[338]. Как армия имеет впереди себя охранительные отряды, опирающиеся на тыл, так и в политике славянства Россия не может не дорожить и не защищать тех ее передовых наречий, которые в числе 30 млн далеко выдвинулись вперед на страже против Запада.
Эта масса давно уже смотрит на Восток, откуда восходит солнце ее лучших надежд на будущее. Здесь под сенью едино— и самодержавия (Божья держава, Бог держит, помазанник) исчезли споры, и древние споры-славяне сделались русскими; здесь господствующая вера — Православие, столь близкое всем славянам по их первоучителям свв. Кириллу и Мефодию; здесь язык развился в полную и могучую речь; здесь на громадном пространстве нравы, обычаи, вес, мера, счисление времени и все, чем живет величайшее государство, — все стало единым, все слилось в один могучий аккорд, к звукам которого Европа прислушивается с недоумением и боязнию.
Это давно поняли заграничные славяне. Среди них появился с 50-х гг. целый ряд ученых, политиков и государственных деятелей, считающих невозможным жить по-прежнему, покоряться, служить и работать только на пользу чужеземцев. А вместе с тем возник славянский вопрос под плащом восточного. Под последним, очень эластичным, можно разуметь что угодно и делать под шумок то же самое. Для нас же, русских, пора знать, что на Востоке нам нечего искать: мы уже дошли до пределов океана, Инда и до Анатолии; с нас будет и того довольно. Совсем иное на Западе; здесь все шло и идет на счет славянства: из него выжали все соки, из которых и вырабатывают для себя все что нужно, а славянам говорят: вон! уступайте землю и убирайтесь куда хотите. Теперь это положение дел, это отношение Запада к славянству начинают сознавать русские люди. Придет время, что еще основательнее поймут дело, когда лучше познакомятся с этнографиею, географиею, историею и археологиею родного мира. Только знание своего и самих себя дает народам полезных общественных деятелей; а откуда их взять у нас, если мы знаем все, кроме того, что нам ближе, дороже всего, на чем покоится наша будущность, наше правильное национальное развитие на свой лад? Берите с Запада все, что только можно России, но не забывайте, что вы русские, что у вас другой мир и что в этот мир нельзя без разбору вносить все со стороны, дабы не захватить и того яду, от которого уже умирает европейский старец.
Со времен Петра Великого и Екатерины II мы начали помогать живущим в порабощении у Запада славянам. Черногория, Сербия, Болгария и православные Румыния и Греция уже успели вкусить плоды нашего заступничества за них. Остались в рабском положении славяне Австро-Венгрии и Пруссии; как помочь им? А придется; это только вопрос времени, вопрос, над решением которого вся Европа останавливается со страхом и всячески ломает себе голову, изыскивая средства оттянуть это решение. Разумеется, со славянами не обращаются уже больше так, как бывало: их не продают, не истребляют, зато нещадно бьют по языку и совести. Они отбиваются как могут, но сладить трудно в этих палатах и каморах, где большинство врагов. Многие, отчаиваясь в успехе борьбы, оставляют поле нескончаемой битвы и удаляются в Россию. Так в былое время шли к нам сербы, болгары; так теперь идут чехи, словаки, поляки и другие. Этот способ для увеличения главного ядра, может быть, и хорош: ядро становится все плотнее и плотнее; но дело в том, что от этого страдают оставшиеся, не желающие бросить свою землю, на которой их предки проживали тысячелетия. Ряды этих борцов редеют, все больше и больше стесняются, теряют устойчивость, и на наших глазах совершается в Венгрии и Пруссии то, что делалось в XII и XIII ст. между Одрою и Лабою. Церкви, школы закрываются, выборные устраняются, справедливости нет, язык не признается, народа будто не существует; его рассматривают только как запасной материал для пополнения немецких армий, которые стоят наготове сразиться с соседом: и станут западнославянские солдаты против русских, братья против братьев, подобно тому как готы в рядах войск Аттилы должны были нехотя драться со своими родичами на Каталаунских полях.
Все это давно сообразили некоторые западнославянские деятели. Между ними в особенности замечателен словак Штур. Он говорит, что для своего возрождения, для занятия во всемирной истории места, соответствующего своим силам и способностям, славяне должны прежде всего освободиться от невыносимого чуждого ига, приобрести государственную самостоятельность. Но вопрос в том, каким образом приобрести эту самостоятельность и как потом устроиться. На это отвечают три решения: а) чрез образование федерации из славянских земель; б) чрез соединение всех юго-западных славян с Австриею; и в) чрез присоединение всех славян к России. Разберем каждое из этих решений.
Федерация из славянских земель, нечто вроде Соединенных Штатов или Швейцарии, была бы возможна, если б соответствовала характеру славян, их быту и стояла бы в согласии с историей славянства. Но ничего подобного мы не находим у славян в их прошедшем. Не только федерация, но даже союзы славянских родов не могли составляться или, если составлялись, быть продолжительными в самые, по-видимому, удобные для этого исторические моменты: тотчас же давала себя чувствовать славянская рознь: возникала зависть, злоба, являлись предательства, даже на собственную голову предателей. Разрозненность славянских племен по Лабе, Драве и Саве, там помогавшая Карлу Великому и его преемникам в борьбе с ними и в подчинении их; уделы Руси и поведение князей пред погромом на Калке лучше всего свидетельствуют, как была бы уродлива эта славянская конфедерация. Во всяком случае, современное положение западных славян вовсе не благоприятствует образованию подобного союза. Хорутане или словинцы совсем ослабли духом; далматы, хорваты и словенцы мечтают о триедином королевстве, но каждое племя непременно хочет видеть себя во главе этого союза; Черногория, всегда свободная в своих горах, со своим обожаемым князем, никогда не захочет перейти от самодержавия в федерацию; Сербия, как уже королевство, равным образом захочет главенства в федерации; объединенная Болгария до Солуни, со включением Македонии и Фракии, со своими воспоминаниями о славном прошедшем, с огромным населением и приморскою торговлею, также ожидает для себя чего-нибудь получше федерации. На севере Богемия, Моравия, Словакия, Угрия и Галиция с Буковиною еще могли бы устроить союз, но чехи не захотят войти в него на равных с прочими союзниками правах, а потом эту полосу будет отделять от юга густое население немцев и мадьяр. Если австрийские немцы, до Лейты, когда-нибудь и отойдут к Германии, то все-таки остаются венгры и румыны, причем в особенности первые всегда будут противниками всех славян. Остаются еще прусские поляки, лужичане и кашубы. Первых еще можно было бы примкнуть к русским полякам, но последних некуда девать; эти о-ва, окруженные со всех сторон немцами, по самой изолированности своей не могут составить ничего прочного и крепкого, ни сами по себе, ни в соединении с другими племенами. Таким образом, ни разница политического и морального состояния отдельных племен, ни современное их географическое положение, ни исторические традиции — ничто, ровно ничто не говорит в пользу федеративной идеи.
Второй способ, постановки Австрии во главе всех западных и южных славян, в настоящее время как будто осуществляется, хотя до чего-нибудь серьезного в этом отношении еще не дошло и, вероятно, не дойдет. В минувшую войну Австрии позволили занять Боснию и Герцеговину, чтобы зажать ей рот, пока покончат с Турциею, с исламом, самым старинным нашим врагом. Эту уступку нужно было сделать, чтобы беспрепятственно освободить болгар, что составляло давнишнюю задачу политики России. Но с юга Черная Гора, Сербия и Румыния, с востока Россия — все это такие соседи Австрии, которые легко могут и отнять у нее ее случайное приобретение. Но предположим, что Австрии удастся стать во главе южнославянских государств: неужели это обойдется ей даром? Ни Германия, ни Россия не отнесутся равнодушно к подобному факту. Первая потребует присоединения к империи немцев, вторая имеет неотъемлемое право на Галицию. А кроме того Черногория, Сербия, Румыния и Болгария вовсе не захотят войти в такой союз с Габсбургами, в котором их короли и князья походили бы на южногерманских владетелей. И опять Россия не могла бы смотреть равнодушно на такой союз — как потому, что другие стали бы хозяйничать среди одноплеменных ей славян, так и потому, что славяне северной полосы — чехи, моравы, словаки, угро-руссы, поляки, лужичане и кашубы были бы тогда поглощены немецким морем. Усиление Австро-Венгрии в настоящем ее положении за счет юго-западных славян невозможно; а если б Австрии обещали помощь с севера на условии уступки за это Германии австронемецкого элемента, то тогда Габсбургам придется навсегда переехать в Пешт и затем очень скоро ограничиться только одною Венгриею, а может быть, вместе с мадьярами совершенно утонуть в славянском море. Вообще как ни раскидывать предположениями разного рода, но то, что сделано Россиею на Балканском п-ове, всегда будет представлять препятствие вожделениям Австро-Венгрии, так что и комбинация в пользу Габсбургов должна быть отнесена к области утопии.
Третье предложение, присоединение всего славянства к России, по мнению Штура, единственно исполнимо и желательно. Он говорит, что Россия пересоздала и вдохнула новую жизнь в Балканский п-ов, что она же согнула мадьяр и защитила австрийских сербов, хорватов и словаков и своим влиянием на Запад вынуждает щадить, хотя бы для виду, всех остальных славян. Штур представляет себе будущую славянскую монархию самодержавною, с государственным советом из лиц от всех жуп (племен). Общею связью всех племен должны быть православие, преподанное первоучителями, и литературный язык. Таким языком должен быть русский, как наиболее развившаяся ветвь языка славянского. Высказаны эти мысли, как видит читатель, не нами и не у нас, а среди западного славянства. Там они давно таятся, но до Штура их не высказывали в столь определенной форме