Последние изменения в жизни парочки произошли совсем недавно. Бойфренд Таниной мамы наконец сделал ей предложение, и тут же они вдвоем решили с Таней помириться. Приехали в гости к Лавриковым с цветами и дорогим подарком — шикарным ноутбуком сине-стального цвета. За столом сидели как три супружеские пары. И все почти подружились. Бывший френд и будущий муж Таниной мамы так пленился своей решительной падчерицей, что тут же предложил ребятам профинансировать свадьбу. Но Таня заявила, что до свадьбы еще далеко. Куда им спешить? У них еще вся жизнь впереди!
Тогда вместо свадьбы будущий отчим подарил им с Лешей две тысячи долларов. И Таня обдуманно распорядилась деньгами, поделив их на три части. Треть отложили на всякий случай, треть досталась Леше, ему давно пора было обгрейдить компьютер, а на оставшееся она купила себе туфли и костюм и сделала прическу.
Вот такая поразительная история. От урока к уроку она обрастала все новыми и новыми подробностями, от девчонок перекатилась к мужской части класса, и здоровенные лбы, вроде Гравитца, Сазонова и Айдарова, с нескрываемым изумлением и завистью глазели на низкорослого болезненного Лешу. Надо же — с девчонкой живет, каждую ночь, наверное, и не по разу этим делом занимается… Как девушка Таня Усольцева никому из них особенно не нравилась, но сам факт…
После уроков все темным кругом собрались вокруг первой парты в правом ряду. Леша заметно конфузился. Но Таня, как настоящая телезвезда, отвечала на все вопросы: кто ходит в магазин, и кто Лехе рубашки гладит (она, разумеется), и не собираются ли они завести киндера? А куда спешить? Надо школу сначала окончить. Ну, может быть, потом, если вступительные экзамены будет в лом сдавать. Вдруг кто-то из стоявших сзади выкрикнул:
— Горько!
Было это ни к селу, ни к городу. Но все вдруг разом страшно развеселились и вразнобой принялись кричать «Горько!». Таня окинула своих одноклассников взглядом, полным сожаления:
— Ну что вы как дети!
Однако ребята не унимались. И тогда она решительно положила руку Леше на плечо, склонила голову набок, притянула его к себе и привычным отработанным движением сладко чмокнула прямо в губы.
— Ну что, довольны теперь?
И опять кто-то сзади крикнул:
— А с вас причитается!
— Точно! Свадьбу зажали! Тащите шампанское! — загалдели ребята. — Леха, беги!
— Не побегу, — с мрачной решительностью буркнул Леша. Парень он был покладистый, но сейчас, видно, и его проняло до печенок.
— Он не побежит, — сказала, как отрезала, Таня.
Тогда Машка Суханова предложила:
— А пусть они на дискотеку его принесут! — В школе ходили упорные слухи про дискотеку перед осенними каникулами, хотя официального объявления о ней еще не было. Тут все хором загалдели, и стало ясно, что Тане придется уступить. Они пошептались с Лешей, и он объявил:
— Заметано! Будет вам и белка, будет и свисток. Будет и шампанское, и кола, и пирожные!
— Ура! Горько! Совет да любовь! Так держать! — все кричали, свистели, хлопали их по плечам, девчонки целовали Таню. Дело кончилось тем, что ребят, прямо на стульях, взгромоздили на плечи и торжественной процессией донесли до раздевалки.
Вот так весело завершился день.
Однажды утром Санек и Тема, как обычно, встретились на углу у обувного, чтобы вместе идти в школу.
— Слушай, Сазон, у меня знаешь, какая новость? — радостно заговорил Белопольский. — У отца друган есть, фанат боев без правил. Ходит на закрытые бои и у нас, и за границей, снимает на камеру, потом фильмы монтирует.
— И чего? — осторожно спросил Санек. Упоминания обо всяких боях казались ему намеками на недавнюю драку с Мишкой Гравитцем.
— А то, что он недавно отцу очередной фильм перезалил. Есть предложение: часам к восьми подваливай ко мне, просмотрим. Идет?
Подобные приглашения были редкостью, Тема звал к себе в гости нечасто.
— Идет, — кивнул Санек.
— И еще Левку позовем — он хотел с отцом встретиться. Говорит, я его соблазнил, теперь тоже подумывает социологией заняться. Но хотел сначала со стариком моим перетереть, узнать, какие перспективы.
— Нет вопросов!
Вечером они по мальчишеской привычке встретились на улице с Левой Залмоксисом и вместе пришли к Белопольским.
Смотреть бои было решено не на Темкином компе, а в гостиной на домашнем кинотеатре. Ребята и Темин отец, Антон Анатольевич, разместились на широком диване и в мягких креслах. Фильм был записан на флешку, которую Тема воткнул прямо в разъем плазменного телевизора — Санька впервые в жизни узнал, что и такое бывает.
Зрелище было кровавым и захватывающим. Стереозвук делал его особенно реальным, рев толпы слышался отовсюду. Звуки ударов, падений, редкие стоны звучали, будто на расстоянии вытянутой руки. Казалось, динамики передают даже тяжелое дыхание бойцов. Короткие сюжеты сменяли один другой. Удары, подножки, броски, захваты… Санек не замечал, как он вздрагивает при каждом ударе. Но и остальные зрители тоже время от времени инстинктивно подергивались или откидывали головы, словно опасаясь, что брызги крови с экрана могут их заляпать.
Полтора часа пролетели как одна минута. Когда экран погас и Артем зажег верхний свет, глаза всех четверых зрителей блестели от возбуждения. Темин папа, казалось, помолодел до возраста сына. Вчетвером они принялись жарко обсуждать увиденное.
Вошла Темина мама, прикатила сервировочный столик, уставленный тарелками с бутербродами, коробками сока, бутылками газировки.
— Приказываю все умять. Чтоб ни крошки не осталось! — грозно сказала она.
Все послушно потянулись за бутербродами. Санька впился зубами в белый хлеб с бужениной, украшенный зеленой веточкой укропа. Вкуснотища! У них дома практически никогда не бывало ни буженины, ни окорока, ни дорогих колбас — очень дорого.
Когда бутерброды исчезли, а сока и воды заметно поубавилось, Лева обратился к Теминому папе:
— Я давно собирался поговорить с вами, Антон Анатольевич. Мне Тема много рассказывал о социологии. И я ему завидую просто черной завистью: он уже серьезные книги читает, вузовские учебники, а я пока как-то не определился с профессией. С математикой у меня дела идут хорошо, а в гуманитарку меня никогда не тянуло. Но вдруг подумал — а почему бы и нет? Наука-то перспективная, хоть и молодая. Ведь при советской власти у нас в стране никакой социологии почти и не было? Или я не прав?
Было видно, что Антону Анатольевичу по нраву завязавшийся разговор. Он отвечал задумчиво, не торопясь, переводя взгляд с одного собеседника на другого.
— Вообще-то социология существовала всегда — столько же лет, сколько существует человеческое общество. Но она много веков оставалась в тени. Это и понятно — представители власти издревле считали, что они по праву рождения наделены высшей мудростью и знанием, что им делать со своей страной и народом. Да, при них всегда были советчики, ученые и мудрецы, но к ним не особенно-то прислушивались… Когда общество стало более демократичным, во многих странах встал вопрос, как же им руководить, на основе каких данных. Во многих — только не в СССР. Здесь считали, что марксизм-ленинизм — это как Библия, все сказано раз и навсегда. Поэтому социология была либо в загоне, либо данные исследований засекречивались, и никто их к жизни не применял. Результат, как говорится, налицо. Сейчас, конечно, многое изменилось. И в политике, и в методологии науки. В эпоху компьютеров появилась возможность обработки обширных баз данных. То, что раньше было догадкой, теперь стало математическим фактом. Или, наоборот, то, что считалось непреложным законом, оказалось сплошной фикцией.
В наши дни к социологии и родственным ей наукам — социальной психологии, социальной антропологии, нейролингвистике — взывает все человечество с просьбой о спасении.
Оказывается, группа в тридцать-пятьдесят человек может погубить тысячи ни в чем не повинных людей! Атомная или водородная бомба, которыми человечество так долго себя пугало, скоро поместится в маленьком чемоданчике — возьми да шарахни!
Что из этого следует? Только одно: должна быть такая наука, которая защитит среднего человека от агрессии — не только внешней, но и от агрессии его собственных неконтролируемых импульсов, инстинктов, желаний. Вот такой наукой, я надеюсь, и будет заниматься наш Артем Антонович!
Тема польщенно кивнул. Как же, его призвали на спасение всего человечества! Саньку поневоле стало грустно. Вот, Лева Залмоксис может пойти в социологию — или же не пойти. А ему, Сане Сазонову, никакая социология заведомо не светит. И дело даже не в тройках — ему просто невозможно туда пробиться. Будь он даже семи пядей во лбу — простите-извините, гражданин Сазонов-Ломоносов, все места заняты!
Лева по всегдашней своей привычке спорить принялся втолковывать Антону Анатольевичу что-то свое, видимо, для Теминого папы малопонятное и неинтересное. Чтобы не ввязываться в долгие прения, Белопольский-старший остановил его движением руки и сказал:
— Давайте я вам, чтобы не читать длинных лекций, покажу, что такое социология, на одном простом примере. Уверен, вам будет любопытно послушать. Речь пойдет о любви.
Ребята сразу смолкли и приготовились слушать внимательно.
— Мой дед, тоже Антон Анатольевич, был в двадцатые годы, как тогда говорили, кустарь-одиночка. Жил он рядом с Парком культуры (тогда он еще был Нескучным садом). Каждый день прикатывал туда на площадку аттракционов свою тележку. А на тележке, в раскрашенном клепаном кожухе, удивительная электрическая машина. Аттракцион его назывался «Испытание воли». Подключал он свою машину к электрическому столбу, и была у нее такая блестящая металлическая рукоятка. Желающий испытать силу воли платил полтинник, дед начинал медленно крутить колесико. Ну, вы люди образованные и понимаете, что ничего внутри машины не было, кроме простого реостата с амперметром. Сила тока увеличивалась. И тут на голове того человека волосы становились дыбом, и начинало его бить током через рукоятку, вплоть до конвульсий. Тот терпел-терпел, пока мог. А потом бросал рукоятку, и дед торжественно объявлял, что сила воли у него — сто девяносто. Сто девяносто чего? — спросите вы. Миллиампер? Условных единиц? Но народ тогда был попроще. Сто девяносто — это звучит гордо, и испытуемый был доволен. А дед собирал свои полтиннички.