Главным субъектом законодательства явились крестьяне, о них упоминают 17 из 25 глав. Провозглашалась постоянная крепостная зависимость, окончательно отменены урочные лета, установлен бессрочный сыск беглых. Законодатель впервые рассматривал вотчинников и помещиков как представителей государственной власти на местах, и прежде всего в пределах своих владений. Объект собственности становится комплексным — земля и сидящий на ней крестьянин со всей семьёй. Впервые в российской истории Уложение содержало описание государственных преступлений, причём последние карались весьма жёстко. В целом же смертная казнь за различные деяния была предусмотрена в 60 случаях, даже за попытку самовольно прийти с прошением к царю или боярской думе. Наказания за различные преступления очень дифференцированы в зависимости от статуса и состоятельности обвиняемого: разница штрафов колеблется от 1 до 50 рублей, разумеется, закон стоял полностью на стороне родовитого и богатого.
Со стороны народных масс новое законодательство было встречено без всякого энтузиазма. Поначалу даже Никон, ещё до возведения в патриархи, подыгрывая низам, позволял себе критиковать Уложение, называя его авторов «злодеями и разорителями закона евангельского». Но представителей правящей верхушки такие оценки абсолютно не смущали: там относились к местному населению примерно так же, как английские колонизаторы к индийским народам. Уложение настолько окрылило российские элиты, что подготовка к войне с Польшей пошла, как никогда, бойко. Началась перестройка армии с учётом негативного опыта двадцатилетней давности, когда военная модернизация по западному образцу окончилась неудачей. Теперь последовала ещё одна попытка, предпринятая сразу после так называемого соляного бунта 1648 года. На рост стоимости жизни население ответило погромами, в ходе которых пострадали дома высшего чиновничества: толпа требовала выдачи приближённых к царю. После этих волнений Алексей форсировал создание гвардии и полков «иноземного строя». Сначала вновь сформировали четыре полка, привлекли соответствующих специалистов. Развернулось масштабное перевооружение воинских частей. Его смысл заключался в смене оружия, использовавшегося также и в турецкой армии, на европейские образцы. Первые мушкеты в России появились ещё в начале 1630-х годов, теперь же закупались партии по несколько десятков тысяч.
Поводом для развязывания войны стало заключение 8 января 1654 года Переяславского договора о присоединении Украины к России. Для украинско-польских выходцев, сплотившихся вокруг Романовых, это был не просто дипломатический акт, а поистине историческое, эпохальное событие. Ведь с помощью малороссийских перспектив планировалось окончательно объяснить всем и каждому внутри страны, почему они здесь хозяйничают. Если ранее государственная легитимация, включая Михаила Фёдоровича, опиралась на земские соборы, которые рассматривались естественным подспорьем власти, то теперь на смену этому институту приходит Малороссия.
Не случайно с момента её присоединения в 1654 году, пусть пока ещё формального, навсегда прекращается практика созыва земских соборов. В них уже нет надобности, поскольку романовская власть объявлялась продолжением подлинных начал, олицетворяемых Украиной, что перевешивает представительство земель, замутнённых татарскими примесями; центр тяжести государственности смещался. Поэтому обладание Украиной преследовало не столько экономические цели, как это традиционно считается, сколько крайне важные идеологические смыслы. С этого времени война с Польшей превращается по большому счёту в борьбу за Украину.
Но претворить в жизнь эти далеко идущие планы оказалось совсем не просто, несмотря на то, что в самой Малороссии противостояние с Польшей длилось уже шесть лет. Казачья верхушка лелеяла надежды стать третьим равноправным участником Люблинской унии — наряду с Польшей и Литвой. Однако многие в Речи Посполитой были не в восторге от признания казачества равным, тем не менее польский король Владислав ІѴ склонялся пойти навстречу: он рассчитывал превратить казачество в свою опору в противостоянии с магнатами.
Смерть короля в 1648 году перечеркнула планы, коими жила «украинская вольница». В ответ она стала угрожать пуститься в самостоятельное государственное плавание, начались вооружённые столкновения. Украинцы для усиления позиций решили «завязаться» с Москвой, к чему усиленно подталкивали восточные патриархи во главе с константинопольским. Греческая церковь имела здесь большой интерес, она активно реанимировала подзабытые наработки о «всея Руси», что давало возможность вновь претендовать на духовное руководительство (и не только) огромными территориями. Первым Богдана Хмельницкого на союз с восточным соседом подвинул Иерусалимский патриарх Паисий, следовавший в Москву за милостыней. Высокопоставленный грек разжёвывал гетману преимущества проекта «всея Руси». В результате в Москву направился украинский представитель С. Мужиловский, а с ответным визитом прибыл посланец царя Алексея Михайловича Г. Унковский.
Заключая Переяславский договор, украинская сторона пока ещё с большим скепсисом отнеслась к единению. Старшины и духовенство с подчёркнутым пренебрежением взирали на народы, проживающие на обширных восточных территориях, и ни о каком-либо братстве с ними слышать не желали. Тем не менее Алексей Михайлович, проникнувшись константинопольскими идеями, весной 1654 года объявил войну Польше. Измученная казацким сепаратизмом и кризисом в сейме, та не смогла оказать сколько-нибудь действенного сопротивления. Дела у российских войск пошли действительно успешно не в пример прежним конфликтам. Довольно быстро овладели Дорогобужем, Борисовым, Могилёвом, вступили в Вильно. За несколько лет вернули почти всё, что уступили полякам ранее: Алексей поспешил принять титул великого князя Литовского.
Однако препятствием победоносному шествию стали казацкие верхи, ещё недавно клявшиеся в верности Москве на знаменитой Переяславской раде. Несмотря на константинопольское кураторство, гетман Богдан Хмельницкий проявил полное безразличие к подписанному им же договору о «вечной дружбе». Без тени стеснения он заключил ещё одну унию — со Швецией, по которой та вступала в войну с Польшей. В этом случае украинцы рассчитывали не просто на вооружённую поддержку, а преследовали далеко идущие цели по разделу Польши вместе со Швецией и Венгрией. Перед нами попытка осуществить то, чего через сто с лишним лет полякам избежать уже не удастся.
Теперь же из-за предательства гетмана Россия оказалась в сложном положении, поскольку шведский король, исходя из союза с радой, выдвинулся против московских войск. Боевые действия в отношении такого подготовленного противника оказались весьма нелёгким делом. Образцовая шведская армия, уступая втрое по численности, нанесла царским войскам крупное поражение возле Риги. Поведение Хмельницкого вызвало естественное возмущение Алексея, жёстко потребовавшего от «братского союзника» объяснений. Но получить их не удалось: в 1657 году того отравили, по существующим версиям то ли поляки, то ли агенты московского царя.
Но дело знаменитого гетмана не умерло: его преемники продолжали демонстрировать, мягко говоря, виртуозность в интригах с соседями. Отвернувшись от шведского короля, гетман Выговский переориентировался на крымского хана и даже угрожал походом на Москву, одновременно заигрывая с Речью Посполитой, с которой в 1658 году успел заключить очередную (уже третью по счёту) Гадячскую унию. Сменивший его Юрий Хмельницкий (сын Богдана) вновь сделал шаг навстречу восточному соседу, решив участвовать в совместном броске на Львов. Но юный гетман оказался достойным своего папы, неожиданно ускакав к полякам.
Подобные действия казацкой верхушки объясняются просто: она старалась любыми способами добыть самостоятельность Украине, оттого-то вышеназванные персонажи пользуются почётом у местных националистов всех поколений. Только вот царю Алексею нужна была совсем другая Украина — в составе России. Отсюда снисходительность к череде откровенных предательств и то упорство, с коим он выгрызал этот кусок Речи Посполитой. Ему требовалась не просто территория, а фундамент для господства новой российской элиты, густо замешанной на украинско-польских дрожжах.
Положение усугублялось тем, что появление московских войск на территории Украины и Литвы вызвало брожение среди населения. Эта крайне неудобная тема по понятным причинам не приветствуется романовскими историками. Её сюжеты наглядно свидетельствовали о дефиците братства с теми, кого объявили якобы жаждущими единения. Как уже говорилось, на Украине казачество не желало видеть московских людей и требовало, чтобы их здесь «не водилось». В литовских землях развернулась целая партизанская война: население постоянно тревожило царские соединения мелкими болезненными уколами, а иногда доходило и до серьёзного. Партизаны пытались отбить город Борисов, предприняли набег на Витебск, а в феврале 1661 года в Могилёве разгромили дислоцированный там московский гарнизон численностью около двух тысяч человек.
Современные белорусские националистические авторы любят рассуждать об агрессии, выдвигая обвинения в адрес России. Однако у них проскальзывают любопытные детали об участии в этом, по их выражению, геноциде, например, князя Трубецкого — уроженца тех самых территорий, которые он с энтузиазмом громил, в чём усматривают некую иронию судьбы. Если же отрешиться от иронии, то тогда можно уяснить, что названный Трубецкой здесь отнюдь не исключение, а закономерность. Это представитель россыпи литовских (полонизированных) кадров, в разное время осевших на нашей земле. С помощью Романовых они зацепились за власть и теперь обосновывали своё первенство, намереваясь представить Москву «детищем», чьи истоки лежат на Украине и Литве, то есть в Киевской Руси. Нужно было только заполучить эти «святые» начала и предъявить их московским народам, испорченным татарским игом, тем самым подчеркнув свою первосортность и безоговорочное право властвовать. Несогласных с таким историческим фортелем белорусов или литвинов никто не спрашивал, превратив бывших сородичей в разменную монету.