тся в комнате, комната расплылась на всю гостиницу, которая в свою очередь растворилась в Ажене, а вскоре и городок перестал существовать, растворившись сначала в Луарции, а затем и во всем мире. Яма приступил к практике факарам.
Староста Ирвинг напомнил на прощанье, что факарам подскажет путь, а бустрат добавит сил. Если учение о Пути в нынешнем его состоянии – это осколки древней истины, то сакральные практики – осколки древней силы. Эти древние практики существуют со времен Третьей эпохи, ими пользовались сами Тири-Эж, люди переняли и сохранили только ничтожную каплю великого наследия, и сегодня лишь некоторые хранители Пути могут обучить подобному.
Получить откровения посредством факарама сейчас было необходимо. Яма находился на распутье и собирался либо поехать в Бовангру, либо возвратиться к старосте для отчета, либо продолжать наблюдения здесь. На первый взгляд, все варианты обоснованы и хороши, но привести могут к совершенно разным последствиям, а Яма желал абсолютного успеха. Кроме того, так он мог получить не только намеки на лучшее решение, но и обрести новую трактовку последних событий, узнать скрытое.
Факарам делает мысли подобными струящейся воде, которая способна влиться в океан подсознания. Обычно разум плавает на поверхности этого океана, но факарам позволяет сделать разум как будто более тяжелым. Тогда сознание начнет опускаться в пучину бессознательного, где путник увидит реальность в виде образов и повстречает ответы на свои вопросы.
Такие ответы никогда не бывают конкретными и простыми, но они всегда отражают истинное положение вещей. Староста Ирвинг говорил, что их источник – даже не подсознание, а сам эфир, который объединяет мысли и чувства всего человечества.
Любая сакральная практика могущественна ровно настолько, настолько опасна для практикующего. Когда получаешь контроль над глубинными механизмами своей души, то любая ошибка или неосторожность могут быть столь же пагубны, как если бы человек контролировал в своем организме течение крови. Яма помнил, как один парень в деревне решил провести факарам, но из-за юношеской неумеренности и недостатка опыта не рассчитал силы на обратный путь. Он как будто впал в беспробудный сон и продолжал спать, пока тело не умерло от истощения.
Главное – вовремя остановиться и всплыть обратно, иначе можно погрузиться слишком глубоко и остаться погребнным в пучинах, где превратишься в один из образов подсознания, станешь персонажем своего или даже чужого сна. Дилемма в том, что чем глубже погружаешься, тем больше можешь узнать: видения из снов превращаются в откровения, вместо банальных истин проступают очертания ответов на мировые загадки. Однако нет толку в сундуке с сокровищами, если ты вцепился в него руками, находясь на дне моря.
Но сложно не только всплыть, но и погрузиться. Вчера у Ямы ничего не получилось. Хотя он делал все правильно: с самого утра начал замедлять сознание, чтобы оно стало достаточно тяжелым и смогло погрузиться в пучины личности. Эмоции затушил, как свечи в канделябре, в пещере спокойствия укрылся от ветра страсти. Пульс замедлился почти вдвое, дыхание стало подобно морским приливам и отливам. В таком состоянии Яма провел весь день, а когда вытянулся на постели и приготовился к факараму, то долго скользил вдоль поверхности подсознания, как будто море, в которое он собрался погрузиться, покрылось льдом. Он пытался пробиться в пучину и найти ответы на все желанные вопросы, но только скользил по темному прозрачному льду, сквозь который виднелись манящие недоступные образы. Наконец он провалился, но его встретили не откровения факарама, а обыкновенные сны. Яма вырвался из грез и попытался сконцентрироваться, но снова разум был не той консистенции, чтобы слиться с подсознанием. Пришлось смириться с неудачей.
Сегодня Яма начал день так же, но применил все известные ему вспомогательные средства. Устроив соляную ванну и максимально полно заглушив все органы чувств, он добился особого состояния невесомости и пугающей неопределенности, как будто лишился физического тела и теперь плавал в первозданном эфире. Идеальные условия для факарама.
Началось.
Словесные мысли, до этого похожие на змеек с буквами на спине, сплелись в клубок и превратились в единое целое – изумрудного цвета шар. Чернила, которыми на змейках были написаны слова и предложения, стекли и образовали сферический сгусток бессловесного мышления. Два шара были связаны тонким чернильным канатиком, который стал удлиняться. Зеленый шар – пустая оболочка сознания – остался на поверхности как поплавок, а чернильный – преобразованное сознание – медленно двинулся вниз, в пучины подсознания. Вода к воде.
Теперь Яма лишился словесного мышления и воспринимал видения на уровне ощущений и интуиции. Словно в сновидении, в котором проснулся, но не до конца – оставшись в плену удивительных образов и фантастического сюжета. Самое главное, он осознавал себя и помнил, зачем пришел сюда.
Он оказался в Ажене, гулял по его улицам. Солнце светило бледным колышущимся фонарем, словно проглядывало сквозь толщу воды. Город выглядел точно так же, как в реальности, но стал меньше: в нем остались только те места, которые Яма успел посетить. Жители занимались своими делами и двигались настолько медленно, что он мог пересечь улицу, пока горожанин делал один шаг.
Яма направился в приход Красного баала. Там выступал фламин Маркеллин, как и несколько недель назад. Он что-то кричал с кафедры, очерченные узором черной бороды губы шевелились, но речи не было, только невнятные звуки. Прихожане, открыв рты, восторженно слушали. Яма обратил внимание на статую баала. Воин в красном плаще как будто светился. Ничего нового, слишком поверхностное погружение. Яма глубоко вдохнул и закрыл глаза, как будто нырял.
Когда он открыл глаза, то первым делом ощутил давление в голове и во всем теле, а потом увидел новую картину. Появилась слизь. Яму передернуло от отвращения. Красная и пузыристая, она сочилась изо рта Маркеллина, растекалась по кафедре и капала на помост. Сидевшая на скамьях публика по щиколотку погрузилась в красную лужу. Поведение людей тоже изменилось. Некоторые из них кланялись и в поклоне зачерпывали пригоршнями слизь под ногами, а потом выливали себе на грудь или прямо в рот. Яма подавил тошноту.
На лицах прихожан, словно на глиняной поделке злого мальчишки, застыла гримаса жестокости, брови сошлись над переносицей, в глазах поблескивали красные искорки огня. Яма перевел взгляд на Маркеллина и понял, что глаза прихожан отражают пламя факела, которым тот размахивает, продолжая испускать красную слизь.
Статуя баала осталась неизменной, но свет от нее усилился. Образ благородного воина с поднятым мечом казался среди творящегося здесь безумия чуждым и неуместным. Яма погрузился довольно глубоко и сейчас было бы правильно обойти город и посетить другие места, но Яма почувствовал, что на чуть большей глубине баал сбросит маску и предстанет в истинном виде, тогда миссия Ямы будет сразу выполнена! Он решился на очередное погружение и зажмурился до боли в глазах.
Дышать стало труднее. Тело потяжелело и двигалось как будто преодолевая воду. Теперь Яма двигался ненамного быстрее заторможенного мира. Открыть глаза получилось не сразу, как будто веки слиплись после долгого сна. Увиденное заставило его отшатнуться.
Витраж на потолке стал красным и бледное солнце освещало приход мрачным светом кровавого заката. Вместо прихожан сидели человекоподобные псы с оскаленными мордами, рычали и гавкали в ответ Маркеллину. Фламин превратился в стоящего на двух ногах монстра, похожего одновременно на человека и носорога. Красная шкура блестела от слизи, острый рог почти скрывал злобные глазки. Факел в руке полыхал, как деревенский пожар. Яме даже показалось, что он слышит панические голоса людей и крики сгорающих заживо.
Красный баал возвышался за спиной Маркеллина и продолжал светиться, ничуть не изменившись. Как такое возможно? Яма уже спустился до уровня образов, мир показывает свою изнанку и плетет страшные сновидения, а статуя сияет несмотря ни на что. Причина может быть только одна: истоки баализма намного глубже, чем считается. За баалами кроется нечто большее, чем новое философское течение. Яма не мог думать, он почувствовал все это.
Чудовищные образы не представляли угрозы, Яма оправился от шока и подавил инстинктивный страх. Отвратительная слизь и оборотни – не более чем отражение метафоры, сон, не имеющий над ним власти. Видения остаются видениями, пока сам не дашь им силы, безрассудно вступив в контакт. Получится ли заглянуть глубже хотя бы чуть-чуть? Мир образов пройден, дальше начинаются никем не познанные пространства. Не обязательно погружаться полностью, достаточно только взглянуть на статую, как она выглядит на нижних слоях, и сразу подняться на прежний уровень.
На этот раз Яма не стал закрывать глаза, наоборот, он начал усиленно вглядываться в статую баала, проникая зрением сквозь пространство, словно увеличивал дальность телескопа, направленного в бесконечный космос. Ему показалось, что красная слизь закрывает ему взор, но это была его собственная кровь, выступившая на глазах, которые начало жечь, словно он смотрел на солнце. Яма сконцентрировал силу воли и погружался на запретный для человека слой, лицо кололи тысячи иголок. Вода скрытого пространства казалась кислотой. Наконец видение изменилось. Шипя от боли, Яма увидел, как Красный баал пошевелилися.
Что-то отвлекло его внимание. В окнах прихода мелькнуло гигантское извилистое тело. Яма посмотрел вверх и увидел черного змея, который смотрел прямо на него. Чешуйчатое туловище обвилось вокруг здания прихода, голова просунулась сквозь разбитый витраж. В пасть чудовища могла поместиться телега.
Яма дернулся и ощутил, что тело налилось свинцом. Он зажмурился и постарался вернуться на предыдущий слой. Но волевые усилия помогают лишь погружаться вниз. При подъеме они подобны барахтанью в воде – утонешь еще верней. Когда он открыл глаза, то увидел надвигающуюся на него пасть. Огромные зубы, бесконечное жерло глотки. Невозможно сосредоточиться в такой ситуации. Яма стал молиться без слов и клясть себя за алчное желание заглянуть в запретные области. В руках он ощутил что-то холодное и успокаивающее. Железный посох появился из ниоткуда. Холодный металл утихомирил эмоции и как будто остудил сошедший с ума красный мир – жгучий и горячий, как суп с острым арфатским перцем. Посох подействовал как глоток чистой родниковой воды. Яма вынырнул из бурлящего котла на верхний слой. Вокруг бесновались внемлющие носорогу собаки. Змей пропал. Яма выбежал из красного прихода на улицу, из распахнутой двери наружу потекла красная слизь.