6. Идеологическая архитектура никонианства
Единение Украины с Московией, как показано в предыдущей главе, коренным образом отличается от череды событий подобного рода. В данном случае речь не столько о присоединении очередной территории, сколько об обретении фундамента, на котором энергично возводилось новое государство. Афонские разработки ХІѴ века о Малой (коренной) Руси и Великой (расширенной) — обрели вторую жизнь, вновь превратившись в ключевой инструмент порабощения нашей страны. В соответствии с византийским образом «всея Руси», Малая (то есть Киевская) Русь объявлялась истинным началом всей России, существование последней без Украины подавалось как некая неполноценность или аномалия. А потому необходимо выправить исторический дефект — вернуть страну к истокам, очистить её от всего наносного. Исходя из этой схемы, долгое пребывание вне «родины-матери», то есть вне Украины, испортило московитов, требовало религиозно-нравственного исцеления «заблудших». Лекарством провозглашалось «правильное» православие киевской церкви, через греков сохранившее всю полноту веры.
Конечно, претворение в жизнь подобной затеи — задача не из лёгких, так как население огромной страны оценивало религиозную ситуацию с точностью до наоборот. В Московии издавна рассматривали свою веру выше греческой, отступившей от старины, и ориентироваться на константинопольские образцы признавалось недопустимым. Например, Стоглавый собор 1551 года принудил жителей Пскова, употреблявших на греческий манер троеперстие, перейти на московское двуперстие. Непосредственно же украинская церковь, пропитанная униатским (католическим) духом, вообще не вызывала в Москве интереса, а религиозные связи с Киевом, мягко говоря, не отличались интенсивностью. Знакомство с украинскими «православными», состоявшееся в Смуту начала ХѴІІ столетия, не настраивало на духовное общение. Нанесённые кровавые раны, разорение земель, оскорбления наших святынь спустя лишь несколько десятилетий не могли быть забыты. Отсюда та чрезвычайная осторожность, с которой Романовы подходили к предстоящей церковной перестройке на греко-украинский лад.
Когда архимандрит Троице-Сергиевой лавры Дионисий (Зобиновский) после избрания Михаила Фёдоровича начал призывать к исправлению богослужебных книг, то царское окружение одёрнуло чересчур усердного иерарха. Его убрали с видной Церковной позиции. Кстати, этот архимандрит Дионисий, раскрученный, впоследствии романовскими историками, весьма мутный персонаж. В обороне знаменитой обители он, как думают многие, участия не принимал, находясь в другом монастыре: именно под его присмотр Лжедмитрий І сослал патриарха Иова, где тот и закончил свои дни. В 1610 году Дионисия, явного приверженца пятой колонны, переместили в освобождённый от украинско-польской осады Троице-Сергиев монастырь. Здесь он приобрёл патриотический лоск, пытаясь примирить «тушинцев» из первого ополчения с Дмитрием Пожарским. Поэтому затем ему делегировали весомую роль в прекращении смуты, причислили к лику святых. Но тогда его ретивость в отношении церковной реформы ещё не окрепшие власти не поддержали.
Они, как и возвратившийся в 1619 году из польского плена Филарет (Романов), прекрасно отдавали себе отчёт в невозможности преобразований на церковном поприще в условиях нестабильности новой династии. Это усугубляла и общественная репутация вернувшегося патриарха, запятнанного откровенным предательством в пользу поляков. Потому внешне он поспешил дистанцироваться от униатства, перед коим в действительности преклонялся до последнего вздоха. Рядясь в тогу почитателя московской веры, Филарет провозгласил защиту последней от западной заразы. Религиозное общение с православными Речи Посполитой без обязательного повторного крещения не приветствовалось. К примеру, украинец архиепископ А. Крыжановский даже после перекрещивания в 1630 году не смог устроиться на монастырское служение в России, так как его униатское прошлое сочли предосудительным. Кроме этого, ограничивалось хождение так называемых латинских религиозных книг, в изобилии печатавшихся в типографиях Венеции и Кракова: известны указы 1627–1628 годов об их недопущении. Романовские историки буквально умилялись такой заботой о православной духовности, благодаря чему, писали они, удалось избежать заражённости московской церкви извне. Правда, через несколько десятилетий эту самую церковь отдадут на растерзание тем, от кого её так «бережно хранили».
Публичные контакты с Украиной начинаются в 1640-х годах, уже после смерти Филарета. По мере укрепления династии связи налаживаются с ведущим учебным заведением тех краёв — Киево-Могилянской духовной академией. Она была устроена по образцам многочисленных польских коллегий, образование в которой также велось на латыни. В академии господствовал польский дух, широко ретранслируемый в украинскую элиту. Наиболее известный Киево-Могилянский ректор той поры — Пётр Могила, затем и Киевский митрополит — ярый приверженец польской культуры, чьи основные помыслы были связаны с Речью Посполитой. Польский король даже намечал продвинуть его в местные «православные» патриархи в пику восточному соседу. Тот всегда свысока смотрел на московскую церковь, от публичного пренебрежения к которой его удерживала не братская любовь, а денежная поддержка, тихо выделяемая со времён Филарета. В 1640 году Могила уже предлагал устроить в Москве с помощью киевских монахов-просветителей школу с продвинутым обучением, то есть по греческо-униатским образцам, но тогда на это не решились.
Впервые высокая оценка православия греков прозвучала незадолго до смерти царя Михаила в ходе дебатов с датским принцем Вальдемаром. Тот прибыл в Москву в качестве жениха царской дочери и не пожелал перекрещиваться, намекая на испорченность православия. В ответ патриарх Иосиф (1640–1652) убеждал: греки обладают всей полнотой веры, они отвергли римских пап как раз за отступление от этой самой полноты. Лютеранские пасторы из свиты принца активно развивали тему очищения от папства и возврата к истокам веры. Патриарх их поддерживал, заявляя, что греческая церковь наиболее древняя, а значит, «согласуется с правым исповеданием». Разговоры же об испорченности греков наотрез отвергались. Более того, последние ставились в пример как хранители древнего устава, в том числе и церковных обрядов, что уже прямо шло вразрез с московской традицией. Тем самым патриарх Иосиф обозначил направление, куда следовало двигаться.
Именно при нём в Москве распространяется новая религиозная литература полемического характера. Наиболее весомые из этого ряда — Кириллова книга, «О вере», Малый катехизис — представляли собой перепечатку трудов, подготовленных в стенах Киево-Могилянской академии. В 1648 году большим тиражом издаётся славянская грамматика М. Смотрицкого с обширным введением и центральной мыслью о неправильности московских церковных книг, их исправление названо богоугодным делом. Автор писал о необходимости этой работы, которую должны поручить знающим и образованным людям. Кого Смотрицкий имел здесь в виду, догадаться несложно. Царь Алексей Михайлович лично обратился к Киевскому митрополиту Сильвестру Коссову с просьбой прислать учёных мужей, сведущих в греческом и латинском языках. Вскоре вслед за литературой в Москве появляется первая деятельная группа из Киево-Печерской лавры и других монастырей: Арсений (Сатановский), Славинецкий, Тернопольский, Вережанский, Птицкий, Быковский и другие, численностью около тридцати человек. Они начинают активно вразумлять местные кадры по вопросам вероисповедания. Начать решили с изменений в церковном пении. С 1651 года по униатским образцам в нотные книги вносились коррективы.
Всей этой славной компании покровительствовал всемогущий царский духовник протопоп Благовещенского собора в Кремле Стефан Вонифатьев. Сразу скажем, что это персонаж с неясным происхождением, о чём до сего дня спорят специалисты. Кстати, современники той эпохи нередко указывали его фамилию на малороссийский манер — Вонифатьевич. Интересно, что, несомненно, по указанию Алексея, им был собран ещё один кружок, занявший привилегированное положение в церкви. В него, напротив, вошли представители исконно российских регионов, обладавшие незаурядными способностями. Речь о протопопах Иване Неронове, Аввакуме Юрьевецком, Логгине Муромском, Лазаре Романовском, Данииле Костромском, архимандрите Никоне и др. Они обсуждали укрепление благочестия, требовали уничтожения языческих суеверий, народных игрищ и т. д.
Цель возникновения этого кружка станет понятной чуть позже, когда вопрос о масштабной церковной реформе встанет в полный рост. Разрыхлявший для неё почву патриарх Иосиф в силу преклонных лет был не в состоянии вытянуть такое дело, не поспевая за событиями, обещавшими быть весьма бурными. Выдвинуть же на роль патриарха кого-либо из малороссийского «десанта» вообще было чревато провалом. В этом случае народное возмущение могло выйти далеко за рамки прогнозируемого. Требовался энергичный, яркий исполнитель исключительно из местных, кому можно было бы доверить руководство погромными действиями по украинским заготовкам. Смотрины такого исполнителя и проходили в этом кружке под присмотром Вонифатьева. Выбор царя пал на Никона, чьи силы и честолюбие били через край. Именно ему выпала доля войти в историю, мягко говоря, в предельно противоречивом качестве.
Сказать, что Никон с первых шагов оправдывал оказанное доверие, было бы слишком слабо. Взойдя на патриарший престол, он проявил невиданную прыть в разрушении той церкви, в которой вырос и в любви которой клялся. Перед Великим постом 1653 года он разослал по всем церквам Москвы распоряжение креститься тремя перстами. Эта неожиданная грамота нового патриарха повергла в шок, поскольку неуклонно соблюдалось правило, подтверждённое Стоглавым собором столетней давности: кто не знаменуется двумя перстами, тот будет проклят. Негодование открыто выразили члены кружка, к коему ещё недавно принадлежал сам Никон. Неронов, Аввакум и другие ожидаемо отвергли новшества, считая, что московская церковь верна истинному православию, а погрешности в чинах и обрядах лишь следствие небрежного их выполнения, что устранимо через воспитание пастырей. Они дружно апеллировали к царю, пытались открыть ему глаза, тем самым продемонстрировав непонимание того, что речь идёт не только о церковном вопросе, а о большем: о фактическом превращении страны в колонию во главе с домом Романовых.