торых, почему его то ли семь, то ли еще больше? И отчего же в авторитетном для нас поучении против язычества – в «Слове некоего христолюбца» – вместо имени «Семаргл» стоит «веруют… и в Сима и в Рьгла»? При этом грифонов мы обнаруживаем и на височных кольцах, и на браслетах, причем в откровенно языческом контексте, и если этот широко распространенный языческий грифон – Семаргл, то почему «некий христолюбец» затрудняется с написанием его имени?
Грифон. Ранее считался изображением Семаргла. Прорисовка барельефа на стене Борисоглебского монастыря в Чернигове. Shutterstock / Sidhe.
Грифон. Прорисовка барельефа на стене Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Прорисовка Алены Шуваловой.
Увы. Хотя слово «семаргл» уже стало нарицательным для обозначения древнерусского грифона, мы должны признать: грифон и бог Семаргл – совершенно разные мифологические образы. Грифон был невероятно популярен в домонгольской Руси и действительно мог восприниматься как мифический страж, благодаря чему идеально вписывался и в языческую, и в христианскую символику.
А что же тогда Семаргл? Его имя содержит корень marg – «птица» на языке сарматов и аланов (предков осетин), что указывает, во-первых, на источник заимствования, а во-вторых, на облик этого бога, который с высокой вероятностью представлялся исполинской птицей. Мы с ним уже знакомы: говоря о петухе, мы приводили зачин былины о Дюке, где речь идет об исполинском орле, и там же – примеры гигантских орлов из мировой мифологии. Одновременно мы подчеркивали, что масштабы этого орла особенно велики у степных народов. Вероятно, таким орлом и был славяно-аланский бог Семаргл.
Мокошь
Последней во Владимировом пантеоне идет Мокошь, имя которой также пишется как Макошь. В источниках эти написания равноценны, зато в научных трудах они означают совершенно разное. Вариант «Макошь», трактуемый как «мать урожая», принадлежит Рыбакову. С точки зрения лингвистики он совершенно абсурдный (зато очень популярный среди любителей приписывать смыслы отдельным слогам), да и в плане символики сомнительный – богиня Макошь трактуется как покровительница решительно всего: урожая, судьбы, жизни как таковой. Мы не станем тратить время на критику этой концепции. Вариант «Мокошь» мы видим в работах филологов, современная этимология связывает его с корнем, имеющим значение «прядение». Таким образом, Мокошь является богиней-пряхой и богиней судьбы, подобно скандинавской Фригг. Это подтверждается и этнографическим материалом: так, у украинцев отголоски культа Мокоши дожили до XIX века, а запрет на рукоделие в определенные дни, по данным экспедиций, существовал до самого конца ХХ века и, возможно, до сих пор жив в селах.
Богиня-мать не просто представлялась в виде дерева (а также женщины с воздетыми руками, см. выше рассказ о рожаницах); это было триединство образов дерева, воды (женская стихия) и ткачества. Из этого вырос и невероятно широко развился обычай завязывать ленты, платки и т. п. на деревьях, стоящих над водой. У каждого народа он трактуется по-своему. Драгоценным для нас было посещение осетинских святилищ в ущелье Цей (осетины сохранили черты язычества до настоящего времени): при подъеме на тропу, ведущую к святилищам, висела надпись, запрещавшая сквернословить, мусорить и… завязывать платки на деревьях у мужского святилища. Таким образом, живая языческая традиция, сохранившая непрерывность, отчетливо осознаёт этот обычай как женский; в мужском же святилище его считают святотатством.
Мокошь. Традиционный мотив русской вышивки. Прорисовка А. Л. Барковой.
Прорисовка вышивки с Русского Севера (XIX в.). Интерпретируется некоторыми исследователями как изображение Мокоши. Прорисовка Владимира Лобачева.
Все это дает возможность посмотреть на культ Мокоши как на проявление универсального женского божества. Богине подносили пряжу, холсты, вышивку, бросая в колодцы или оставляя возле них. Вероятно, Мокошь представлялась как женщина с распущенными волосами (символ женской силы). В мифологическом календаре день богини – пятница (как и день Венеры, скандинавской Фрейи – Friday); устойчивый запрет на женское рукоделие в пятницу говорит о том, что и на Руси пятница посвящалась богине женщин. Когда в народном православии ее культ поглотила Параскева-Пятница, эти черты были перенесены на культ Пятницы. В обрядах чествования Пятницы ее изображала женщина с распущенными волосами, что неизменно вызывало гнев церковников. Стоглавый собор (1551 год) постановлял:
Да по погостом и по селом ходят лживые пророки, мужики и женки, и девки, и старые бабы, наги и босы, и волосы отростив и распустя, трясутся и убиваются. А сказывают, что им являются святая Пятница и святая Анастасия и велят им заповедати хрестияном каноны завечати. Они же заповедают крестьяном… в пятницу ручного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и каменья не разжигати.
Имя Параскева означает «пятница» (буквально «приготовление к субботе»), имя Анастасия – «воскресение». Упомянутый современный украинский запрет на рукоделия относится к воскресению. В быличках и духовных стихах Пятница жалуется, что женщины постоянно нарушают запрет на рукоделие в эти дни, поэтому грудь святой истыкана веретенами, а ее волосы наматывают вместо кудели.
Величание Пятницы в виде избираемой женщины, которую водят по селам с распущенными волосами, дожило до XIX века.
Мы уже упоминали запрет на оставленное неубранным на ночь женское рукоделие. Считалось, что брошенную работу за женщину будет делать Мокошь, однако это приблизит смерть рукодельницы.
Топоров и Иванов настаивают на том, что Мокошь – жена Перуна, однако этому нет никаких доказательств. Вопреки их утверждениям, богиня-пряха не является женой громовержца: скандинавская Фригг – жена верховного бога Одина, но громовержец – его сын Тор; греческая Гера – жена верховного бога громовержца Зевса, но она не пряха, хотя и покровительница женщин и брака; индийский Индра вообще не имеет супруги в гимнах Ригведы… То есть «кабинетный миф» о браке Мокоши и Перуна не подтвержден ни славянскими данными, ни сравнительно-историческим материалом.
Остается открытым и вопрос, что это за огромная женская фигура, столь распространенная в северной русской вышивке. По опыту экспедиций, практически в каждой избе в конце ХХ века можно было увидеть на иконах полотенца с ее изображением. Даже в конце ХХ века русские крестьянки четко противопоставляли архаические и городские узоры: цветы и виноград, вышитые по сложным схемам, размещались на занавесках, на концах бытовых полотенец, а архаические вышивки, основанные на счете до трех, – на старинных полотенцах в красном углу.
Изображения огромной женщины часто сочетаются с фигурами небольших, «человеческих» женщин, а также с богатым растительным орнаментом. Применима ли к ней цитата из «Слова об идолах»: «…и недели день и кланяются, написавше жену в человеческ образ тварь»? Другой антропоморфной богини («жена в человеческом образе») мы не знаем, а связь с «неделей» (т. е. воскресеньем, днем, когда ничего не делали), вероятно, указывает на Мокошь. Несомненно, полотенце – идеальное место для изображения богини рукоделий.
В любом случае этот образ в сознании крестьян соотносился с материнской силой, защищающей их, то есть вобравшей в себя и Богородицу, и мать сыру землю (изображений которой мы не знаем), и даже советский плакат «Родина-мать зовет!», где мы видим ту же самую гигантскую женскую фигуру в красных одеждах с воздетой рукой. Религии меняются, но образ Богини-матери проходит сквозь них.
Глава 5. Почему сказки и былины – не мифы?
Миф, эпос, сказка
Читатель, вероятно, удивлен: книга почти подошла к концу, а в ней до сих пор не было ни Бабы-яги, ни Змея Горыныча, ни Жар-птицы, ни прочих сказочных персонажей, знакомых с детства.
Прежде всего объясним: Змей Горыныч – не сказочный персонаж, а былинный. Современная культура разницу между сказками и былинами совершенно не осознаёт, но сто лет назад, когда былинная традиция умирала, приговором ей стали именно слова «Пожалуй, сказка все это».
Так в чем же разница между мифом, эпосом (в частности, былинами) и сказкой?
В традиционном обществе сказка играет ту же роль, что фэнтези – в современном: это рассказ о чудесном, в который никто не верит. Он предназначен для развлечения. Конечно, в основе сказки лежат древние мифы, но они опираются на совершенно иной образ жизни, иную систему ценностей (когда убивать слабого – не просто нормально, а действительно гуманно). Сказка перестала быть предметом веры не потому, что древние мифы «забылись» (они не забыты, раз сказка существует до сих пор!), а потому, что радикально изменилось общество.
Эпос – это идеальное прошлое народа. Исторические реалии в нем, конечно, присутствуют, но в исправленном виде. У нас есть полдюжины сюжетов о нашествии татар, и все они построены по общему принципу: в Киеве не осталось богатырей, кроме главного героя былины, приходят татары, и главный герой сразу (или не сразу) их разбивает. Никакого татарского ига в былинах нет и быть не может. Другой пример: былина «Илья и Идолище» начинается с того, что Идолище Поганое захватило Царьград. В основе – реальный исторический факт: 1453 год, взятие Константинополя войсками Мехмеда II. Но приходит Илья Муромец, побеждает Идолище – и Царьград снова становится православным городом. Степень волшебности врагов в былинах бывает разной: от Змея Горыныча (чудище в чистом виде) до полулюдей-получудищ (Идолище, Тугарин на крылатом коне) и вполне исторических татар.
Пока эпос жив, в него верят, но верят совершенно не так, как в миф. Верят в то, что все эти монстры и одержанные над ними победы реально были. Когда эта вера иссякает, эпос фактически превращается в сказку (пример чего мы видим в современных мультиках, легко смешивающих былинных и сказочных персонажей). Кстати, триады «Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович» в былинах нет, ее придумал Васнецов, воплотив на знаменитой картине «Богатыри». В былинах действительно нередко говорится о том, как Илья Муромец стоит на заставе богатырской, и в перечне витязей, которые находятся там вместе с ним, иногда мелькает Алеша. А вот Добрыня Никитич – дипломат; в трех из пяти сюжетов, связанных с ним, князь Владимир отправляет его с различными поручениями к иностранным дворам (в частности, именно он привозит Владимиру в жены Апраксию-королевичну); кроме того, в былинах подчеркивается молодость Добрыни, так что и сама триада, и портрет Добрыни – личное творчество Васнецова, не имеющее отношения к подлинным текстам.