Бунт начался 15 мая 1682 года, когда стрельцы вместе с толпой ворвались в Кремль, потребовав предъявить притеснённого Ивана. А. Матвеев решил успокоить страсти, выведя обоих царевичей к народу. Однако всё испортил глава Стрелецкого приказа Ю. М. Долгорукий, в жёсткой форме потребовавший всех покинуть Кремль. После чего разъярённые люди накинулись на сановников. На глазах юного Петра растерзали его родственников, бояр А. Матвеева, Г. Г. Ромодановского, Ю. М. Долгорукого с сыном, И. М. Языкова, нескольких высокопоставленных иностранцев и других. После этой кровавой бойни Пётр всю жизнь страдал нервными конвульсиями. Толпы в течение трёх дней рыскали по Кремлю, выискивая изменников. Патриарх Иоаким пытался их успокоить, но на него не обращали внимания.
Итог — провозглашение царями и Ивана, и Петра, а Софью — правительницей при них. Власть перешла к Милославским, старейший из них, И. М. Милославский, возглавил сразу ряд ключевых приказов (Пушкарский, Иноземный и другие), но продержался всего несколько дней, поскольку бенефициарами бунта стали также и Хованские. Отец получил Стрелецкий, а сын — Судный и Сыскной приказ. Таким образом, неожиданно образовалась партия, говоря современным языком, силовиков. Именно Хованские из-за какой-то ссоры настояли на отставке И. М. Милославского, и тот даже бежал из Москвы, прячась от них по подмосковным имениям. Для всех становилось ясным, что силовики превращаются в грозную силу.
Помимо перестановок в верхах, бунт буквально внёс в текущую политическую повестку вопрос о религиозном расколе. Как свидетельствовали документы, повсюду вспыхнула агитация за старую веру, все её противники и гонители умолкли, тех, кто подавал голос за никониан, подвергали избиению. Раздавались требования отказаться от религиозных новин, не ходить в эту «церковь». В такой обстановке под давлением снизу правительство и патриарх Иоаким были вынуждены согласиться с публичным состязанием о вере. Старообрядческие настроения выражали шесть начитанных раскольников, именуемых официозом «злой шестерицей». Во главе её стоял Никита Добрынин из Суздаля, прозванный никонианами Пустосвятом, а также раскольники из Подмосковья, Олонецкого края.
Власти всячески оттягивали публичный спор, открывали винные погреба, чтобы отвлечь часть народа. Патриарх Иоаким предложил вместо прений о вере устроить испытание иначе. Положить в раку святого митрополита Петра старые и новые книги, запечатав Успенский собор Кремля. Пусть святой чудотворец «явит» своё отношение к тем или иным текстам, оставив те, которые ему угодны, а кои противны — выбросит из раки. Но раскольники посчитали, что кто-то из никониан затаится внутри опечатанного собора и вышвырнет старые книги, а потому отказались от патриаршего предложения.
Староверы продолжали настаивать на проведении открытого диспута, причём обязательно до венчания царей, назначенного на воскресенье 25 июня 1682 года. Они стремились, чтобы цари-государи венчались в истинной, старой вере, а не в латино-римской. Миссию переговорщика от лица раскольников взял на себя И. А. Хованский, который даже публично начал креститься двуперстием. Однако это покровительство нельзя назвать удачным. Хованский разыгрывал староверческую карту, хорошо понимая, насколько это мощный фактор давления на верхи. Сам Хованский по происхождению — потомок литовских королей (Гедиминовичей), чем очень гордился. Кроме того, он вынашивал планы породниться с царским семейством через женитьбу своего сына на младшей сестре Софьи — Екатерине Алексеевне. Не пренебрегал новый глава Стрелецкого приказа и патриархом Иоакимом, посещая того для благословения. Не удивительно, что, взявшись пролоббировать диспут о вере, он фактически затягивал его проведение, чтобы венчание царей прошло, как и намечалось, по новому чину. В ответ возмущённые толпы ворвались в Крестовую палату, вступив с патриархом в дерзкие препирательства. Отделаться от прений не получалось, да и в планы Хованского окончательно «хоронить» нужную ему акцию не входило. Поэтому 5 июля 1682 года при его попустительстве народ пошёл в Кремль.
По воспоминаниям современников, обстановка на Соборной площади была такова, что патриарх с архиереями ожидали избиения. Не рискнув выйти к нахлынувшей толпе, они выставили какого-то священника с печатными тетрадями, которого едва не растерзали. Зазвучали речи раскольников, чередовавших доводы за старую веру с непотребными эпитетами по адресу никонианской церкви. Тогда патриарх Иоаким предложил перенести обсуждение в Грановитую палату, чтобы в нём смогло участвовать царское семейство. Староверческим лидерам идея дискутировать внутри здания была не по душе, но тот же Хованский уговорил их согласиться. Споры там разгорелись с новой силой, причём патриарх, по воспоминаниям очевидцев, выглядел не лучшим образом. Сначала он говорил, что простолюдинам не подобает влезать в церковные дела и судить архиереев. Затем, по сути, отмежевался от проведённой реформы: не им это задумывалось, а он, дескать, пришёл на готовое. Инициативу пришлось брать Софье, которая жёстко оппонировала раскольникам, обвиняла их в непочтении государям. В ответ было сказано, что ей нужно не «царство мутить», а удалиться в монастырь. На этой ноте прения свернулись.
Софья прекрасно поняла, что промедление смерти подобно и, собрав группу верных стрельцов, спустя несколько дней арестовала зачинщиков неприятного диспута, чему Хованский не препятствовал, как, впрочем, и казни Никиты Добрынина, объявленного политическим преступником. Чтобы как-то сгладить последствия, патриарх Иоаким со своей стороны «вовремя» узрел в патриаршей ризнице ковчег с мощами апостола Андрея Первозванного, привезённый и подаренный греками ещё царю Михаилу Фёдоровичу. Рука апостола была сложена троеперстным знамением, о чём оповестили всех, кого только можно, а мощи выставили на всеобщее обозрение.
Тем не менее напряжение не спадало, царское семейство жило в страхе, опасаясь очередного нашествия в Кремль. В этой обстановке двор в середине июля 1682 года покидает столицу, проживая в селе Коломенском, Саввином монастыре, а после направившись в Троице-Сергиеву лавру. Ход последних событий продемонстрировал, что необходимо избавиться от опеки Хованского, активно использовавшего раскольников в своих интересах. Упорно циркулировали слухи о готовности того занять престол, опираясь на стрельцов. Софья решила сыграть на опережение: под предлогом приезда сына украинского гетмана Самойловича Хованского вызвали ко двору и схватили, казнив вместе с тридцатью семью стрельцами 17 сентября 1682 года по пути в Троице-Сергиеву лавру. Только в ноябре, выждав ещё около двух месяцев, царское семейство решило вернуться в Москву.
По возвращении двора патриархом Иоакимом незамедлительно был устроен Церковный собор, резко ужесточивший гонения на старообрядчество. Были разработаны так называемые «12 статей», прозванные в народе драконовскими. Этими статьями устанавливались по сути своей инквизиционные меры: нераскаивающихся раскольников сжигать в срубах, ложно обратившихся, а затем вновь приставших к расколу казнить без испытаний, проповедников староверия — сжигать, не донёсших о раскольниках — бить кнутом и ссылать. После 1682 года мечты староверов о возможности «исправления» царей рассеялись окончательно. Период открытой борьбы с никонианским режимом завершается, а раскольничий фактор полностью уходит из политики, которая начинает определяться другими внутриэлитными раскладами, о чём и пойдёт речь дальше.
8. Лицо оккупационной администрации
Утверждение о том, что цементирующим элементом романовской элиты был украинско-польский контингент, необычно. Национально-этническая окраска верхов неизменно рассматривалась как исконно русская, а какие-либо уточнения считались излишними. Недооценённым остаётся тот факт, что итогом навязанной церковно-униатской реформы стало привилегированное положение кадров именно украинско-польского происхождения. Формирование никонианской элиты происходило в отрыве от коренного населения, которое в своём большинстве отторгало религиозные новшества, а потому какие-либо духовные связи с меняющимся высшим сословием утрачивались. В новом элитном разливе уже не оставалось места мусульманству или старообрядчеству, окончательно выдавленным из государственной жизни. В то же время внутри правящей прослойки стирались грани между боярством и дворянством: часть первого теряла былое значение, а многие из второго набирали силу за счёт родства с царским семейством или же благодаря заслугам на армейском или приказном поприще.
В преддверии петровского царствования выделялись Стрешневы и Милославские, Языковы и Лихачёвы, Нарышкины и Матвеевы, Башмаковы и Збаровские. Довольно типичная выборка видных фамилий того времени, однако их происхождение, а главное, культурные предпочтения позволяют характеризовать эти роды как находившиеся прежде всего в украинско-польской орбите. К тому же в последнюю четверть ХѴІІ века российские элиты нашпиговывались свежими украинскими представителями со схожей ментальностью. Так, гетман Брюховецкий успел породниться с боярином Д. А. Долгоруковым, женившись на его дочери, а его преемник Самойлович выдать дочь за князя Ф. П. Шереметева.
Подобным образом поступали и другие малороссийские старшины и полковники, в результате чего украинско-польское присутствие в верхах только расширялось. Казалось, вливаясь в состав России, все они должны столкнуться с целым рядом проблем. Но парадоксальность российской ситуации в том и заключалась, что присоединённые чувствовали себя на редкость комфортно. Отечественный высший свет начиная с Алексея Михайловича и вплоть до Петра І был густо окрашен в украинско-польские тона. А вот кто испытывал сильный дискомфорт, так это коренное население, то есть те, к кому якобы присоединяли «несчастную» полонизированную публику.
С Петра І отчуждение романовской элиты от населения только нарастало, чему способствовал бурный приток иностранцев. Если в царствование Алексея Михайловича эти процессы только набирали силу, то при Петре развернулись во всю мощь. Любовь ко всему иноземному отличала государя буквально с пелёнок. Первым его воспитателем был шотландец Менезиус, пленённый в польскую войну 1654–1667 годов. Алексей Михайлович приблизил этого ловкого человека и даже посылал с поручениями в Европу и в конце концов приставил к юному царевичу. Среди первых учителей Петра значился и голландец Ф. Тиммерман, давший ему азы арифметики и геометрии. Увлечению будущего государя морским делом способствовал другой голландец, X. Бранд, специально выписанный в Россию для строительства флота. Построенный при его участии первый корабль, спущенный на воду на Волге, был сожжён отрядами Степана Разина. Бранд же руководил закладкой новых кораблей на Переяславском озере.