Здесь мы сталкиваемся с первой странностью, на которую литература не имеет сколько-нибудь внятного ответа: для такого важного дела Фотий послал человека, занимавшего сравнительно низкую ступень в церковной иерархии, не имевшего права рукополагать в священники. Более того, именитый Константинопольский патриарх вскоре вообще утрачивает интерес к этой миссии. Видимо, сыграли роль сложные отношения патриарха и Константина: скупые источники сообщают о расхождениях между ними, в том числе и догматического характера. Завершив перевод священных книг на славянский язык, братья отправились не обратно в Византию, что казалось бы естественным, а прямиком в Рим. И хотя там от проделанной работы в восторге были далеко не все, папа Андриан II устроил им торжественный приём. Подчеркнём: Константин и Мефодий готовили свой визит именно в Рим. Об этом свидетельствует то, что они заранее запаслись мощами папы Климента, особо чтимого Римской церковью.
Эти факты остаются крайне неудобными для поборников РПЦ не одного поколения; длительное пребывание борцов за православную веру в Венеции и Риме, мягко говоря, не улучшает их образ. И уж совсем из ряда вон выходящим является освящение папой сделанных переводов и признание славянской литургии богоугодной: начало служений по ним началось в римской церкви Св. Марии. Там же состоялось рукоположение подготовленных Константином учеников в священники, включая Мефодия, бывшего до того простым монахом. Посвящению в епископы самого Константина помешала серьёзная болезнь: прикованный к постели, он принял схиму, имя Кирилл, под коим и вошёл в историю, скончавшись в 868 году. Его даже хотели похоронить в главном храме Римской церкви — соборе Св. Петра, но брат настоял на его захоронении в церкви Св. Климента, рядом с мощами святого. В сан епископа, а затем и архиепископа возвели самого Мефодия, пользовавшегося расположением и покровительством следующего понтифика на римском престоле — Иоанна ѴІІІ.
Мефодий оправдывал высокое доверие, подготовив правовой кодекс «Закон судный людям», содержащий суровые санкции тем, кто недостаточно проникся христианством. За нежелание «творить требы и присяги» предусматривалась конфискация имущества и даже продажа в рабство. Кодекс стоял на страже особого положения церкви в жизни. Умер Мефодий в 885 году, рукоположив почти двести священников и оставив преемником одного из моравских учеников. Примечательна данная тому характеристика: стойкий в вере и прекрасно знает латынь. Правда, после кончины учителя мефодиевских учеников изгнали: они стали жертвой борьбы папства и немецкого духовенства, а сама Моравия вскоре прекратила своё существование. Но их дело не пропало даром: Кирилла и Мефодия свято чтили в Киевской Руси. До нас дошли их жития, датируемые ХІІ столетием.
Как в свете изложенного можно оценить их историческую миссию? Ответ на самом деле не вызывает больших затруднений: перед нами типичный униатский вариант, продвигаемый Римом для распространения своего влияния. Такой религиозный формат, адаптированный к греческому обряду, оптимальный инструмент для папского престола. О том, что кирилло-мефодиевская эпопея именно из этой серии, большого секрета для специалистов не составляло. Например, дореволюционный знаток РПЦ Евгений Голубинский (Песков), в своих трудах описывая их просветительство, недвусмысленно давал понять, откуда ноги растут. Лишь пребывание в штате Московской духовной академии не позволяло ему называть вещи своими именами. Не случайно уважаемый профессор, не пренебрегавший подобными сюжетами, находился под подозрением у обер-прокурора Священного синода Константина Победоносцева, нутром чувствовавшего угрозы для официальной церковной доктрины. Ведь за признанием кирилло-мефодиевского униатства неизбежно следовали более серьёзные вопросы о том, что собой представляло христианство Киевской Руси, провозглашённое нашим живительным источником.
Конечно, тогда подобные темы не могли полноценно обсуждать, ограничивались лишь намёками, бросавшими тень на церковный официоз. Это касается также оценок крестителя Руси князя Владимира. Историк Антон Карташёв, вслед за Голубинским, ставил под сомнение княжеские религиозные предпочтения вместе с корсунской былью о крещении. Указывал на контакты князя с Болгарской церковью — то ли автокефальной, то ли с каким-то непрояснённым статусом, не умалчивал об интенсивном обмене посланниками с Римом. Не скрывал Карташёв и конфликт Владимира с греками: в результате лишь его сын Ярослав Мудрый входит в юрисдикцию Константинополя. Но, конечно, из учёных того времени строго определённую черту никто переходить не решался.
Так, от западных материалов о насаждении христианства в Киеве латинскими миссионерами дружно открещивались, отвергая их как мифологические. Легендой считается Житие святого Ромуальда, сообщавшее о немецких миссионерах в славянских землях. В нём содержится рассказ о прибытии в Киев одного бенедиктинского монаха, именуемого «епископом русским». Княгиня Ольга, вернувшись после крещения из Царьграда, почему-то снарядила посольство к германскому императору Оттону І с просьбой прислать епископов и священников; в ответ тот вместе с папой Иоанном ХІІ и направил своих миссионеров. Популярна на Западе Хроника Титмара Мерзебургского, ровесница киевской Повести временных лет, где описывается ласковый приём Владимиром западного деятеля по имени Бруно.
Погружаться в споры о правдивости указанных источников выглядит не столько утомительным, сколько тупиковым. Подчеркнём другое: все эти известия актуализируются, если рассматриваются в общеевропейском контексте той эпохи. Напомним: вторая половина Х — ХІ век проходят под знаком доминирования германской династии Оттонов. Завоевав Рим и подчинив папство своей императорской власти, они провозглашают себя главными покровителями христианства, перехватывая пальму первенства у Византии, выбравшейся из иконоборческой полосы. Именно в это время в Италии, Германии, Франции наблюдается небывалый религиозный подъём. По свидетельствам хроник, начинается массовое строительство епископальных, монастырских храмов, обновление многочисленных деревенских часовен.
Надо отметить, что внутренняя христианская экспансия сопровождается внешней: последнюю Оттоны считали своей исторической миссией. Распространение веры практически полностью переходит в руки немцев, усиленно занявшихся христианизацией северных народов и славянских территорий; на этих направлениях достигаются весомые результаты. Данный период отмечен целым рядом крещений, совершённых под влиянием Римской церкви: в 942 году — датского короля, в 966-м — польского князя Мешко I, в 976-м — норвежского короля, в 985-м — венгерского герцога, а в 988 году череду крещений продолжил киевский князь Владимир, что органично укладывается в обозначенный выше ряд. Не случайно католическая церковь уверенно признаёт за Владимиром крещение киевских земель «по латинскому обряду». В 1634 году декретом папы Урбана ХІІІ его причислили к лику святых.
Возникает вопрос: а как же греческое православие, ставшее историческим выбором Руси? Как быть с образом святого Владимира — страстного проводника православия? Чтобы разобраться с этим, следует в первую очередь обратить внимание на церковные термины, этимология которых сохранила латинское, а не греческое происхождение. Само название «церковь» — cyrica («круг верующих») — латинское, тогда как греческое — εκκλησία [eklesia]; слово «крест» — от польского krzyż или латинского crucificus, а не от греческого σταυρὸσ [stavros]. Далее: слово «алтарь» происходит от латинского altare, а не от греческого βωμὸσ [bomos], «орарь» — надеваемая при служении полоса — от латинского orarium, вера по-гречески — πὶστη, «пост» в германских языках, производных от латинского, — fast (в готском (fasten означает «поститься»), а в греческом — ὴνηστερὶα [nesteria]. Понятие же «поганый» (то есть язычник) тоже восходит к латинскому paganus, греческий же вариант слова — αλλὸθρησκος [etnikos]. Число подобных примеров можно легко умножить. Согласимся, такая перегруженность церковного лексикона латинизмами весьма показательна.
Теперь посмотрим на многочисленную плеяду князей той самой православной Киевской Руси. Несложно заметить, что среди них нет ни одного с именем какого-нибудь знаменитого греческого святого. Если они крестились по византийским образцам, то это нельзя не признать очень странным. Кто же все эти Ярославы, Володимиры, Всеславы, Святославы, Изяславы, Мстиславы, Ярополки, Ростиславы? Скорее всего, перед нами персонажи греко-униатских реалий, ориентированных на католичество. Эту версию подкрепляют и известные в киевский период браки княжеских семейств. Так, Владимир Святой имел трёх жён: одна — дочь половецкого князя, другая — из Богемии, а третья — внучка Византийского императора Константина Багрянородного; дочь Владимира Доборогнева выдана за польского короля Казимира I.
Его сын Ярослав Владимирович (Мудрый) связал судьбу с дочерью шведского короля Олфа, а из десяти детей знаменитого киевского князя все женились или выходили замуж за иноземцев. Так, старший сын Изяслав был мужем сестры польского короля Казимира, другие сыновья породнились с дочерью саксонского маркграфа (Игорь), с дочерью графа Штадского (Вячеслав). Дочери Ярослава сосватаны: одна за французского короля Генриха І, другая — за норвежского, третья — за венгерского. Изяслав Ярославович сочетал уже свою дочь со следующим польским королём Болеславом. Дочь великого князя Всеволода Ярославовича вышла за маркграфа Шаденского, а затем за германского императора Генриха ІѴ.
То же самое наблюдается и в начале ХІІ века: дочери князя Святослава Изяславича замужем за польским королём Болеславом Кривоустым, за венгерским королевичем. Знаменитый Владимир Мономах женат на дочери англосаксонского короля Гарольда. Его сын Мстислав Владимирович стал супругом дочери шведского короля, а первая его дочь сначала была замужем за норвежским королём, а затем — за датским. Великий князь Всеволод Большое гнездо женат на дочери одного из чешских аристократов. Конечно, такие династические связи можно характеризовать как очень разветвлённые, и почти 90 % браков правящей прослойки Киевской Руси заключались с католиками или католичками. Случаи же родства с византийскими монархами встречаются редко, можно сказать, в виде исключений. Кроме Владимира Святого, о чём уже говорилось, Всеволод Ярославин женат на греческой царевне, дочь Мстислава Владимировича выдана за одного из сыновей византийского императора, да дочь Владимира Мономаха (Марица) — за греческого царевича Леона Диогена. Отмеченные династические предпочтения — весомый довод в пользу существования сильных католических веяний в киевской элите той эпохи.