Кошкин, однако, едва ли поверил.
Но разговор пришлось замять: отворилась дверь, и вошла начальница гимназии. Правда одна и крайне растерянная. Развела руками:
– Прошу простить, господин полицейский, но гимназистка с таким именем у нас не учится.
Кошкин раздраженно нахмурился:
– Разумеется, не учится: в письме значится, что Денисову приняли в седьмой класс на два года обучения. Она покинула гимназию в прошлом году. Однако у вас должны быть записи, куда именно ее приняли на работу. Нам нужно найти ее всего-то.
Начальница снова покачала головой:
– Нет-нет, в прошлом эта девушка у нас тоже не обучалась. Я опросила кого могла – никто такой не помнит. Здесь какая-то ошибка. А что касается письма…
Начальница подошла к окну и нацепила на нос пенсне. Водя пальцем по строчкам, отыскала в конце фамилию отправителя и должность. Заявила весьма уверенно:
– Фамилия, инициалы и должность действительно мои, не спорю. Однако почерк не мой. Я этого письма не писала.
– Письмо мог написать ваш секретарь по вашей просьбе… – теперь уже не очень решительно предположил Кошкин.
– Я тоже сперва так подумала, – кивнула начальница. – Секретарь наш сменился – теперь уж не спросишь. Однако писал он от моего имени или нет, на конверте непременно должна была быть печать гимназии. А ее нет.
Не поспоришь… Печати ни на конверте, ни в самом письме не имелось: Алекс лишь теперь обратил на это внимание.
– Простите, господа, я вынуждена заявить, что ваше письмо – откровенная фальсификация. Наша гимназия не имеет к этой девушке никакого отношения!
* * *
Здание гимназии оба покинули в задумчивости. Даже спор о Лизе отошел на второй план: Прасковья Денисова теперь уж виделась фигурой куда более интересной и неоднозначной.
– А вам не показалось странным, Степан, что Денисова вовсе оставила это письмо в доме у Титовых? – спросил Алекс в задумчивости. – Как и множество прочих вещей. Она простая девушка, крайне небогата – такие люди вещами не разбрасываются.
Предчувствие у Алекса было неважное – и Кошкин, должно быть, думал о худшем. С Алексом он согласился:
– Либо некто с помощью поддельного письма хотел выманить Денисову в Пермь, да что-то пошло не так; либо письмо оказалось в доме Титовых уже после отъезда девушки. Дабы отвести глаз от истинного места ее пребывания.
– Придется еще раз встретиться с Ульяной Титовой?
– Очевидно, что да…
Единственный поезд на Екатеринбург уходил ежедневно в половине десятого вечера. Оставшуюся часть дня Алекса посвятил своим делам, касающимся наследства. Кошкин обещал сыскать комнату с умывальней и ужином, а Алекс поторопился к нотариусу. Дела его снова обернулись не самым благополучным образом: нотариус упрямо заявил, что, покуда брак меж ним и Лизою не будет оформлен по всем нормам и освящен церковью – бумаги он готовить не станет.
Злой как черт, Алекс покинул контору и отправился к театру возле гимназии, где они с Кошкиным условились встретиться. Тот разглядывал афиши с артистками – однако, едва завидел Алекса, отвлекся и поспешил навстречу:
– Долго вы. Надо поужинать да собираться на вокзал, не то опоздаем.
– Бурана, надеюсь, не обещают? – мрачно пошутил Алекс, но Кошкин был озабочен чем-то своим.
* * *
Вернулись в Екатеринбург следующим днем к шести чесам вечера, пробыв в отъезде чуть более двух суток. И тотчас выяснилось, что Кошкина прямо на вокзале дожидается экипаж:
– Дело безотлагательной важности, Степан Егорович! – служащий полицейской стражи настойчиво распахнул перед ним дверцу коляски. – Господин Образцов требует быть немедля!
Алекс, как и сам Кошкин, особого значения тому не придал. Приятели распрощались, пожали руки, и Кошкин запрыгнул в коляску. Но напоследок все же окликнул Алекса:
– Непременно жду Елизавету Львовну завтра с утра в своем кабинете! Впрочем, как и вас, мой друг.
Алекс обреченно кивнул, хотя понятия не имел, как заставит Лизу явиться в полицейский участок. Она и с ним-то откровенно говорить не желает, не то что с Кошкиным… Тем не менее, он с трудом поймал извозчика и вдоль по Вознесенской с ветерком понесся в дедов особняк. Правда, о том, как бы умаслить Лизу, размышлял и в дороге. Поддавшись порыву, даже остановился раньше – напротив богатой ювелирной лавки. И заглянул внутрь.
– Чего изволите, сударь? – поприветствовал его кругленький пожилой ювелир с моноклем вместо пенсне. – Есть прекрасные запонки с гравировкой, бриллиантами, малахитом. Вам что более по душе?
– Я подыскиваю подарок для дамы, – степенно предупредил Алекс.
Ювелир расцвел и разулыбался пуще прежнего, аккуратно взял Алекса под локоток и повел к самым пышно украшенным витринам:
– О, ваша дама останется довольной – у нас прекрасный выбор! Вас интересуют кольца, подвески? – но после вдруг прищурился и посоветовал: – быть может, дамские часы?
«Да, часы бы Лизе понравились», – подумал Алекс – и ювелир словно мысли его прочел. Подпрыгнул на месте и принялся со всех сторон демонстрировать дамские золотые часики на цепочке.
– Прекрасные швейцарские часы с пятью чистыми бриллиантами. Отличный экземпляр, сударь! Вы вторых таких во всей России не сыщите, не то, что в Екатеринбурге!
Часики и правда оказались более чем неплохи. Лизе понравятся. Алекс уж хотел было величественно кивнуть да попросить подобрать к ним коробку… но тут вспомнил, что с наличностью у него не то чтоб очень хорошо. А с банковским счетом дела обстояли и того хуже.
Снова мучительно заныла больная рука, и Алекс даже чуть ссутулился, до крайности смущенный. Очевидным стало, что он не может позволить себе эти часы. Позже, когда появится возможность, он скупит для Лизы хоть половину этой лавки! Все, что душа ее пожелает. Позже…
В ювелирных украшениях Алекс был знатоком и ценителем. Милли обожала золото. В лучшие годы они посещали подобные лавки почти что каждую неделю. Поневоле начнешь отличать истинные сокровища от безделушек.
Сколько ж всего он дарил Милли… Нет, Алекс не жалел о подарках и потраченных деньгах. Но все же испытывал досаду оттого, что невесту свою он едва ли сможет так баловать. В то время как Лиза этого достойна – куда более достойна, чем Милли.
Тем временем ювелир снова как будто прочел все мысли Алекса. Во взгляде за толстым стеклом монокля мелькнула надменность, он вскинул подбородок, и даже как будто ростом сделался повыше.
– Так вы будете покупать часы, сударь? – важно поинтересовался он.
– Я… все-таки не уверен насчет часов. Пожалуй, еще осмотрюсь, ежели вы не против.
– Осматривайтесь… – Ювелир позволил себе нахмурить брови и, более не обращая внимания на Алекса, занялся своими делами.
Теперь бы ненавязчиво вернуться к дверям, да выбраться наружу… но что-то заставило Алекса остановиться у соседней витрины.
– Скажите-ка, любезный, а гребни дамские, заколки вы продаете?
– У нас самый большой выбор в городе, мы все продаем, – отозвался ювелир, хоть и без былого интереса. – Что-то конкретное интересует?
– Да. Гребень золотой, очень тонкой работы с зелеными, красными, синими камнями и изображением жар-птицы. Бывают у вас подобные?
– Жар-птицы? Нет, пожалуй, с птицами гребней у нас нет. Но есть с рыбками. – Ювелир невесомо окинул Алекса взглядом, снова прикидывая его платежеспособность, и, извиняясь, договорил: – правда, они парные. Вам придется купить две заколки.
– Парные? – переспросил Алекс.
И что-то в его голове будто щелкнуло.
Насколько знал о дамских гребнях да заколках, они и правда частенько бывали парными. Совершенно одинаковыми, разве что голова у птички или рыбки смотрела в иную сторону. Однако у Маши Титовой была одна заколка! С птицей, глядящей влево. Что, если где-то есть вторая?
И вопрос о том, кто подарил бедной учительнице такое украшение, заиграл новыми красками. Отчего они с Кошкиным решили, что даритель – непременно мужчина? Сама Маша позволить себе такую заколку, конечно, не могла… зато могла Лиза Кулагина.
Как отделался от ювелира, Алекс даже не помнил: ноги скорее несли его в дедов особняк. А когда в гостиной он столкнулся с матушкой, план сложился окончательно.
– Алекс, милый, ты сегодня что-то совсем поздно, – упрекнула матушка, наряженная не по-домашнему, а для выхода. – И до сих пор не одет! Мы же опоздаем!
Того, что сын отсутствовал двое суток, она, кажется, не заметила.
– Мы приглашены к Кулагиным? – уточнил Алекс.
– А я тебе не говорила? Непременно собирайся – да поскорее!
Алекс кивнул: все складывалось лучшим образом. Он изобразил на лице извинение и предложил:
– Не смею вас задерживать: езжайте вперед, матушка. Я буду чуть позже. Скажите Кулагиным, что я с поезда – они поймут.
– А ты и правда с поезда? – изумилась та. Но вспомнила: – ах да, ты говорил, что едешь в Пермь – но я была уверена, мой милый, что ты вернулся еще вчера. А впрочем, как скажешь. Не задерживайся, умоляю! Лизонька тебя ждет.
А после матушка в облаке мехов, перьев и французских духов выпорхнула из дома.
Алекс же наряжаться к вечеру не спешил. Он наскоро умылся, переоделся из одного дорожного костюма в другой дорожный костюм – более темный и не стесняющий движений. Трость и головной убор оставил в передней, а сам – через кухню и ход для прислуги выбрался наружу.
* * *
Время уверенно подбиралось к восьми вечера. Стемнело. Снег, к началу марта успевший почернеть, а кое-где и подтаять, позволил Алексу остаться незамеченным, пока он осторожно шел вдоль ограды кулагинского особняка. А после, выбрав время и место, довольно ловко через ту ограду перемахнул. Воровато убедился, что Гимназическая набережная в этот час действительно тиха и пуста – да осторожно, перебегая от одного ствола старых яблонь к другому, начал подбираться к господскому дому.
Особняк Кулагиных был тих и величественен в этот час. Залы первого этажа ярко светились изнутри: сквозь портьеры Алекс даже различал силуэты в столовой и, кажется, слышал матушкин смех. Прислуга суетилась в кухне и людской комнате, изредка выбегал кто-то и во двор с мусором – черная дверь то и дело открывалась, выпуская на мороз клубы пахнущего ужином пара.