— Плохо придется Ирине, если императрица любит варвара!
— Она больше не любит его. И стремится сейчас только к мести. Скажи, что ты знаешь об Ирине?
— Но если Эпафродита нет, а варвар убежал, весь гнев августы обрушится на голову Ирины!
— О нет! Феодора обрадуется, узнав, что Ирина не убежала с язычником. Она тоже хочет, чтоб Ирина стала моей.
— Чтоб она стала твоей? — переспросил ошарашенный Рустик.
— Да, моей законной женой! Префект, фортуна милостива к тебе, рука императрицы откроет перед тобой дверь к завидной должности в Константинополе. Говори же, отдай мне Ирину!
Лукавый Асбад задел самую чувствительную струну.
Однако префект молчал. Асбад отпустил плечо Рустика, руки его ослабли, он упал лицом в мягкую подушку.
— О Эрот, — бормотал он, вздыхая, — зачем ты мучаешь меня? Уходи прочь! Ты заставляешь начальника палатинцев унижаться, в пыли склоняться перед женщиной, которая заслуживает темницы, ибо она, придворная дама, христианка, связалась с варваром, с язычником! И я знал об этом! И молчал из любви к ней, и нарушил свой священный долг. О наказание божье!
При этих словах Рустик испугался. Если он не отдаст девушку Асбаду, тот отомстит ему. Сколько голодных офицеров жаждет префектуры, чтоб разбогатеть на людской крови! Что стоит Асбаду, любимцу императора, лишить его должности? И тогда он получит приказ отправиться в качестве комитса, придворного советника с ничего не значащим титулом, на войну в Италию.
— Не печалься, светлейший! Говорю тебе, что Ирина у меня и что она твоя.
Асбад проворно вернулся к столу, наполнил доверху бокалы так, что огненное вино темными пятнами разлилось по мозаике, и сказал:
— Если ты исполнишь свое обещание, исполню свое и я. И пусть меня постигнет судьба Искариота и мой конец будет концом Авессалома[121], если я солгал.
— Да будет так!
Префект выпил залпом. Асбад лисьими глазками наблюдал за ним поверх чаши.
— А сейчас я иду к императрице. Сегодня же ты услышишь высочайшую благодарность, которую выразит тебе повелительница вселенной!
Префект простился, слегка, правда, встревоженный, но вместе с тем и довольный, предвкушая теплое местечко в Константинополе.
«Пусть Ирина станет его законной женой или… или…»
Выйдя на форум, Рустик погладил лицо и, усмехнувшись, пробормотал:
— В конце концов какое мне дело.
Услыхав удар гонга, которым раб дал знать, что гость покинул дом, Асбад расхохотался.
— Рустик, ха-ха, одно имя чего стоит! Мужик — он мужик и есть! Ты станешь магистром оффициорум, а твоя Ирина, любовница варвара, моей законной женой, как же, жди! Сиди в своем Топере, и за то скажи спасибо! А не то отправит тебя Управда на границу, в разгромленный Туррис на Дунае, чтоб ты пожил там с варварами!
Он радостно хлопнул в ладоши и вытянулся на своем ложе. Занавес у входа колыхнулся, и, словно душа светлого лимонного дерева, в комнату вошла прекрасная рабыня Мелита.
Асбад махнул ей рукой. Она села у его ног.
— Мелита, у тебя будет хозяйка! Прекрасная дама Ирина придет ко мне и станет моей.
Рабыня обхватила его колени и зарыдала. Асбад приподнялся, обнял ее и прошептал:
— Не плачь! Придет Ирина, придет любовница варвара, только станет она не моей женой, а твоей прислужницей!
Мелита пылко обняла его.
В тот же день Асбад появился при дворе в приемной императрицы. Несколько седовласых сенаторов, два щеголеватых дьякона и пять палатинских офицеров ожидали в зале. Они не произнесли ни слова, но взгляды их были красноречивы, в них сверкала зависть. Кое-кто из них уже третий день проводил в ожидании, но Феодора была неумолима.
И вдруг пришел Асбад.
С тех пор как исчез Исток, магистр эквитум не смел приблизиться к престолу. Это хранилось в тайне, но при дворе все знали о том. Встретив Асбада, придворные начинали проклинать Эпафродита, спасшего варвара и перехитрившего стражу, и громко клялись святой Софией, что наступит день мщения и для Асбада вновь засияет с престола солнце милости.
Выражения соболезнования Асбад принимал с притворной печалью. Но стоило сенатору или офицеру скрыться за углом, как на губах его появлялась циничная усмешка, и, глядя им вслед, он произносил вполголоса:
— Знаю я вас! Проклятые лицемеры!
И вот сегодня Асбад неожиданно с победоносным видом прошествовал к покоям императрицы. Все встрепенулись и поклонились ему, опустив глаза. Магистр эквитум шагал с гордо поднятой головой. Возле самой двери он небрежно пододвинул к себе ногой драгоценный стул и опустился на него. Сноп солнечных лучей засиял на его доспехах, и от этого блеска больно стало завистливым глазам, а сердца дрогнули. Презрительные взгляды Асбада предвещали победу.
Прошло несколько мгновений, два евнуха приподняли занавес и впустили Асбада в золотой зал. Снова задернулся занавес, и взгляды клиентов вонзились в него, стараясь проникнуть внутрь зала. Все словно воочию видели, как опустился на колени магистр эквитум, слышали, как шуршал ковер, по которому он полз к Феодоре.
Вытянувшись во всю длину на ковре, гордый палатинец поцеловал мелкий жемчуг на носке шелковой туфельки и привстал на колени.
— Святая августа! Недостойнейший слуга твой просит милости.
Маленькой рукой Феодора стукнула по золотому подлокотнику, разрешая говорить.
— Я прихожу, как грешник, возвращаюсь, как блудный сын.
Тихая радость разлилась на лице Феодоры. Она не сводила взгляда с золотого сфинкса, на который сквозь финикийское стекло окон падали солнечные лучи.
— Я прихожу, чтоб загладить свою вину. Эпафродит, по крови своей родственник адского пса Цербера, погребен в море!
Чуть приметно поднял веки Асбад, чтоб увидеть, какое впечатление произвела новость на Феодору.
Она не сводила взгляда со сфинкса; постукивая белыми прозрачными пальцами по подлокотнику, произнесла:
— Лжешь! Грек не так глуп! Не верю!
— Клянусь святой троицей, префект Рустик из Топера видел своими глазами, как он погружался вместе с кораблем в море!
Феодора не повернула головы.
— Тогда он сошел с ума!
— Проклятие Каина привело его к смерти!
— Пусть за меня отомстит Люцифер! Больше ты ничего не знаешь?
— Я нашел Ирину!
Женщина вздрогнула. Таинственная искра обожгла ее, она повернулась лицом к Асбаду. Черные глаза вспыхнули между широко раскрытыми ресницами.
— Ирину? Сейчас же приведи ее сюда!
— Ее пока нет в Константинополе, августейшая!
— Тогда где она? Послать за ней немедленно!
— Она в Топере, у дяди, префекта Рустика!
Феодора сделала знак рукой. Раб приготовился писать.
— Рустик в Константинополе?
— Он приехал сообщить о смерти Эпафродита!
— Флавий не возвращался?
— Кораблю наверняка помешала буря.
Ехидная усмешка показалась на губах Феодоры, когда она представила себе огорчение Флавия, узнавшего о том, что префект опередил его.
— Передай тогда префекту, чтобы он тотчас же возвращался к себе и привез Ирину. Таково настоятельное желание императрицы.
— Префект — ее дядя, а голос крови есть голос крови! Если бы святая августа послала за Ириной меня, недостойного раба своего!
— Ястреба за голубкой! Нет, уж сначала пусть насытится местью императрица, а там, может, кусок достанется и рабу! За Ириной поедет Рустик!
Феодора выставила крохотный башмачок, Асбад поцеловал его и удалился.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Горько ошибалась рабыня Мелита, украшая спальню своего орла цветами и усыпая ее благоуханным шафраном. В тот вечер Асбад не переступил порога спальни.
Возвратившись от Феодоры, он поспешно разыскал Рустика и обрадовал его, солгав, что служба в Константинополе ему, Рустику, теперь обеспечена. Императрица никогда не забудет, что префект первым сообщил об Эпафродите и обещал отдать Ирину ему, Асбаду, что давно уже является искренним желанием августы.
Префект был доволен и весело устремился на поиски знакомых, чтоб пригласить их в термы Зевксиппа на обильный ужин.
Покончив с этим, Асбад улегся дома на жесткое ложе, обитое бычьей кожей. Закинув руки под голову, он глядел в потолок, на котором Эос управляла квадригой восходящего солнца.
Сегодня ему снова открылись двери Феодоры, и тем не менее он не испытывал радости. Его не беспокоило, что императрица была сегодня холодна с ним, не огорчали колкие слова о том, что ястреб-де опасен для голубки Ирины. Он привык к тому, что эта женщина беспрерывно жалила его. Но сейчас в его сердце вдруг поселился червь и стал точить его, причиняя невыносимую боль. Вспыхнула та самая искра, которую ему так и не удалось погасить ни проклятьями, ни ненавистью. Словно блуждающий огонек, который в тихой ночи вспыхивает посреди вонючего болота, полного отвратительных гадов, и робко трепещет над зеленеющей водой, освещая затаившуюся в ночи мерзость, вспыхнула эта искра в сердце Асбада. И скорее ужасом, нежели радостью, опалила его. Всех придворных дам и роскошных гетер затмила Ирина, и свет, струившийся от нее, вдруг осветил грязь, в которой он утопал. Давно уже потерял он веру в благородство, в характер, в правду. Языком он славил Христа, а в сердце своем служил кумиру. Но сегодня императрица раздула в его душе неведомое пламя. Асбад высвободил руки из-под головы и прижал их к лицу.
«Неужто я ревную Ирину? Неужто люблю ее по-прежнему? Но разве не подавил я давно последнее биение сердца, которое вызывала любовь? Что такое любовь? Фантом. Лишь в наслаждении истина. И все-таки…»
Асбад вскочил со своего ложа и беспокойно стал шагать по мраморному полу. В сердце его бушевал вулкан. Мутной волной вздымалась страсть в груди и заливала голову. В этих волнах он искал сушу, чтоб бросить якорь, искал и не находил. Он видел в них Ирину, которую терзает мстительная Феодора. В волнах этих вставало ее бледное, залитое слезами лицо, исхудавшие руки тянулись к пене и ловили ее, погружаясь и утопая в бездонных пучинах. Ему казалось, будто Ирина зовет на помощь, будто с тихой покорностью она произносит его имя, умоляя вспомнить о любви, в которой он когда-то клялся, и спасти ее.