В подтверждение изложенного говорит недавнее путешествие Г. Иванова по Памиру, Шугнану и Рошану (Рассан в Сербии у истоков Тимока, по Мораве). Так как оно дает нам верное и ясное подтверждение того, что добыто было нами целым рядом исторических и географических исследований, то и находим уместным вкратце сообщить все то, что относится до этого интересного предмета. Шугнан лежит по долинам рек Гун-та, Исахдоры и Пянжа, где живет не более 12 тыс. душ, а с Рошаном все население доходит до 20 тыс. душ; оно находилось в зависимости то от Кокана, то от Бадахшана, то было независимым ханством. Несмотря на такую зависимость, иногда продолжительную и тяжелую, от соседей, горцы Шугнана и Рошана замечательны именно тем, что они сохранили не только свою народность, но и свой старинный говор, язык. Рошане с прибытием к ним русского путешественника в укр. Сереза просили о принятии их в подданство России. С виду они оказались обросшими густыми бровями, усами и бородою; по природе они добродушны, живут в бедности, однако в домах, каменных, глинобитных и деревянных, и занимаются с необыкновенным прилежанием, терпением и большим трудом земледелием на небольших клочках земли, разбросанных то тут, то там, среди пустынно каменистой и скалистой природы. Их положение значит такое же, каково было генет и ныне славян (вендов), от Лайбаха до Триеста, где природа одинакова. Их дома очень оригинальны, вмещая в себе на небольшом пространстве все, что необходимо в хозяйстве, в каковом устройстве и приспособлении принимают живейшее участие женщины, которые, кроме того, занимаются с успехом разного рода ручными работами. Г. Иванов находит между ними и жителями Сванетии некоторое сходство. Кроме того, им же замечено, что кроме официального языка, таджикского, шугнане употребляют еще свой собственный, домашний язык, причем этот очаговый говор обнаружил сходство со славянскими наречиями; так, например, «труи» — «три», «дисть» — «десять», «мест» — «месяц», «ноз» — «нос», «тонук» — «топкий», «брад» — «брат», «зик» — «язык»[315].
Как в Зендавесте, так и в Ведах религиозные воззрения покоятся на сабеистической основе, на обожании небесных светил, что видим и у славян. Тут, там и здесь свет, огонь, солнце, месяц и звезды являются как божественные существа в их могучем влиянии на землю. У арийцев мы встречаем бога Сома (оттуда Сам, Само, успокоитель), или Гаома, который даровал жизнь, силу мышцам и здоровое мышление. В Зендаве-сте эту же роль играет Вивангват, а в Ведах — Вивасват. Этот последний есть тот же поморский Святовит, которому поклонялись ране и другие славяне еще в XII ст. В мифах Вед говорится о том, чем наградил Вивасват свой народ чрез своего сына Ииму, или Иаму, т. е. Яна, Ивана; он дал ему золотой плуг, золотой посох, что означает земледелие и скотоводство[316]. Если мы сравним эти мифы с рассказами Геродота о скифах, то легко найдем между ними сходство в содержании: по словам отца истории, Таргитой родился от Зевса и р. Днепра в то время, когда на местах, обитаемых скифами, было пустынно. У него было три сына, во время царствования которых упали с небес плуг, ярмо, секира и чаша, все из золота. Предметы эти достались младшему брату, принявшему бразды правления над всею Скифиею. Случилось это, как рассказывали Геродоту, за 1000 лет до прихода Дария Гистаспа, следовательно, в эпоху за 1500 лет до Р. X.[317], или приблизительно в то время, когда на Востоке уже окончательно складывался оседлый быт, когда появился и Зороастр со своим учением. Этот плуг или соха, это ярмо или воловья запряжка, секира или топор и чаша, вековечные принадлежности славянского быта, являются истинными эмблемами, символами славянства, какие бы названия оно ни носило в разные эпохи, от ария до скифа, сармата, и от славянина до русского. Этот миф, сводящий с неба мирную земледельческую жизнь и патриархальный пастушеский быт, чтобы благосостояние золотою чашею разливалось между скифами, становится живым фактом, когда в конце VI ст. по Р. X. явились славяне-венеды к византийскому императору с гуслями в руках и заявили, что они не умеют воевать, а занимаются мирными занятиями и не желают идти против Византии с аварами, которые их призывали к союзу против греков.
Из того же мифа о Иоме мы узнаем, что когда он превратился в царя и процарствовал 700 лет, вероятно с нисходящим поколением, то за это время арийцы научились у него ковать, ткать, строиться и лечиться. Вероятно, это указание на образование в племени четырех каст, из которых одна впоследствии очутилась на Южном Кавказе под именем ковачей; может быть, нынешние кубачи[318] — остатки давно прошедшего. В песнях помаков, отуреченных славян Родопских гор, Иома или Има также воспевается как царь, «кой-то изучил от Бога много занаяти и научил наши — те-дедове»[319].
В древнейший период расселение арийцев-славян шло вполне мирным путем; уступая напору накоплявшихся в тылу позднейших выходцев из первородины. Они все шли из года в год по широкой параллели с уступами и подъемами к западу, акклиматизировались постепенно, не спеша, и в строгой замкнутости своих нравов и обычаев переносились на далекий запад. Вместе с этим подвигались и их воспоминания об оставленных местах, выразившиеся в повторении то тут, то там одноименных урочищ. Аракс, или Яксарт, Туранский повторяется на Кавказе и в Греции, где р. Арта по сию пору зовется также Араксом. В Истрии, среди хорват, подобная же река. Движение из Индии древнейшего славянства в Азии не простиралось ниже 21-й параллели, а в Европе, поднявшись уступом, занимало ширину от 40-й до 51-й пареллели; вот то пространство, которое отмежевано было для себя славянами в Европе раньше, чем история повествует о Риме и одновременно с героическими временами Греции. Переселенцы славянства двигались к западу, как будто чуждались, боялись иных условий климата, не подходящих к климатическим условиям их родины. Это именно обстоятельство послужило впоследствии к поддержанию связи между их станциями, разбросанными по пути движения славян. Что касается разметанности славян, то она вызывалась необходимостью отыскивать себе привольные места для скотоводства и возможностью сеять хлеб каждый раз на новой земле, дающей обильные урожаи: в это время славяне, как и все арийцы, были полукочевым народом, у которого главное занятие было скотоводство, а побочное — земледелие. Тот же порядок переселения существует и поныне в России, где двигаются на более привольные места к востоку до 50 тыс. душ ежегодно.
Идет это непрестанное движение по тем же почти параллелям, только на восток, точно так же тихо, спокойно, незаметно, как некогда с востока на запад. Русский народ — охотник двигаться; переселения на Руси очень в ходу: но история подмечает такую черту только тогда, когда из отдельных поселений составляется нечто цельное, заключающееся в определенные формы. Тогда возникают центры: села, посады, города, губернии с уездами, и жизнь переселенцев, составивших плотное ядро, начинает течь общегосударственною жизнью[320]. Так образовался на глазах нашей истории весь восток Европейской России, так заселилась полоса Сибири до устьев Амура, одинаково идет такое же расселение и заселение в глубь Азии, по Или, Сырдарье и Амударье, к Мерву, Памиру и Гиндикушу. И эти теперешние переселенцы на восток, уже не младенчествующие славяне, двигаются однако таким же образом, как их праотцы; они по пути кочуют со своим скотом, работают дорогою, нанимают землю, собирают хлеб и двигаются опять, пока не достигают искомой оседлости на удобном для себя месте. Движение славян от востока к западу и обратно — это характернейшая черта их истории, и, может быть, в этих мирных завоеваниях славянства заключается часть его исторической миссии. Те славянские роды, которые слишком выдвинулись вперед или во фланги массового движения, могут в силу обстоятельств обращаться в борцов, завоевателей, мореходцев, и в этих исключительных положениях могут гибнуть, но культурному движению массы ничто не в силах воспрепятствовать. Если стена уже слишком крепка, то поток народного движения находит себе исход в другую сторону, свободную или представляющую менее препятствий, как ясно показывает это история России с XIV по XIX в., а если нет нигде выхода, если чувствуется натиск, то земледелец бросает свою соху, берется за меч и тогда силою прокладывает себе путь. Иностранцам следует намотать себе на ус, что как ни сильно искусство, все же оно не может спорить с природою, не может изменить планов Творца, предназначившего каждому народу свое. В историческом смысле славянство есть своего рода человеческая стихия: раз она разыграется-разбушуется, как это уже и бывало, она произведет страшное опустошение и разгром в установившемся строе жизни. Но она вместе с тем и очистит духовную атмосферу, в которой дотоле задыхалось человечество; оно обновит жизненный строй, привнеся в него новые идеи и формы. И кто знает, что еще может дать славянство дряхлеющему Западу, когда оно сбросит с себя искусственно стесняющие его оковы и прорвет плотину, доселе мешающую свободе его разлива. Ведь западная цивилизация не есть еще последнее слово прогресса: не славянству ли предстоит великая задача освежить человечество новыми идеями и направить его жизнь на новый, лучший путь? Чем бы, впрочем, ни заявил себя славянин в будущем, во всяком случае этот исторический подъем должен быть общим всему славянству, и начало его проявится в русском народе, как в крепком ядре великого славянского организма…
Исследования новейшего времени выдвинули из темноты неизвестности жизнь давно погибших народов, которые до некоторой степени являются как бы светочами на пути нашего исследования. Так, нам стали известны некоторые весьма интересные подробности о существовании во времена ассирийского Нина Бактрийского царства с арийским населением. Лежало оно по истокам Инда, Амударьи и Атрека, включая страну Ария. Чтобы выработать государственные формы, ему несомненно потребовалось много веков жизни. А когда оно окрепло и выработалось в определенный тип, ему пришлось бороться с кочевниками-туранами и с кушитско-хамитскою культурою. Арийцы не устояли в этой борьбе и, может быть, потесненные победоносным врагом, вскоре после того появились на другой исторической площади, откуда также вытекают четыре реки: Тигр, Евфрат, Кура и Рион, в Армении, этом плоскогории, похожем на еврейский Эдем, зендавестский Меру, на тот рай, о котором поют арийцы. Впрочем, знакомство жителей Тигра и Евфрата с этими арийцами началось еще раньше, когда последние, двигаясь на запад, начали теснить семитов и преследовать их до Ханаана. За 2000 лет до Р. X. мы встречаем арийцев в борьбе с этими семитами, при Аврааме, который вооруженною рукою выручает из беды Лота. Имена предводителей царей несомненно арийского происхождения