[301], а нынешнюю Россию — Гунигардом; точно так же вполне объяснимо, почему отрасль гуннов — авары — утвердилась в Паннонии, почему славян потом звали аварами, как порабощенных ими.
С такими силами Аттиле возможно было предпринять поход на запад, после того как уже очень много накопилось причин быть недовольным Римом. Да и Аэций в это время мог более не покровительствовать гуннам, не нуждаться в них, напротив бояться, так как владычество Аттилы стало внушать самому римскому вождю опасение. Аттилу звали на запад алане-славяне на Луаре; вандалы-славяне при Гейзерихе также нуждались в Аттиле, чтобы удержать вестготов и римлян, готовых броситься на Карфаген с двух сторон. Наконец ненавистные вестготы, которых гнали славяне от берегов Днестра и Дуная на запад, все более и более утверждались и крепли в южной Франции, а потом в Испании и постоянно находились в теснейших соотношениях с Римом и Аэцием. Все это тревожило и беспокоило Аттилу, который, уверенный в слабости и покорности обедневшей Византии, двинулся с полумиллионным войском к Галлии в 451 г. Соображение Аттилы состояли в том, чтобы прежде всего утвердиться в средине Галлии, у алан и славян, вокруг Орлеана. Переговоры с их королем Самбидою, чуждавшимся Рима и вестготов, были вполне в пользу Аттилы. Чтобы еще более себя обеспечить, он написал письмо императору Валентиниану, в котором в учтивых и искусных выражениях просил его остаться нейтральным во время похода на вестготов. Но Аэций этого не желал, ему казалось необходимым для поддержания империи ослабить Аттилу, остановить его дальнейшее шествие. И это Аэцию удалось — раскрытием плана Аттилы королю вестготов Теодорику, с которым тогда же был заключен союз против гуннов. Аттила между тем двинулся по Дунаю и чрез Богемию к Рину и, переправившись сам вблизи Базеля, остальную армию переправил ниже Майна, быстрыми переходами дошел до Луары, среди алан, и осадил Орлеан. Но в это время появились с другой стороны Аэций и Теодорик и заставили гуннского вождя снять осаду. Не успев присоединить к себе алан, Аттила двинулся к Шалону на Марне, где на Каталаунских полях встретились обе армии и силы: Запад и Восток, германо-римляне и гунно-славяне. Минута для обеих была решительная.
Накануне битвы обе армии послали сильные отряды для разведок: со стороны Аэция посланы были франки, а от Аттилы гепиды. В тесноте встретились они, напали друг на друга и произвели страшную резню, которая, по одним показаниям, стоила 50 т. человек, по другим, не более 15 т. выбывших из строя.
Местность, занятая противниками, представляла громадную площадь, весьма удобную для действия гуннской конницы, чего добивался Аттила, следуя от Орлеана к северу. Между обеими армиями, к западу, лежала высота, ключ позиций, которой одинаково желали овладеть обе стороны. Аттила, расположившись лагерем уже по миновании высоты, спохватился, что упустил выгодную позицию, и поспешил было занять. ее. Но Аэций, увидав, что Аттила остановился, сделал то же самое и, имея пред собою слева помянутую высоту, послал Торисмунда, сына Теодорика, ее занять, что и было исполнено в то время, когда к ней приближались гуннские войска. Происшедшая по сему поводу стычка на склоне высоты и около реки стоила, как и под Орлеаном, много крови. Высота осталась во власти вестготов. Тогда Аттила созвал военный совет, на котором говорил долго, воодушевляя военачальников, и окончил свою речь заявлением, что человеческая жизнь не во власти противника и что он сам ударит на него первый. После того он построил свои войска: сам стал с гуннами посредине; справа поставил Ардариха с гепидами, а слева Валамира с остготами. Аэций с Торисмун-дом расположился так, что имел против себя гепидов Ардариха, в средине помещались аланы с их королем Сангибаном, которому не доверяли, а на правом фланге против Валамира стал Теодорик с вестготами. Расположение этих войск тем замечательно, что в средине армии сильнейшие стояли против слабейших, тайных союзников Аттилы. На западе слабейшие гепиды стояли против лучших войск Аэция — Римских легионов, которые занимали ключ позиции. На востоке должны были сразиться братья остготы и вестготы: одни, союзники Аттилы, под предводительством его родственника полуславянина Валамира, другие, отделившиеся некогда от остготов после смерти Эрманарика, постепенно загнанные гуннами в конец Европы, находились под предводительством старца-короля, знаменитого своими оборонительными войнами в Италии, Галлии и Испании, храброго Теодорика, походившего на своего предка Эрманарика. Пред началом сражения Аттилиа гадал на внутренностях животных, причем ему было предсказано не поражение и не победа, но вместе с тем говорилось о смерти одного из важных предводителей. Аттила полагал, что будет убит Аэций, и этого было для него достаточно в предвидении будущих успехов, когда не станет римского полководца.
Сражение началось с центра, причем Аттила со своими гуннами легко опрокинул алан и без преследования накинулся на правый фланг, на вечных врагов — вестготов. При этом был убит в схватке король Теодорик. Мстителем за смерть отца явился Торисмунд: с высоты, на которой стоял с Аэцием, он ринулся во фланг и в тыл Аттиле на выручку своих вестготов. Тогда Аттила, атакованный с двух сторон, должен был отступить, тем более что уже настала темнота. Последнее обстоятельство, по всей вероятности, заранее входило в расчет Аттилы. Сразиться с врагами ему было необходимо для поддержания своего обаяния а между тем, зная свои предшествовавшие потери, он мог предвидеть сомнительный и даже неудачный исход битвы: в таком случае ему оставалась возможность прекратить бой, не как побежденному, а по причине ночной темноты. Только это и объясняет, почему он не начал сражение с утра. А чтобы удержаться на месте, для этого у него были прекрасные оборонительные средства, неизвестные противнику, — возовые градебы, столь знакомые славянам потом в гуситскую войну и их вождям: Жижке, Прокопам и Гискре. Это средство он, как опытный вождь, употребил с большим искусством, заградив повозками весь свой лагерь. После того было предано сожжению все ненужное: седла, сбруи и т. п.; всю ночь поддерживались говор, крики, музыка, военные упражнения, все готовилось на следующий день принять новый бой, ожесточенный, не на живот, а насмерть. Торисмунд пытался было напасть ночью на укрепленный лагерь Аттилы, но сам едва не погиб. Аэций также едва не лишился жизни и всю ночь продержал свое войско наготове. Урон с обеих сторон простирался до 162 т. человек, причем наибольший % пал на долю гуннов. Уверяют, что их легло до 100 т. ч., но едва ли в то время кто-либо сосчитал выбывших из строя. На следующее утро Аэций в надежде, что справится с Аттилою, атаковал его лагерь, но, получив чувствительный отпор, отступил. Полагая, что для своих честолюбивых дворцовых замыслов он достаточно ослабил Аттилу, и рассчитывая, что Аттила впоследствии еще может ему пригодиться, как бывало прежде, Аэций, не доверяя Торисмунду и вестготам, посоветовал им идти восвояси, где предстоит еще много дел по случаю смерти Теодорика. Так и случилось; Аэций же удалился в Рим, а Аттила беспрепятственно ушел к себе в Паннонию. Во всем этом сражении видна какая-то неопределенность. Из-за грозных рядов готовых к бою масс проглядывает недостаток согласия между союзниками, чувствуется недоброжелательство со стороны Аэция к вестготам и эксплуатация их Римом и римским полководцем; чувствуется близость остготов к вестготам и недоверие к первым Аттилы. Так, Аэций начало боя предоставил франкам, потом Торисмунду, между тем римские войска будто остаются в стороне, дерутся аланы и вестготы. У Аттилы также весь бой держится на гепидах и гуннах; остготы же как будто бездействуют, не помогают. Замечательны также в этом смысле следующие подробности: Аттила побежден, но держится ночью в своем укрепленном лагере. На этот лагерь нападают два раза, и оба раза с большим уроном неприятель отступает. Из главных начальников врагов Теодорик погибает, а Торисмунд и Аэций чуть не лишаются жизни. Следовательно, они находили нужным показать пример своим войскам, которые без них трусили, не шли вперед. А потом, после мнимой победы, Аттилу выпускают безнаказанно; готы сами уходят, а Аэций уезжает в Рим. Нам кажется, что или Аэций не победил, а Аттила ушел собирать новые силы, как вследствие предшествовавших потерь, так ввиду нового похода, или, что вернее, между Аттилою и Аэцием состоялось тайное соглашение, в силу чего и произошло такое странное отступление в три стороны. Ведь для Рима было довольно и того, что у вестготов со смертию Теодорика случились замешательство, что Аттила потерял много войска и что аланы усмирились-успокоились. Слава же всего этого осталась за Аэцием, который избавил Галлию от дальнейшего нашествия. Но если Рим и Аэций могли сказать, что они достигли своего, то, с другой стороны, Аттила далеко не был удовлетворен. Он ясно видел, что хотя и спас вандалов и Гейзериха от вестготской мести, зато видел и вечное препятствие к объединению славян от Волги до Атлантики и Карфагена в Риме. Это препятствие необходимо было сокрушить; Рим с Августа, Трояна до Аэция много вредил луарским, ретующим, итальянским, богемским, иллурским и паннонским славянам[302]. Их истреблял Цезарь, резал и казнил Друз с Тиверием, их гнали на границе Богемии, на Дунае и за Карпатами, все это сохранялось в памяти славян, все это накоплялось, пока не вырос и не поспел человек с обширным умом, с такими же сведениями и опытностию, пока он не обнял весь восточный славянский мир и не разразился гневом на запад, на готов и римлян.
После битвы на Каталаунских полях, в 451 г., Аттила предпринял в следующем году поход против римлян в Италию. Пройдя чрез Норику и опустошая там все римское, Аттила перевалил чрез Юлийские Альпы, осадил Аквилею, овладел ею и разорил до основания. Такой же почти участи подверглись города Алтин, Конкордия, Падза, Виченца, Брешия и Бергамо. После этого сдались добровольно Милан и Павия, заплатив выкуп. Жители бежали и плыли по р. По к ее устьям и основали тогда возле тоней, около рыбачьих изб, на островах, обитаемых антами-славянами, нынешнюю Венецию, древнюю Адриатическую Венеду