— Димон, у нас сигареты кончились, сходи в «24 часа», — попросил Нестеренко.
— Я еще не все сказал, — уперся Дмитро. — Короче, вот, когда кровавый режим Порошенки меня угнал в АТО, я порвал паспорт и пошел навстречу свободе под перекрестным огнем. И ни одна, сука, пуля не попала в меня. Потому что я пацифист и за мир во всем мире. Наше дело правое, мы победим. На этом у меня все.
— Молодца, теперь за сигаретами давай, — Нестеренко шлепнул его по попке.
— Не пойду я никуда, там четыре километра хуярить, — капризно сказал Дмитро. — Я и так утром набегался, ноги до жопы стер. И вообще, курить вредно.
— Ой всё, иди подрочи, — Нестеренко снова его шлепнул.
— Вы можете серьезно отнестись к интервью? — обозлился Райтман.
— Я молчу, молчу, — Дмитро пересел на диван, поставил рядом планшет и расстегнул камуфляжные штаны.
— А у тебя щас прон с бабами или с мужиками? — поинтересовался Коля.
— Да ёб вашу мать! — крикнул Райтман. — Никакие вы не пацифисты, а обычные бляди с напрочь отбитыми мозгами! Вот меня всегда умиляло, как бляди ищут оправдание своему блядству! Один, блядь, за «права человека» в жопу дает, другой партнера заражает, чтобы не было ВИЧ-фобии и дискриминации, третий ебется вместо работы, чтобы «не быть винтиком государственной машины». Бабы тоже, разденутся и сиськами своими обвисшими трясут, чтобы мужло не насиловало бедных женщин. Можно ведь было сиськами не трясти? Нет, лезут и трясут!
— Есть мнение, что у кого-то бомбит пукан, — вставил Коля.
— Да, Димон у нас стихийный тролль, — с гордостью сказал Нестеренко.
Дмитро на заднем плане ласкал себя, мешая диссиденту сосредоточиться.
— И все-таки, почему у Николая все тело в шрамах? — пошел в лобовую атаку Райтман.
— А почему Павленский прибил яйца к булыжникам Красной площади? — спросил Нестеренко. — Почему Мавромати распял себя на ограде собора Христа Спасителя? Вот по той же причине у Николая все тело в шрамах. Просто он не выскочка вроде Кулика и Воротникова, и о его работах знают немногие. А вы в курсе, что он в качестве перформанса хотел с собой покончить на Майдане? И этому уделили полминуты в вечерних новостях. Кстати, замечу, что мошонка Павленского не сильно пострадала, а Николай потом долго лечился от ожогов.
— Из него современный художник как из меня балерина, — ответил Райтман. — Я думаю, что вы тупо садист и измываетесь над двумя бесправными парнями. Как только ватное быдло осознает свою безнаказанность, оно звереет.
— Может, и так, — отозвался Нестеренко. — Но я не вижу никаких выходов из создавшейся ситуации. Давайте вы возьмете интервью как-нибудь потом, я очень устал, мне надо полежать.
— Дима, скажи мне правду, — потребовал Коля. — У тебя рак? Сережа сказал, что у тебя рак.
Незапертая дверь распахнулась, и в кухню ввалились восемь «космонавтов». Через секунду Нестеренко и братья лежали мордами в пол, а охуевший Райтман смотрел на них с экрана.
Наручники больно прищемили кожу на руках Димы.
— За что? — спросил он.
— За все, — ответил один из «космонавтов».
Второй оказался щедрее на слова:
— Незаконное хранение оружия, содержание притона, укрывательство нелегалов, хранение и употребление наркотических веществ, покушение на убийство, групповое изнасилование. Это все про вас.
— Доскакались, — прошептал Нестеренко. Стальные спицы пронзили его грудь и левую руку, стало трудно дышать. — Переверните меня на спину, пожалуйста. Не то чтобы я очень хотел жить, но я сейчас уже всё.
— Чего? — спросил кто-то над его головой.
— Вызовите скорую, — попросил Нестеренко. — И дайте мне телефон, я позвоню в ГУВД.
— Зачем скорую, у тебя что, роды начались?
— А похуй, — прошептал Нестеренко.
— Учтите, я американский журналист! — крикнул Райтман. — Завтра же во всех газетах мира появится моя статья о преследовании ЛГБТ в России!
— Им поебать, — сказал Нестеренко.
Он очнулся от того, что его били по ребрам и кто-то прижимался к его рту большими мягкими губами. Нестеренко погладил этого человека по лицу и услышал:
— Ну все, Лёха, теперь ты зашкварен.
— Заткнулись все, я человеку жизнь спасал, — смутился омоновец.
— На оружие у меня есть разрешение, — сказал Нестеренко. — Вот этот черненький — гражданин ДНР, беленький — беженец с Украины, у него есть недвижимость в РФ.
— Я паспорт потерял, — всхлипнул Коля. — Я тебе тогда не сказал, боялся, что заругаешь.
— Группового изнасилования не было, — продолжал Нестеренко. — У нас всё и всегда по взаимному согласию… Я могу позвонить другу?
Ему нехотя протянули смартфон, он набрал Проктолога:
— Миша, слушай меня. Вытащи хохлят. Помоги Коле получить гражданство и мою хату. Допиши мою хуйню про Сирию и Хохланд, найдешь у меня в облаке данных… Надеюсь на тебя.
Братья все еще лежали на полу в наручниках, Коля плакал и давился соплями, Дмитро молча смотрел на Нестеренко.
Омоновцы сообщили, что скорая уже едет.
— Не доедет, — ответил Нестеренко.
— Димочка, не умирай! — рыдал Коля. — Что я без тебя буду делать?!
— По рукам пойдешь, — успокоил Нестеренко. — Желающих — вагон, ты у нас звезда интернетов. Надеюсь, когда-нибудь встретишь не такое говно, как я.
Колю вырвало соплями, один из омоновцев передвинул его и брезгливо обтер его лицо полотенцем.
— Малыш, прости меня, — сказал Нестеренко. — Тебе так будет лучше, правда. Мы все это время тупо мучили друг друга.
— Блядь, позволь мне решать, как мне лучше, — Коля снова захлебнулся от рвотного позыва.
— Да снимите вы с него наручники, он задохнется сейчас! — крикнул Райтман.
Омоновец помог Коле высморкаться в полотенце, но наручники не снял.
— Я сейчас в твоих доспехах боли, — пошутил Нестеренко. — Ощущения так себе.
— И что с нами будет? — спросил Дмитро.
Омоновцы пожали плечами.
— Я тебе скажу, что с нами будет, — прошептал Нестеренко. — В итоге мы все умрем. Разница только во времени. Итог существования любого человека — это смерть. Как бы ты ни выебывался, конец у всех один.
Доспехи боли снова сковали Диму, и его сознание растворилось в темном колодце с маленьким световым пятном наверху. «Ну и похуй», — успел подумать он.
Через месяц Коля Дмитрук, обколотый нейролептиками, сидел рядом с пальмой в холле психоневрологического диспансера и смотрел телевизор. Был выходной, время посещения. Сергеич и Егор разговаривали с Ваней на тему, когда можно будет забрать хохла.
— Я бы на вашем месте не торопился, — отвечал психиатр.
Коля держал в руках закрытый контейнер с элитной нямкой от Сергеича. Запах любой еды вызывал тошноту, несколько дней Коля прожил на одних капельницах с глюкозой.
Сергеич и Егор вышли на улицу. Было пасмурно, деревья рядом с ПНД желтели полураскрытыми почками, таджичка на газоне собирала мусор в большой черный мешок.
— Скоро сорок дней… Светлый был человек, — сказал Сергеич.
— Да ты ёбнулся, — ответил Егор. — В Рашке не бывает светлых людей, здесь только олигархи и охлос.
— Ты прав, Нестеренко был говно, — вздохнул Сергеич. — Но некоторые жители Этой Страны и Ближнего Зарубежья его очень любили. Непонятно почему.