Исток со своими стрелками бросился дальше по склону. Коннице удалось выбраться из побоища, и она пустилась в бегство. Воины Истока поражали коней, и те падали под всадниками. Отроки с ножами кидались на них, юные головы одна за другой слетали под ударами мечей отборных конников, по телам мертвых бежали другие, стаскивали византийцев на землю и душили их, наваливаясь всем телом.
Ночь опустилась на землю. По траве текли потоки крови, стоны поднимались к небу, славины пели грозные давории[30] так, что гул стоял под ясным свободным небом.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Победители разложили костры и толпами собирались вокруг них. Потом с головнями в руках разбрелись по долине в поисках погибших родичей.
Морана царила всюду. Ручей в нескольких местах был запружен телами убитых. Казалось, мертвые все еще душили друг друга, стискивали в руках ножи, в зубах у них были клочья человечьего мяса, которые они вырвали, впившись в неприятеля. Крока нашли в овраге, вокруг него — десять убитых пращников. Один лежал на нем, и в его сердце торчал нож Крока. Великая печаль охватила Сваруна, когда к костру принесли смертельно раненного Радогоста. В груди его зияла глубокая рана, он дважды вздохнул и умер. Это был самый уважаемый старейшина антов.
Славины и анты победили, но заплатили за победу морем крови, ибо воины Хильбудия сражались храбро, они были хорошо вооружены и прикрыты. Если бы не перевес в численности вражеских войск, византийцы проложили бы себе путь и ушли.
«Все византийцы погибли!» — решили вожди и старейшины. Сварун в это не верил. В трех местах его панцирь из конской кости был рассечен, он сам был измучен, но об отдыхе и не помышлял. Он обошел убитых, пересчитал византийцев и покачал головой.
— Их должно быть больше, у Хильбудия было войско сильнее! Или он оставил отряды в лагере, или часть их ушла.
Поэтому Сварун не мог дать людям отдых.
В граде уже знали о победе и выслали навстречу много коней, чтобы погрузить на них раненых и доставить домой.
Сварун выбрал двадцать хорошо вооруженных воинов, посадил их на коней и велел ночью добраться по равнине к мосту. Там они должны хорошенько укрыться и тщательно охранять мост. Если по пути им встретится беглец, пусть убьют его; к мосту никого не пускать, расправляться на месте. В лагере не должны знать о поражении Хильбудия, иначе византийцы разведут мост, и славины не смогут перейти Дунай.
Раненых собрали и отправили в град. Среди них оказалось человек пятьдесят византийских воинов. Их ожидало рабство.
Когда все улеглись отдыхать, Сварун в одиночестве остался возле огня и погрузился в раздумье. Он понимал, что необходимо занять вражеский лагерь. Но ведь это лагерь Хильбудия! Его укрепления можно взять лишь ценою жизни половины воинов-славинов. Он думал, лоб его бороздили морщины, а пальцы перебирали белую бороду, окропленную кровью. От соседних костров доносился смех отроков, там запели победную песнь. Лицо Сваруна все больше мрачнело. Как же овладеть вражеским лагерем без потерь?
— Святовит, одари меня лукавой мудростью! Еще раз пошли озарение моей седой голове, ведь потом я навеки лягу отдыхать. Один только раз…
Голова его опустилась так низко, что лбом он коснулся рукоятки меча, вонзенного в землю. Усталые веки закрылись, тело жаждало сна, но душа была в тревоге, полна забот. Постепенно гасли костры, а небо на востоке пламенело тонкою красною лентой.
И словно искра этого небесного сияния сверкнула в голове Сваруна. Он проворно поднялся с радостным возгласом.
Запели трубы, воины проснулись и выстроились тесными рядами. Старейшины окружили Сваруна.
— Братья, старейшины славинов, предводители антов, храбрые воины, — сказал он. — Боги не оставили нас, Перун поделом поразил дерзкого Хильбудия, татя нашей свободы, поразил его войско. Бесславно смердят трупы врагов, теперь они — пища для коршунов и лисиц. Но погибла лишь половина его рати. Нам нужно ударить по их гнезду за Дунаем, мы должны разгромить их лагерь, ибо придет другой Хильбудий и вновь станет убивать нас и грабить. Византиец, как змея, засел в своем лагере. Вам ведомо, какие там валы, кипящая смола, какие крепкие копья и быстрые, как молнии, мечи. Больше половины из нас сложат головы на валах, а вражеский лагерь мы не возьмем.
— Давайте разрушим мост и вернемся к своим стадам, — предложил старик ант.
— Нет, брат! Мост наш. Нельзя ломать сук, на котором сидишь. По мосту пойдут наши воины, чтобы вернуть награбленное. Потому мы и должны взять лагерь!
— Ударим по нему! Возьмем измором! Сожжем врагов в собственном гнезде!
Возбуждение охватило собравшихся. Воины поднимали вверх копья и мечи, размахивали над головой тяжелыми секирами.
— Да, мы ударим по лагерю, но сохраним свои головы.
Пусть Морана отойдет в сторону и издали любуется на нашу победу!
Все широко раскрыли глаза, с жадным любопытством глядя на Сваруна. Воины еще теснее сомкнулись вокруг.
— Братья, благодарите Святовита! Он одарил мою седую голову воинской хитростью!
Радостный клич пронесся над толпой.
— Быстро переоденьтесь в платье византийцев, надвиньте их шлемы, возьмите в руки щиты — и вперед!
Все остолбенели. Никто не смел произнести ни слова. В таком неудобном снаряжении?! Да Сварун просто обезумел! Смилуйся над ним, Святовит!
Никто не трогался с места. Но Сварун решительно повторил:
— Шлемы на голову! Надеть доспехи!
Воины разбрелись по долине, наклоняясь над трупами византийских солдат. Они снимали с них шлемы, отстегивали доспехи, стаскивали красивые окованные портупеи.
Исток разыскал Хильбудия. Убитый полководец навзничь лежал в траве. В руке у него была стрела, которую он успел вытащить из раны перед смертью. Хильбудий был герой, и Истоку захотелось иметь такое же вооружение, чтобы можно было не подстерегать неприятеля в засаде, а биться с ним в открытом бою. О, совсем по-другому радовался бы Исток, если бы он в таком вот вооружении встретился с Хильбудием в чистом поле. Они бы пустили коней навстречу друг другу, копье бы стукнуло о копье и переломилось, тогда они выхватили бы мечи и стали бы рубиться так, что искры засверкали. По лицам струился бы пот, соперники обливались бы кровью, наконец Исток разрубил бы вражеский шлем, и Хильбудий упал бы на землю. Да, то была бы победа!
С чувством грусти он снял с трупа доспех и надел на себя. Какой силы человек был этот Хильбудий! Грудь шире, чем у него, Истока! Отстегивая доспех, юноша заглянул под холщовую рубаху Хильбудия. Сколько шрамов, вся грудь исполосована. Да, то был герой!
Исток затянул на себе доспех, испытывая неподдельное уважение к убитому врагу. Потом он оттащил труп в кусты, укрыв его как следует землею и ветками. Нельзя, чтобы тело такого героя терзали дикие звери и хищные птицы.
Вслед за воинами преобразились и кони — их покрыли византийской сбруей. Исток вскочил в седло, воины веселыми криками приветствовали его, добродушно посмеиваясь над нарядом Хильбудия.
Всем доспехов не хватило, и остальные воины по приказу Сваруна поместились в середину отряда.
Сварун распорядился немедля трогаться в путь, но взять вправо, чтобы холм у реки прикрывал их движение. У его подножия славины отдохнут, а ночью двинутся по мосту в лагерь.
В град он послал быстрых гонцов с приказом гнать вслед за войском баранов и крупный рогатый скот, а также везти мехи с медом и пшеницей, чтобы достойно отпраздновать победу.
Войско с криками, смехом и шутками двинулось по ущелью. Неловко чувствовали себя славины в тяжелом воинском снаряжении. Шлемы висели у них за спиной, и среди них не было ни одного целого. На всех вмятины, ремни оборваны, застежки расколоты. На доспехах виднелись следы ударов, дыры от копий; кровь, перемешанная с землею, запеклась на них. Тяжело шли славины по равнине. Застигни их сейчас убитый Хильбудий, он вырубил бы неповоротливых воинов всех до последнего с помощью одной лишь манипулы[31].
Истоку казалось, что он в оковах. Он был превосходным наездником, однако тяжелый щит доставлял ему столько неудобств, что при первой же схватке он швырнул бы его на землю, а сам выскочил бы из непривычного седла.
Не успело войско Сваруна перейти равнину, как многими овладело малодушие. Люди снимали шлемы, некоторые украдкой бросали их, другие отстегивали доспехи, которые в кровь ободрали кожу на голом теле. Закричи на них в этот миг даже самый чтимый старейшина, вспыхнул бы бунт, они остановились бы, побросали оружие и отказались выполнить приказ Сваруна. Люди оборачивались, с завистью глядя на воинов без тяжелых доспехов, а те безудержно смеялись над своими товарищами.
Однако огненного взгляда Сваруна все-таки побаивались. Он гордо ехал в снаряжении конника, рядом с ним отрок нес штандарт Хильбудия — изображение дикого вепря на позолоченном древке. Воины подавили необузданную страсть к свободе даже в движениях, смолкли и шагали по высокой траве, стремясь как можно скорее достигнуть цели и освободиться от непривычного бремени. Все были убеждены, что Сварун просто обезумел от радости и потому возложил на них такую тяжесть. Длинная тень уже протянулась от холма по равнине, когда войско приблизилось к подножию. Беспорядочно бросились воины в кусты и повалились на желтые листья и сухую траву. Они стаскивали шлемы, с грохотом сбрасывали на землю доспехи. Смех и крики огласили окрестность. Необузданная толпа свободных людей опьянела от победы.
И тогда на коне к старейшинам подскакал Сварун. Брови у него были нахмурены, как у разгневанного Перуна, глаза метали молнии.
— Встать! Надеть доспехи, шлемы на голову! Какие вы воины? Одичавшая орда! Либо повинуйтесь Сваруну, старейшине, либо сбросьте меня с коня, пронзите мечами, вырвите сердце и повесьте его на ветку для приманки волков и лисиц! Лучше сердцу быть в зверином желудке, чем в груди человека, который должен вести за собой такое войско! Позор вам, клянусь богами!