Горы, провожающія съ двухъ сторонъ Рѣку, покрытыя скудными лѣсками и кустарниками, дѣлаются все менѣе интересными. Вонъ надъ одной изъ нихъ, какъ разъ надъ стадами пасущихся возъ, плаваетъ широкими кругами хищнически насторожившійся огромный орелъ, высматривая козлика. Возы тутъ вездѣ, и отъ возъ-то собственно и пропадаютъ здѣшніе лѣса, которымъ они не даютъ подняться послѣ поруба. Но на лѣсныхъ вершинахъ виднѣются кое-гдѣ и кресты старыхъ часовенъ, которыя черногорцы, подобно грекамъ, любятъ устраивать на недоступныхъ и отовсюду замѣтныхъ мѣстахъ.
Недалеко отъ устья, на лѣвомъ берегу, за селеніями Превали и Жупою, бѣлѣетъ вдали на горахъ цѣлый старинный монастырекъ, гдѣ православный архіерей турецкой Албаніи, не рѣшавшійся ѣхать въ глубь Черногоріи, согласился послѣ долгихъ просьбъ посвятить въ архимандриты послѣдняго духовнаго владыку, черногорца-поэта Петра II.
Но все это вдали, и даже въ большой дали. Берега же рѣки глухи и пустынны; ни одного хуторка, ни одной деревни не видно надъ водою. Безмолвіе такое, словно мы плывемъ по водамъ какого-нибудь дѣвственнаго американскаго лѣса, куда еще не проникалъ человѣкъ. Вотъ, наконецъ, мы подходимъ и въ устью рѣки.
Въ не особенно давнее время, при этомъ устьѣ еще на памяти живущихъ, длинная цѣпь была перекинута турками съ одного берега широкой Рѣки до другого. Здѣсь была своего рода застава, гдѣ собирались пошлины съ провозимыхъ товаровъ и запирался проходъ въ турецкія воды тѣмъ людямъ, которые казались опасными сонному турецкому стражу.
VIIНа Скадрскомъ Блат
Устье Рѣки разливается такъ широко, что уже съ трудомъ отличишь его отъ Скутарійскаго озера… Заросль мелкихъ тростниковъ одна только отдѣляетъ его сколько-нибудь замѣтно отъ водъ озера. Горы тутъ уже не сплошныя, а отдѣльными острыми пирамидами, сквозь прорвы которыхъ виднѣется налѣво просторная и гладкая низина Зеты. На береговыхъ отмеляхъ у подошвы послѣднихъ обрывающихся горъ — оригинальные шалаши черногорскихъ рыбаковъ для зимняго лова рыбъ, огромныя плетушки въ формѣ ульевъ… Зимою сюда собираются обыкновенно рыбаки изъ плодородной Цермничской нахіи, этой черногорской Италіи, обильной виноградомъ и фруктами, которая видна теперь намъ на правомъ берегу Скутарійскаго озера. Любимая далматинцами рыба скоранца, родъ нашего головля, по-черногорски «уклевъ», не выноситъ зимняго холода на глубинѣ озера и, начиная съ января, тѣснятся безчисленными стаями поближе въ берегу, въ устью Рѣки, гдѣ ей больше корму и гдѣ ее поджидаютъ въ это время охотники. Громадные морскіе невода завозятся тогда въ озеро, множество лодокъ бороздятъ его поверхность, высматривая по разнымъ извѣстнымъ имъ признакамъ тѣ мѣста, гдѣ сбивается кучами рыба. Зимняя ловля рыбы — это своего рода веселый общій праздникъ для окрестныхъ жителей. Самъ князь съ своими сенаторами, воеводами, перяниками, часто со всею семьею и иностранными гостями своими переѣзжаетъ тогда въ свой домъ въ «Рѣкѣ» и присутствуетъ на ловлѣ. Огромныя лодки нагружаются пойманною рыбою, князь получаетъ свою щедрую долю въ доходъ государства, начинается здѣсь же простодушный скромный пиръ, варятъ и жарятъ свѣжую скоранцу, форелей, карпію, а по отъѣздѣ высокихъ гостей начинается доморощенное соленіе, вяленье и копченье добытой рыбы въ каменныхъ чанахъ, въ плетеныхъ сарайчикахъ…
Это повторяется разъ до пята въ годъ. Въ старое время, при туркахъ, скоранцу ловили здѣсь не сѣтями и неводами, а въ большія верши, которыя опускались въ воду около скалистыхъ островковъ, и въ которыя загоняли рыбу не люди, а особенныя птицы, вѣроятно, породы чаекъ, водившіяся тогда во множествѣ на островкахъ Скадрскаго блата. Какъ только собравшіеся на лодкахъ рыбаки поднимали вслѣдъ за муллою отчаянный кривъ, птицы, словно по сигналу, срывались съ деревьевъ и скалъ, на которыхъ сидѣли, и ныряли въ воду за стаями рыбъ, которыя въ испугѣ забивались въ разставленныя верши… Теперь эти птицы давно уже здѣсь не водятся, но своранца по старинному все-таки остается главною привлекательностью озера для его береговыхъ жителей.
Скутарійское озеро безпредѣльною скатертью стелется на югъ, сливаясь съ далекимъ горизонтомъ… Но правый и лѣвый берега въ этомъ мѣстѣ еще хорошо видны. Направо, гдѣ обрывается береговая цѣпь горъ, можно разсмотрѣть дома и башни Виръ-Базара, укрѣпленнаго порта Черногоріи на берегу озера, а налѣво, выше макушки заслоняющихъ его холмовъ, стелется низменная равнина Зеты, наглядно прорѣзанная руслами нѣсколькихъ рѣкъ и, какъ ея порубежный сторожъ, старая крѣпость Жаблякъ, когда-то мѣстопребываніе Ивана Черноевича, поднимаетъ на своей пирамидальной столовой горѣ, высоко надъ водами озера, свои боевыя стѣны и башни. Жаблякъ былъ присоединенъ къ Черногоріи только въ послѣднюю русско-турецкую войну, а до того нѣсколько вѣковъ сряду оставался въ рукахъ турокъ, какъ одинъ изъ порубежныхъ сторожевыхъ постовъ ислама, недавно еще тѣсною цѣпью охватывавшихъ Черногорію и не дававшихъ ей свободно дохнуть. Жаблякъ связанъ съ однимъ изъ характерныхъ геройскихъ подвиговъ черногорскихъ юнаковъ… Въ 1836 г. подгорицкіе турки, утомленные вѣчною пограничною войною съ сосѣднимъ черногорскимъ племенемъ кучей, «хватили вѣру» съ ними, какъ выражаются черногорцы; миръ заключенъ, и всѣмъ, кто хочетъ, отворены ворота Подгорицы; кучане, не видавшіе отроду ничего кромѣ своихъ горныхъ деревень, съ любопытствомъ и довѣрчивостью двинулись смотрѣть турецкій городъ. Но турки остались вѣрными себѣ; 17 безоружныхъ кучанъ были вѣроломно захвачены въ плѣнъ, зарѣзаны какъ бараны передъ мечетью, а окровавленныя головы ихъ вздернуты по обычаю на зубцы крѣпости. Конечно, всѣ кучи всполошились; негодующіе юнаки спустились съ своихъ горныхъ трущобъ и не надѣясь взять такой большой и сильной крѣпости, какъ Подгорица, охватили кругомъ сосѣдній Жаблякъ, хотя онъ былъ всего въ трехъ часахъ пути отъ Скутари, гдѣ сидѣлъ съ большимъ войскомъ главный визирь, правившій Албаніей).
Жаблякъ, кромѣ своей отвѣсной скалы, защищенъ еще рѣкою Морачею, которая съ трехъ сторонъ опоясываетъ его стѣны, какъ естественный крѣпостной ровъ. Но черногорскихъ орловъ не остановила ни скала, ни рѣка. Тома Давидовичъ во главѣ двадцати отчаянныхъ товарищей переплылъ темною ночью рѣку, вскарабкался по утесамъ на стѣны крѣпости, и когда наступило утро; то испуганный турецкій гарнизонъ уже не въ силахъ былъ выбить забравшуюся въ нему кучку богатырей; въ то же время кучане ударяли на нижній городъ, ворвались въ него, и послѣ страшной рѣзни въ его тѣсныхъ переулкахъ овладѣли и городомъ, и крѣпостью и ея четырьмя пушками. Пощады, разумѣется, не было никому; но черногорскій владыка не счелъ возможнымъ возбуждать изъ-за пустяковъ серьезный гнѣвъ султана и черезъ два дня велѣлъ своимъ молодцамъ очистить Жаблякъ, «какъ царскую собственность».
«Царская собственность» эта была выжжена насколько было возможно; пушки, оружіе, припасы увезены кучанами, но Жаблякъ все-таки остался по прежнему турецкимъ.
Озеро все ширится и ширится съ каждымъ ударомъ весла, а полдневная жара становится все томительнѣе. Хорошо еще, что изъ ущелій, раздѣляющихъ причудливые пики береговыхъ горъ, потягиваетъ по временамъ вѣтерокъ, хотя немножко сдувающій съ васъ этотъ неподвижно застывшій солнечный зной, въ которомъ вы паритесь какъ въ русской банѣ.
На вершинахъ горъ, чуть не на каждой, торчатъ сторожевыя башни черногорцевъ, словно средневѣковые замки на берегахъ Рейна. Въ каждой изъ нихъ могли запереться и отчаянно отбиваться, пока выйдетъ послѣдній зарядъ, нѣсколько десятковъ юнаковъ, и нуженъ бывалъ цѣлый добрый отрядъ турецкаго войска, чтобы одолѣть каждый такой черногорскій улей, сплошь полный отчаянно жалившими пчелами.
Разстоянія на водѣ такъ же обманчивы, какъ и въ горахъ. Намъ уже давно казалось, что островокъ Лессендра, въ которому мы плывемъ, всего въ какой-нибудь верстѣ отъ насъ, а между тѣмъ мы все еще никакъ не догребемся до него. Скалистый острововъ этотъ съ своею былою крѣпостною стѣною и торчащею изъ нея старою башнею придаетъ характерный видъ всему пейзажу озера. Эта крѣпостца изстари замывала входъ въ устье рѣки Черноевича и часто переходила изъ рукъ въ руки, отъ албанскихъ туровъ въ черногорцамъ, отъ черногорцевъ въ туркамъ. Лессендра и Жаблякъ долго глядѣли другъ на друга черезъ воды озера такъ же враждебно, какъ глядятъ издалека черезъ ихъ головы «проклятыя горы» малисоровъ, сѣдыя отъ снѣга, на голые хребты Трновской Планины, что хмурятся вправо отъ насъ сейчасъ за береговыми горами Церничской нахіи. Это живые памятники вѣчной порубежной войны, до сихъ поръ еще далеко не превратившейся въ этихъ средневѣковыхъ трущобахъ, среди этихъ средневѣковыхъ племенъ, въ сущности такъ близкихъ другъ другу по своимъ вкусамъ и понятіямъ.
Лѣвѣе Лессендры на гористомъ островкѣ Вранинѣ, едва отдѣленномъ узкимъ проливомъ отъ берега, ниже села, забравшагося на скалы, у самаго подножія ихъ виденъ бывшій турецкій блокгаузъ съ бойницами, сторожившій когда-то Лессендру. Тутъ же близко на островкѣ и старинный монастырекъ, куда ѣздитъ на богомолье православное населеніе, и гдѣ покоится прахъ Божидаровича. Намъ на встрѣчу ползутъ двѣ тяжеловѣсныя лодки подъ парусами, которые еле-еле надуваются слабымъ вѣтеркомъ, одна мимо Вранины, изъ самого Скутари, другая изъ Виръ-Базара. На обѣихъ разодѣтый веселый народъ, отправляющійся на праздникъ въ Цетинье. Перекликаются, переговариваются съ нашими гребцами, шутки, громкій смѣхъ на все озеро, во всемъ ихъ видѣ какая-то беззаботная отвага, впечатлѣніе какихъ-то смѣлыхъ и свободныхъ птицъ, съ веселымъ карканьемъ пролетающихъ мимо другъ друга.
Наконецъ и мы пристали къ Лессендрѣ. Этотъ живописный острововъ весь кругомъ обнесенъ крѣпостною стѣною съ башнями. Стѣна, впрочемъ, не больше 3, 4 аршинъ высоты. Въ серединѣ крѣпости старая неуклюжая и уже сильно обвалившаяся «кула», построенная еще владыкою Радо; у черногорцевъ эта куда одна только и составляла всю крѣпость; но турки взяли потомъ Лессендру и сожгли