– Ты упустил мальчишку вместе с телефоном… а теперь говоришь мне, что не сможешь всех предупредить до приезда в Витебск, что не все номера можешь отыскать в своей памяти и в записной книжке.
– Он обычный воришка, – не очень уверенно сказал Петрович, – откуда мне было знать, что он задумал? Партнеры сами перезвонят мне. Я могу заблокировать номер. Но, думаю, до завтрашнего дня он сам созреет, чтобы вернуть мне телефон за деньги.
Мальтинский хмыкнул:
– Сколько ты ему предлагал?
– Три сотни.
– И он не побежал к тебе сломя голову?
– Боится.
– С виду ты не так и страшен. Ты страшен внутри. Если парень не придет за деньгами, значит, он не обычный воришка. Где Карл? Ты отыскал его? – сменил тон Мальтинский.
– Я пробил, где только мог.
– Говоришь уже как уголовник – «пробил». Мне по хрену твои старания, если нет результата. Мне нужен Карл. Живой или мертвый.
– Сегодня еще одна встреча, – пообещал Петрович, – должны узнать.
– Что слышно от белорусских партнеров?
– Доехали без приключений. Сегодня же переправят товар по воздуху. Это последнее, что я услышал в свой телефон.
– Хоть одна хорошая новость. Благодари судьбу, что дозвонились они до тебя прежде, чем исчез твой телефон. Да, – поднял голову Мальтинский, – Юсуф приехал в Москву. Но мне не сказал об этом. Мне придется с ним встретиться. Обеспечь безопасность. Я выхожу первым. Подождешь пять минут.
Семен Борисович прикусил губу и вышел из комнаты. Вскоре далеко хлопнула входная дверь.
«Осторожный, черт, стал. Даже я не знаю, где он ночует, на чем ездит».
Петрович выждал условленные пять минут и выбрался в полутемный двор. Его джип жался к стене в плотно уставленном машинами проезде. Стоило эфэсбисту подойти к автомобилю, как тут же над ним распахнулось окно первого этажа и послышался визгливый женский голос:
– Понаставят здесь свои машины. Бензином воняет. Окно не открыть. А вы здесь вообще не живете. Я в милицию позвоню.
– У нас офис здесь, – стараясь оставаться спокойным, сказал Петрович.
– Офисы, шмофисы, раньше подвал был, люди в нем картошку держали и санки с лыжами. Коммерсанты поганые, все у людей забрали-отняли. Шлюх сюда таскаете, – завизжала старуха, – разобью стекло, тогда узнаешь.
Петрович поднял голову, встретился со старухой взглядами.
– Заткнись, дура, если жить хочешь, – проговорил он тихо, но убедительно.
Окно захлопнулось моментально, качнулась и замерла занавеска.
«Чувствует, – подумал Петрович, – что под плохое настроение мог бы и замочить».
Назло пенсионерке он несколько раз газанул на месте, а затем, взвизгнув покрышками по асфальту, сорвался с места. Старуха, притаившаяся в темной комнате за занавеской, перекрестилась и послала вслед машине беззвучное ругательство.
Злость плохой помощник в любом деле. Петрович еле сумел вписаться на скорости в арку. Он вылетел на улицу прямо перед носом у слабосильного «жигуленка». Завизжали тормоза, послышался окрик:
– Козел!
Не обращая ни на кого внимания, Петрович выровнял машину, включил музыку. Эфэсбист не любил современные популярные ритмы, предпочитая им песни времен своей молодости.
Он промчался по центру города и вскоре уже катил по разбитой, давно не ремонтировавшейся улице вдоль железной дороги. То и дело темноту вспарывали прожектора поездов и электричек. Петрович проехал недостроенную коробку склада и остановил машину. Он сидел в салоне с включенным светом и неторопливо курил, любуясь отражением рубинового огонька сигареты в темном лобовом стекле.
Эфэсбист щелчком выбросил окурок в окошко. Со стороны склада показалась сгорбленная тень. Человек шел согнувшись так, словно хотел занимать поменьше места, а то и вообще исчезнуть.
– Петрович, – в окошке показалась рожа с двухдневной щетиной на подбородке, в других местах борода не росла. Голова у мужчины была круглой, как шар. Глаза, казалось, кто-то просто прорезал бритвой – две узкие щелки.
Эфэсбист брезгливо скривил губы и вышел из машины. Пускать в салон собственной тачки информатора с погонялом Ханой было не в его привычках – рожей не вышел.
– Петрович. Я не опоздал, – рукав кожаной куртки пополз к локтю, во мраке зеленым светом отливал циферблат командирских часов.
– Знаю, – неприязненно отозвался Петрович, – где Карл, узнал?
– Сукой буду…
– Будешь, если не скажешь, где Карл.
– Я повсюду узнавал. Пацаны сами не знают. Смотрящий как сквозь землю провалился – на дно лег. Никого не предупредил.
– Плохо узнавал. – Это прозвучало, как угроза.
– Если я давить начну, меня вмиг раскусят. Он прячется. Говорят, из-за Кальмара. Таджика вместе со всей бригадой прямо в квартире положили.
– Ты не про Кальмара узнать взялся. Про него я и без тебя знаю. Где Карл? Или снова на зону захотел? Попадешь, обещаю. Да не просто, уркаганам шепнут, за что ты на досрочно-условное ушел. До зоны даже не дотянешь.
Бывший зэк, всего год как вышедший на волю, выставил перед собой ладони.
– Не надо, – абсолютно искренне вырвалось у него.
– А придется…
Вспоминать о том, что он сдал пацанов, «вставших на лыжи» – убежавших из зоны, не хотелось. Сам же им и подсказал, у кого можно на первых порах разжиться деньгами и оружием. Откуда им было знать, что Ханой уже на первом курсе института, откуда его вскоре выкинули, был завербован КГБ? Прихватили с наркотиками. А бывших сексотов не бывает. ФСБ провела операцию по поимке беглецов ловко, никто на Ханоя и не подумал. Своих информаторов Петрович оберегал до тех пор, пока от них была польза.
Ханой потер глаза-щелочки и заискивающе посмотрел на человека, от которого всецело зависела его дальнейшая судьба. Знал, что упрашивать Петровича бесполезно.
«Мне ходить на свободе до тех пор, пока я им нужен».
Ханой за годы стукачества научился мастерски дозировать информацию, выдавал ее ровно столько, чтобы его на время оставили в покое. Он мог знать много, но всего никогда не сообщал.
«Не отвяжется, – с досадой подумал бывший зэк, – ей-богу, не отвяжется просто так».
Если бы он знал, где искать Карла, сказал бы не задумываясь.
– Петрович, – Ханой облизнул пухлые, как у негра, губы, абсолютно не вязавшиеся с его азиатской внешностью, – на Карла ниточка есть.
Взгляд эфэсбиста оставался холодным, как у арктической рыбы, ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя внутренне Петрович и напрягся.
– У законного дружок есть. Парнишка.
– Ты мне не заливай. Карл мальчиками никогда не интересовался.
– Не знаю, что их связывает, трахаются они или водку вместе пьют, – ухмыльнулся Ханой, – но только раза два в неделю они встречаются. Парнишка слепой, в переходе на Тверской на клавишах играет. Я его пару раз видел. Смазливый, такие бабам нравятся. Обедают они иногда вместе, в баре перекусывают.
– Слепой, говоришь? – безразлично поинтересовался Петрович.
– Не говорю, а так оно и есть. Его многие в том районе знают, он и живет поблизости. Мне о нем расспрашивать не с руки, вмиг засекут, а вашей конторе – в самый раз.
Петрович постоял, зажмурившись. Вспомнилось, что Василий говорил о каком-то слепом парне у окна в гостинице «Минск», когда они прихватили Клару.
«Черт, – выругался про себя эфэсбист, – а я-то решил, что баба одна пришла в номер».
– Покажешь тот переход. Садись в машину.
Ханой недоверчиво покосился на Петровича. Проехаться вместе ему предлагали впервые. ФСБ никогда не интересовало, какими путями добирается стукач на место встречи.
– Не на заднее, а на переднее садись, – зло прикрикнул Петрович на Ханоя.
В центре стукач бывал нечасто, сотрудничество с ФСБ не спасало от ментов. С его рожей патрульные останавливали через квартал и требовали предъявить документы. Не всегда такие встречи кончались мирно.
– Все, начальник, дальше я уж пешком до метро, на следующем перекрестке переход, там он и играет.
Петрович притормозил так резко, что Ханой чуть не разбил голову о лобовое стекло.
– Проваливай.
«Вот и благодарность конторщика, – бормотал Ханой, стоя у бордюра, – ни тебе спасибо, ни денег».
На душе сделалось легче, его оставили в покое, как минимум до завтра, а если повезет, то и еще пару дней прихватить удастся. Ханой дураком не был, знал, что долго не протянет. Если сам не засыплется, конторщики сдадут, когда выкрутят его, как мокрую тряпку, – досуха. Но пока еще он был жив и даже вполне здоров.
«Пузырь возьму», – решил он.
Бывший зэк после досрочного освобождения напиваться в компании не рисковал, мог по пьяни и сболтнуть что-то лишнее. Пил в одиночестве, закрыв дверь квартиры на все замки, после к телефону уже не подходил до самого утра. От мысли про спиртное у Ханоя по телу пробежала теплая волна, а во рту сам собой материализовался обжигающий вкус водки.
– Гражданин, – услышал Ханой властный голос, – документы у вас есть?
Ханой расплылся в улыбке. Патрульно-постовой сержант нутром чуял в нем бывшего зэка.
– А как же, гражданин начальник. Теперь в Москве без документов и шага не сделаешь, – без резких движений, он извлек из кармана потертый паспорт и вручил постовому.
Под прозрачную обложку на развороте с фотографией были запихнуты сложенные втрое десять баксов. Краешек купюры слегка выбивался из-под пластика, прямо-таки провоцировал – подцепи ногтем и забирай. Сержант подцепил купюру и вручил владельцу:
– Взятку предлагаешь?
– Да, что вы… деньги так ношу. Потерять боюсь.
То, что постовой вынул деньги, но не взял, было плохим знаком.
«Значит, документы у себя оставит», – с тоской подумал Ханой, запихивая десятку в карман рубашки.
Мент умудрялся смотреть в документ и на подозрительного мужчину одновременно. Ханой же с тоской глядел на стоявший всего в квартале от него джип Петровича, но иллюзий не строил. Даже будь эфэсбист рядом с ним – и словом бы не заступился перед ментами.
«Накрылась выпивка. Заметут», – с горечью подумал Ханой, когда мент приподнял рацию.