование голубей – грусть; оно сопоставляется с плачем влюбленных.
Ой, пье голуб воду, голубка буркоче:
Либонь мене мий миленький покинути хоче.
Ой, загуде сивий голубонько, сидючи на тичини;
Ой, заплаче молодий козаче по своий дивчини.
Оно возбуждает и усугубляет тоску несчастного.
Нема в мене дружиноньки, ни счастя, ни доли;
Сам зостався на чужини, як билина в поли!
Ходить голуб коло хати, сивий, волохатий;
Як загуде жалибненько – на сердцю тяженько.
Подобно кукованью кукушки оно имеет значение приговора и прорицания (несчастия).
Загули два голубоньки та над криницею:
«Горе мини, моя мати, жити за пьяницею!»
Ой, у лиси на гориси два голубоньки гуде:
«Отсеж тоби, мий синоньку, пригодонька буде!»
Или:
Ой, на дубоньку сив голубонько гуде,
А на козака неславонька буде.
Летание голубей – образ нередко грустный и, как вообще летание птиц, возбуждает тоску по утраченной молодости.
Ой, вилитае сивий голубонько из темного лугу;
Ой, не завдавай, молода дивчино, мому серденьку тугу.
По над гору високую голуби литают,
Я гаразду не зазнала, та й лита минают.
Я гаразду не зазнала, та й вжо не зазнаю,
Иочим же вас, лита мои, споминати маю.
Голубь представляется переносчиком вестей между влюбленными. Молодец, не видя своей милой, посылает за нею голубя с письмами.
Чогось моя мила до мене не ходить?
Чи ий мати заказала,
Чи ся з иншим закохала?
Напишу я три листоньки,
Та пошлю я голубонька.
Голубок литае,
Дивчини шукае.
В свадебных песнях встречаем образ, в котором голубь делается символом девичества. Голубь ходит по столу и обмакивает крылья свои в пиво; он угощает девиц, но обходит невесту, которая уже выходит из девического круга. Будучи символом любви, он предсказывает этим девицам любовь и оставляет ту, которая уже познакомилась с любовью.