я совестливость отразилась впоследствии на его отечестве весьма печально.
Жижка с самого начала верил в бесплодность переговоров и потому давно и исподволь приступил к устройству народной военной силы. На его стороне было несколько чешских рыцарей, уже известных Европе своею храбростью во время последних крестовых походов; но вступать в бои с рыцарями Сигизмунда и с венгерскою кавалериею, которые давили своею массою, нельзя было и помышлять. Поэтому Жижка приступил к созданию такой пехоты, которая наиболее соответствовала бы нраву и обычаям народа. Его армия была вооружена копьями, которых древко с железным наконечником имело до 15 футов длины; топорами и косами. Небольшое число людей имели двояки и ручники (ружья, мускеты). Войско Жижки, превосходно организованное, неоднократно доказало чужеземцам свою крепость и силу народа. Стройные массы вроде полковых колонн, таборы, двигались бесповоротно вперед, с верою в Бога и за народную правду. На артиллерию Жижка обратил особенное внимание; орудия, под названием струбниц, гавниц, гарковиц и тарасниц, употреблялись им очень искусно в поле, при осаде и обороне; из них стреляли делом (ядром) в 16 фунтов веса. Таким образом, это новообразованное славянское войско не только отличалось от отжившего феодального новым оружием, но и обладало такою стойкостью пехоты, как нигде; за нею следовала хотя и малочисленная, но храбрая конница и еще невиданная в сражениях легкая артиллерия. Дух этой армии был превосходен, а повиновение и исполнительность беспримерны. Нисходящий порядок командования был не хуже теперешнего. Каждый знал свою обязанность, свое место, свою власть, и горе тому, кто их забывал.
Табориты, или союзники слова Божия, делились на две части: одна работала на весь табор, кормила войско; другая дралась. Если табору, жупе или деревне приходилось идти в поход, то вместе с вооруженными, с табором двигались жены, сестры, дети. Эта масса походила на движение переселенцев, которые вокруг привала выкидывали кругом свои буды, будки, всегда будившие вовремя. В бою женщины принимали деятельное участие, так что католики уверяли, что они боятся этих гиен более, чем регулярных солдат. А чтобы эти таборы с их будами, этот русский гуляй-город приучить к быстроте, мгновенному поднятию и дисциплине, Жижка подымал его внезапно, двигал, обучал, маневрировал и в конце достиг того, что весь состав этой своеобразной армии понимал и исполнял волю своего вождя будто один человек. Для этого между прочим было постановлено раз и навсегда не отлучаться из табора без разрешения; во время похода не сметь отставать и не опережать передних. Сотни шли одна за другою без шума, без гама. Не повинующиеся, грабители, драчуны, пьяницы, развратники устранялись немедля со всею строгостью дисциплины. В карты, кости играть не позволялось, а поведению женщин положен был предел. Чужое имущество состояло под особою охраною; никто не смел поджигать без разрешения на это. Добыча делилась на ровные части, и горе тому, кто, награбив, утаил бы что-нибудь. Всякий бесчестный поступок наказывался смертью.
Жижке много помогали его рыцари, с их понятиями о чести и с их опытностью в войнах; тем не менее все, что выше сказано, в совокупности достигнуто Жижкою самолично. По поводу своих правил он писал следующее: «Если мы усвоим, выполним и придержимся наших спасительных правил, то сам Бог нам поможет. В бою за Господа нужно действовать с душевною чистотою, по-христиански, и жить в страхе Божием и в любви к ближнему, предоставив Всевышнему без колебаний и навеки все наши нужды, надежды и желания, в ожидании единственно от Него вечной награды».
Жижка более всего боялся появления кавалерии сбоку во время переходов, когда пехота, по особенности ее состава, вытягивалась чрезмерно. Чтобы предупредить подобный случай, даровитый полководец, припомнив, может быть, предание прежних древних переселений, придал армии своеобразный военный обоз. Повозки этого обоза мгновенно строились в ряды, образуя укрепление того вида, какой наиболее был пригоден в данном случае. Эти повозки уже были известны не только в Чехии, но и в Польше, да и во всем славянстве с незапамятных времен, так как подобные повозки как во время переселений, так и при дальних работах целою семьею служат и служили укрытием старикам, женщинам и детям; это опять те же будки среди степей, которые не раз сослужили добрую службу ночью, под жгучим солнцем, охраняли от непогоды и врага. А к будке неотлучно привязан верный пес, который вовремя разбудит; и лай его слышен далеко одинокому страннику, отыскивающему приют, который он получает по будам, разбросанным от Днепра до Лабы! Заслуга Жижки в оборонительном деле состояла именно в том, что он применил употребление повозок с таким искусством и успехом, что за это одно его нельзя ставить наряду с дюжинными полководцами. Кроме обыкновенных обывательских повозок он пользовался еще другими, длинными, в виде арб; эти арбы, или возовые градебы, сцеплялись и снабжены были дощатыми щитами, за которыми прятались и защищались двояки и ручники, или пулаки, т. е. стрелки. Во время стоянки повозки помещались кругом, с одним выходом.
При походе войско делилось на три или четыре отряда; посередине шла конница с артиллериею, по флангам двигалась пехота. На повозках, следовавших сбоку колонн, сидели люди, вооруженные самопалами; повозок было 50 на 1000 человек, а в каждой повозке по 20 человек. Так как боковые колонны были длиннее средней, то в случае нечаянного неприятельского нападения повозки простым захождением флангов к фронту и тылу замыкали войско со всех сторон. Равным образом во время боя войско, если было нужно, пряталось за возовыми градебами, строилось там вновь и затем опять выступало и продолжало прерванный бой, так точно, как это сделал Аттила на Каталаунских полях. Вожаки этих повозок, чумаки, обладали редкими свойствами управлять обозом и умели строить из него всевозможные виды укреплений, то как О или С, то как V и т. д. Случалось даже, что по данному сигналу эти повозки бросались на неприятеля на манер древних колесниц, разрывали его, окружали и брали в плен. При других случаях, когда впереди лежала покатость, повозки спускались в карьер и давили нещадно неприятеля. Противники Жижки, в особенности император Сигизмунд, очень старался завести у себя подобное же устройство «градеб возовых»; но он не находил вожаков, — искусство, прирожденное только славянам, по причине особого их образа жизни. Двести лет спустя гремела еще слава чешских солдат, про которых говаривали, что каждый из них капитан, а тактика Жижки продолжала жить до XVII ст. в Польше и в России. Да суть ее никогда не отживет, она находит применение и теперь, начиная с требований моральных и кончая самоокапыванием. Этот новый устав Жижки, славянская военная терминология, чешский солдат прогремели на всю Среднюю Европу, и первые победы над турками Ивана Гуниада и Матвея были целиком вынесены на плечах чехов и моравов.
Жижка не только был хорошим военным организатором, но и таким же тактиком и стратегом. Он не проигрывал сражений даже и тогда, когда ослеп. Он и Велисарий, уже слепые, продолжали побеждать. Замечательно то, что Жижка был как бы предшественником всех новейших, ныне действующих военных приемов: быстрота движений и переходов, знание местности, выбор стратегических и тактических позиций, уменье сосредотачивать свои силы для нанесения решительного удара, угадывание подходящего для этого времени и преследование разбитого врага для достижения наилучших последствий — вот образ его гениальных действий. Лишившись зрения, он нашел себе достойных помощников в двух Прокопах. Его военная школа перешла далеко за горы, нашла подражателей в моравах — Гискре и Витовиче; последний чуть не взял в плен императора Фридриха в 1457 г.
С приездом Сигизмунда в Богемию католики воскресли, иностранцы вздохнули свободнее. Зато гуситов преследовали с особым ожесточением. В Кутной горе неистовство католиков доходило до ужасных пределов. В одном из тамошних колодцев было найдено в то время 1600 чешских тел. Головы гуситов были оплачиваемы, и Сигизмунд громко взывал в бытность свою в Бреславле (Бреславль) и Слезаке к крестовому походу против гуситов, к сборам для сего и всяким пожертвованиям; при этом как служба на погибель гуситов, так и всякое подаяние в пользу католичества считались за совершившуюся индульгенцию. Такие действия короля окончательно подняли вожаков, которые, обнародовав прокламацию к чешскому народу, вслед за тем приступили к осаде Праги, старого города и Вышгорода (Цитадель). Над этою осадою работали все, без различия пола и возраста. Начавшаяся вооруженная борьба сразу получила характер обороны национальности и религии. В прокламации, изданной по этому случаю, говорилось, что враги желают истребить всех чехов; сделать с ними то же, что уже случилось с Мисниею (Мейссен) в Пруссии и на Рине (Рейн). Далее появилось другое воззвание, адресованное на имя короля, в котором его более уже не признавали законным правителем. После такого акта к таборитам присоединились все рыцари, все дворяне, взявшиеся за оружие и объявившие, по обычаю того времени, войну королю Сигизмунду. Началась она с истребления католических монастырей и церквей. Много за это время погибло драгоценностей, но о них не жалел Жижка: ему было необходимо разом отнять у короля все укрепленные пункты, каковыми в ту эпоху были монастыри; в них скрывалось все католичество, от которого, как от врага, следовало очистить местность, выгнать шпионов и отнять у врагов денежные средства, настолько же нужные королю во время его крестовых походов, как и чехам при обороне. Между тем часть Праги, старый город, уже перешел в руки гуситов, которые, желая удержать приобретенное столькими трудами и самопожертвованиями, передали ее Жижке. Последний успел в этот короткий срок устроиться окончательно и основать свою главную квартиру в Таборе (Градишка). Выбор этого места был основан на следующем: Табор расположен на высоком и крутом плоскогорье, соединенном с боковою возвышенностью незаметною впадиною, или седлом, в котором вырыт был поперек глубокий ров. С трех сторон гора защищена рекою Лушницею с ее отвесными берегами, точно эскарпы. Укрепление с подъемным мостом чрез ров во впадине являло что-то недоступное, законченное и грозное с виду и на деле.