– Три четверти раза вскипятить, а потом залить мелко молотым кофе?.. – проблеяла запуганная горничная.
– Ох, Боже же ж мой, до чего безголовое создание! – вскричала в свою очередь Софи и принялась массировать виски. – В Карловых Варах прислуга понимала меня с полуслова! Лизонька, это невыносимо!
Лиза ничего не знала про Карловы Вары, зато была наслышана, что, несмотря на эту просьбу «непременно вели», никакой кухарки или повара у Риттеров в настоящее время не имелось. Двое предыдущих от них сбежали, потому как платили мало, а требовали несоразмерно много. Судя по всему, за кухарку и была эта несчастная горничная, которой с виду едва сравнялось пятнадцать. Идти, должно быть, девчонке больше некуда.
Испытывая смешанные чувства, Лиза рукой подала горничной знак скрыться, а сама подсела к Софи и с деланной заботой погладила ее по плечу. Пообещала:
– Я попрошу нашу экономку, и вам подыщут кухарку, которая умеет варить кофе. И, надеюсь, вы не станете возражать, Софи, если в первое время папенька возьмет расходы на себя. По-родственному.
Папенька, конечно, в восторге от предложения Лизы не будет – но согласится, она не сомневалась. Как ни крути, Риттеры теперь и правда им почти родня. А нищенствовать своей родне Лев Александрович ни за то не позволит.
– Если только по-родственному, Лизонька, – степенно отозвалась Софья Аркадьевна. – Я женщина скромная, но гордая, и никогда подобных жестов не поощряю… Но вы мне, право, как дочка!
И снова от этой игры в дочки-матери Лизу передернуло. Больших сил ей стоило не скривить лицо. И все же она произнесла вполне спокойно:
– Милая Софи, пусть вы и гораздо моложе моей настоящей матери, я бы все отдала, чтобы вы были ею. Нас вчера прервали… когда я задала вам вопрос о моей матери, – Лиза въедливо нашла глаза будущей родственницы и с мольбою попросила: – скажите, так вы знали ее?
Софи колебалась с полминуты. Но потом все-таки признала очевидное:
– По правде сказать, ваша матушка, Анна Даниловна, не многим меня старше. Лет пять, может быть. Или года два. Словом, я с малолетства ее знала: мы росли вместе. И я, и ваша матушка, и Лев Александрович.
Ненадолго лицо Софи озарило свечение, идущее как будто изнутри: она тепло улыбнулась своим мыслям. Потом решительно встала и отошла к окну. Лизе казалось, той не хотелось, чтобы ее чувства были угаданы – но мгновением позже поняла, что Софи просто смотрит на парк.
– Да-да, подтвердила ее догадки Софи, – в том самом парке, где вы так любите читать ваши книжки, и где мой сын просил вашей руки… ах, не тушуйтесь, Лизонька, я все видела в окно! Так вот, в этом парке мы втроем пропадали, бывало, все наше детство и отрочество. После… Лиза, должно быть, я напрасно вам это говорю, но меня и правда сватали за вашего отца. Это было, да. Впрочем, я росла барышнею благовоспитанной и скромной, и никаких непозволительных чувств ко Льву Александровичу не питала. По большей части, это было желание моего покойного отца, и только. Однако судьба распорядилась иначе.
Софья Аркадьевна обернулась к Лизе. Лицо ее по-прежнему было озарено улыбкой, а глаза блестели от светлых слез.
– Однажды в нашем Богом забытом городе расквартировался офицерский полк. И тогда-то, на балу в Городском собрании, я впервые увидела будущего супруга – Николая Дмитриевича Риттера. Я влюбилась в него без памяти, Лизонька, с того дня, как увидела! Хоть Никки много меня старше – на целых пятнадцать лет – ах, каким красавцем он был. Вы вообразить себе не сможете! Уж Алекс мой дорогой на что хорош собою, но Никки решительно не идет ни в какое сравнение. Не знаю уж, как Никки умаслил моего безумного отца, но он дал согласие на брак. Вскоре мы сыграли свадьбу, а после Никки увез меня в Петербург.
Все еще улыбаясь, Софи убрала платочком выступившие слезы. Извиняясь, поглядела на растерянную Лизу и развела руками:
– Всякое после бывало меж нами… И хорошее, и – не буду скрывать – плохое. И все же я любила Никки безумно. До самой его смерти. Да и после… Уж семнадцать лет, Лизонька, как моего дорогого Никки нет – а я о втором замужестве не думала ни разу. Хотя предложения были, вы уж поверьте. Да не одно и не два, и весьма-весьма заманчивые.
После беседу пришлось прервать: пришла юная горничная, принесла завтрак и кофе. Лизе даже показалось, что на этот раз Софи с девочкой ведет себя чуть ласковее. Да и в целом – невероятно, но будущая свекровь опять ее удивила. Лиза не подозревала, что она может быть такой. Редко увидишь, чтобы мать любила умершего мужа больше, чем живого сына.
Только когда горничная вышла, а Софи отпила свой кофе – сморщилась и отпустила очередной упрек в сторону девочки, Лиза решилась на расспросы дальше.
– Так что же, Софи, вы никогда более не бывали в Екатеринбурге до последних событий?
Та пожала плечами, вспоминая:
– Если только в первые годы брака, пока с моим отцом еще можно было иметь дело. Да и Алекс, знаете ли, рос болезненным и капризным. Чуть я отойду на шаг – в слезы! Никакого сладу с ним не было! Он этого не помнит и не ценит, но, пока он был мал, я совершенно никуда не выезжала. Сидела в четырех стенах с младенцем, как крепостная рабыня, ей-богу! Однако на свадьбе ваших родителей, Лизонька, мне все же побывать посчастливилось.
Софи многообещающе улыбнулась, видя проснувшийся у Лизы интерес.
– Расскажите мне о матери, Софья Аркадьевна, – попросила Лиза. – Какой она была?
– Какой она была… – со вздохом повторила Софи. – Вы очень похожи на нее, Лизонька. Не лицом, но характером. Аннет смелая была и решительная до крайности. Что задумает – обязательно исполнит, и никто ей не помеха! Я слышала… – Софи смутилась, – будто Аннет Льву Александровичу самолично предлагала сбежать и втайне обвенчаться, ежели их отцы будут против свадьбы.
Лиза растерянно хлопнула ресницами: не могла не провести параллель с тем фактом, что она тоже сама сделала предложение Алексу. И осознав это, почувствовала, как ее щеки густо заливаются краской. Оттого разволновалась еще больше и заговорила торопливо и сбивчиво:
– А что же – отцы могли быть против свадьбы? Я вовсе того не знала! Отчего же?
Софи попыталась объяснить:
– Поймите правильно, Лизонька… Савины – родня вашей матушки – купцы богатые: вином торгуют, дома гостиничные и доходные содержат, несколько питейных заведений у них… Словом, приданое за дочерьми давали хорошее. Однако нюансы были. – Софи удобнее устраивалась на подушках и выдержала мучительную паузу. – Во-первых, вера, коей Савины строго придерживались. Вы о том наслышаны, Лизонька?
Лиза торопливо кивнула: конечно, она знала, что мать из раскольников. Да и младшая сестра матери, тетка Аглая, с которой Лиза нет-нет да и виделась в городе, слыла женщиной странной, с причудами. А по слухам даже была сильно не в себе – о чем, правда, не распространялись из уважения к богатым купцам Савиным.
– …так вот, вера, – продолжала тем временим Софи, – а кроме того еще и внешность вашей матушки, которая далеко не всем была по душе.
Софи конечно говорила об альбинизме, коим страдала Лизина мать. Болезненность, снежно-белая кожа, такие же волосы и ресницы. Лиза была наслышана, как относятся к людям с подобной внешностью. Более того – это передавалось по наследству. Лизе повезло: она росла здоровой и крепкой. Кожа ее, хоть и была тонкой да бледной, вполне выдерживала солнце; а ресницы, брови и волосы были светло-русого оттенка, намного темнее, чем у матери. Вот только плохое зрение передалось полностью. Как и мать, Лиза не расставалась с пенсне со школьной скамьи.
– Выходит, батюшкина родня была настроена против матери?
– О, эта нелюбовь была взаимной, – саркастично улыбнулась Софи. – Савиным тоже не нравилось, что батюшка ваш не одной с ними веры. К тому же они полагали, что Кулагины недостаточно состоятельны для их дочери, а Лев Александрович и вовсе простой горный инженер. Помню, как вздыхали: как так – всю молодость в университетах корпеть над учебниками, вместо того, чтоб делами заниматься.
Лиза слушала будущую свекровь внимательно и почти не дыша. Впервые в жизни она взглянула на собственных родителей с иной стороны. Спросила, наконец:
– Что же заставило их передумать?
– Их – ничего не заставило. Вашим батюшке да матушке, ежели можно так сказать, просто повезло. Скончался, Царствие ему небесное, отец Льва Александровича, а родительница его к Аннет более благосклонно настроена была. И, опять же, решительность Аннет свою роль сыграла. Грозила разорвать с роднею все отношения, от фамилии отречься, от веры. Те смирились, в конце концов. Да к тому же в скорости дела заставили их почти всех перебраться в Пермь да в Москву.
– И матушка любила отца, выходит?.. – признала Лиза почти с удивлением.
Софи ответила не так быстро, как хотелось бы Лизе. Ненадолго – но задумалась.
– Я лишь со стороны сужу, Лизонька… но мне всегда казалось, что родители ваши души друг в дружке не чают. – Софи решительно придвинулась ближе к Лизе, крепко взяла ее за руку и, склонив к ней голову, горячо зашептала, будто кто мог подслушать: – Я слышала всю эту отвратительную историю, будто Аннет Льву Александровичу солгала, что на дачу едет – а сама с любовником в Италию! Разумеется, слышала! Но не верю в эти россказни. И вы, Лизонька, не верьте!
А Лиза уже не знала, во что верить… ее мир только что перевернулся с ног на голову. Подруга матери, глупенькая недалекая любительница сплетен Софи, так горячо убеждала ее, что матушка – честная женщина. Не этого Лиза ждала от Софи, совершенно не этого!
– Если… если все так, – с трудом, пробивая ком в горле, говорила Лиза, – то как же могло случиться, что матушка меня бросила? Что сделала я ей дурного? За что, Софья Аркадьевна, за что?..
Но Софи только пожимала Лизины руки и качала головой.
– Я одно знаю, Лиза, вашей вины в том нет.
А потом, отпустив Лизины руки, Софи резко поднялась. Снова отвернула лицо к окну, будто невообразимо захотелось ей взглянуть на парк. Медленно, через силу, произнесла: