– Вот я еще мог многозначительно покивать твоим пространным рассуждениям, но последняя фраза меня добила, – отшутился Арчибальд, чтобы не развивать тему о проблемах Пятой эпохи, и проворчал: – Вообще-то я чуть не погиб.
– Как и в тюрьме клеттов, – напомнил Ноланд. – Я вижу, ты меня не очень-то понимаешь. Да я и сам, честно говоря, не могу описать этот феномен. Пора спать, завтра у нас дорога. Даже две дороги.
Он подкинул в костер несколько крупных коряг и улегся у костра.
Арчибальд подумал о том, что Ноланд ничего не сказал о клятве, увел разговор в другую сторону. Не уточнил, собирается ли Арчибальд исполнять обещанное. Как будто не может быть сомнений в том, что дать клятву и следовать ей – одно и то же. Арчибальд долго лежал без сна, пытаясь решить, что делать. Столько всего произошло за последние дни… а теперь еще Ноланд Бремер доверительно уснул напротив. Что стоит связать его и доставить к приору как лазутчика? Раны не столь тяжелые, сил хватит. Тогда задание будет выполнено. Однако он не мог решиться на такое. Клятва состоит из слов, которые можно забыть, но помимо этого они с Ноландом вместе сражались с вуивром. Арчибальд считал одержанную победу подвигом и теперь не мог предать соратника. Разве что чуть-чуть… Гримасничая от боли, рыцарь поднялся на ноги.
Глава 23. Два баала
После факарама Яма решил отправиться в столицу Луарции Бовангру, чтобы добиться встречи с понтификом. Удивление Фифи, когда она узнала о его заоблачных амбициях, льстило Яме, и он решил, что такой путь самый действенный. Староста Ирвинг будет в восхищении качать головой, и на совете хранителей только и разговоров будет о приключениях хитроумного Ямы. Он много узнал о баалистах, познакомился с влиятельными фламинами, получил приглашение в семинарию культа, успешно провел факарам, почти вскрыв сущность баализма, а теперь явится в государственную регию прямо к понтифику и узнает о культе все из первых рук. Баалисты принимают Яму за своего, он даже может стать в культе значимой персоной и влиять на культ изнутри! Скорее в столицу!
Бовангра располагалась на восточном рукаве реки Рессо, из Ажена нужно было ехать на запад через всю Луарцию. На поезде путь должен был занять около суток. Яма никогда не путешествовал поездом и слабо представлял, что его ждет.
Собираясь в путь, Яма облачился в строгий наряд, который получил в приходе Голубого баала. Первое время костюм его тяготил, было непривычно постоянно следить за формой брюк и белизной сорочки, но теперь он привык даже к ношению цилиндра и полюбил яркий контраст черного и белого. О стрелки на брюках можно было порезаться, твердая поступь сияющих туфель неизменно сопровождалась стуком железного посоха. Люди в Ажене оборачивались на Яму, но избегали прямо смотреть в глаза, словно крестьяне при встрече с аристократом.
В провинциальном городке купить особо нечего, а безделушки Яму не интересовали, и он купил самый дорогой билет в спальный вагон. Посадка происходила поздно вечером, уже в темноте. Поезд шел дальним следованием из Наара прямиком в Бовангру, в Ажене останавливался не по расписанию, поэтому время прибытия было приблизительным, на станции порекомендовали прийти на час раньше. Яма вместе с другими людьми стоял на бетонном перроне и хмуро поглядывал на рельсы, уходящие в темноту. Его никто не провожал. Он не прочь был повидаться с Фифи, однако не стал предлагать встречу сам.
Наконец-то он впервые увидел поезд – вереницу вагонов за пыхтящим паровозом, из трубы которого вырывалось столько белого дыма, что можно сделать облака для всего неба! Блестящая вороненая обшивка паровоза на мгновение напомнила Яме туловище змея, который преследовал его в видениях факарама, но состав проехал дальше и перед Ямой показались вагоны с красивыми светлыми панелями. Яма не поверил глазам: из окон струился теплый желтый свет! В Ажене даже вокзал освещался газовыми фонарями, а в поезде было электричество (позже от попутчиков он узнал, что колеса вагонов приводят в действие динамо-машину). Впрочем, свет горел только в дорогих спальных вагонах, за которыми тянулись темные вагоны без освещения, похожие на огромные сундуки. Уняв волнительную дрожь в руке, Яма протянул билет проводнику в фуражке и синей форме, и тот раскрыл двери вагона.
Коридор освещался светильниками в матовых плафонах, стены были задрапированы роскошной каретной стяжкой, звук шагов тонул в коврах. Приятно пахло деревом и кожей. Яма шел к своему купе, неосознанно ведя рукой по лакированным деревянным панелям. Как красиво умеют жить люди, подумал он.
В двухместном купе, куда привел билет, уже сидели два человека. Светловолосый парень с закрученными усами и брюнетка с широким ртом, но тонкими губами, похожая на лягушку. Не такая красивая, как Фифи, отметил Яма. Усач носил оранжевый галстук, а лягушка – зеленую шейную ленту. Министранты, понял Яма. Не зная, как сказать, что здесь его купе, он замер и молча смотрел на пассажиров, стараясь выглядеть строго и чопорно, как будто часто ездит на поезде, но в такие ситуации не попадал. Должно быть, в черном цилиндре и железным посохом он выглядел действительно угрожающе, и парень сказал:
– Добрый вечер! Прошу вас, проходите – купе занимаю только я, а девушка зашла в гости из женской секции. Мы вместе учимся в семинарии и едем на летнюю практику в Эсонвиль. А вы?
– В Бовангру по делам, – ответил Яма.
Напротив окна был столик, по обеим сторонам стояли добротные диваны. Яма сел рядом с баалистом и увидел над дверью картину. Не бумажный эстамп, какие висят в каждой конторе, а настоящий написанный маслом холст. Правда, картина изображала абстрактную ерунду, что-то в духе новомодных течений.
– Я вижу, мы ровесники, – улыбнулся министрант, – предлагаю общаться без формальностей и приятно скоротать поездку.
– Само собой, – сказал Яма и представился.
Ему подсказали, куда уложить вещи, он снял цилиндр и расслабленно откинулся на спинку дивана – посадка завершена, теперь дело за паровозом. Поездка начиналась терпимо, хотя Яма предпочел бы одиночество.
– Меня зовут Матье Трюшон, а наша гостья – Агата Дамур, – сказал сосед и с энтузиазмом добавил: – В этом году мы закончили первый курс семинарии! Куча впечатлений и открытий!
– Ага, – откликнулась девушка, – оказывается, есть столько тонкостей. Фламины в приходах и десятой доли не рассказывают.
Яма насторожился. Подвернулась отличная возможность выведать некоторые тайны культа.
– А толку? – сказал Матье. – Необразованным прихожанам нужно толковать что попроще. Вот. То ли дело для будущих фламинов.
– Очень любопытно! – сказал Яма и улыбнулся, подвернув губы внутрь. – Что необычного рассказывают в семинарии?
Агата потупила глаза, а Матье сказал, потирая шею:
– Извини, я не уверен, что допустимо рассказывать. Все-таки это закрытое заведение.
– Вы знакомы с фламином Маркеллином? – спросил Яма.
– Лично – нет, но, конечно, наслышаны. Я видел, он иногда читает лекции на красном факультете. Вот. Популярный фламин.
– Я участвовал в его выступлении, Маркеллин дал мне рекомендацию в семинарию. Теперь я думаю, куда податься, отсюда и любопытство.
– Серьезно? – Матье внимательно посмотрел в лицо Яме. – И как ты познакомился с фламином?
Яма понял, что баалист не привык верить наслово. Вертлявый, с прищуренными глазами и скрытой под усами улыбочкой, Матье и сам не располагал к доверию. Яма достал из сумки газетную вырезку со статьей про Маркеллина, положил на стол и невозмутимо сказал:
– Пожалуй, слышали про турне? Как раз недавно Маркеллин посетил Ажен, еще афиши снять не успели. В статье и меня упомянули.
Матье не успел дочитать статью, как ее с любопытством выхватила Агата.
– Пишут, что ты всполошил городишко, ага, – улыбнулась она. – Да тут несколько вырезок. Ты еще и в других приходах отличился…
– Поступай в семинарию на оранжевый факультет, – воскликнул Матье. – В юморе на самом деле сплошная психологическая наука! Вот. Пригодится во всех делах.
– Ага! Сейчас он будет тебя зазывать, – сказала Агата, возвращая Яме газетные вырезки. – Но оранжевых приходов меньше всего. Шутов слушают с удовольствием, но не шибко уважают. Если хочешь сладко жить в любом городе, то иди к нам, ага? Зеленого баала любят везде и все.
– С вами спиться можно, – буркнул Матье.
– Как раз-таки мы пить умеем, в отличие от некоторых!
– Не ссорьтесь. Мы ведь хотели скоротать время за хорошей беседой, помните? – сказал Яма. – Матье, расскажи, что самое-самое любопытное ты открыл в учении Оранжевого баала?
Парень задумался и принялся подкручивать ус. Раздался свисток паровоза, поезд тронулся. Яма засмотрелся в окно, огни вокзала уплыли, мимо неслась ночная мгла. Матье оставил ус в покое и проговорил:
– Нас учат, что нет вещи серьезнее, чем юмор. Шутки и смех делают нас счастливыми, это понятно. Человек чахнет без веселья, это тоже понятно. Но самое главное, что комедиант имеет свободу говорить правду в глаза. А если лжет, то его ложь становится правдой. Вот. Красиво, правда? Это как магия.
Яма не успел ответить, его опередила Агата:
– Какая-то философия, ага? У нас был курс про Оранжевого баала, но я так и не научилась придумывать анекдоты. Расскажи что-нибудь смешное!
– Ну, я только учусь. Не получится пошутить на ровном месте, нужна подходящая ситуация. Вот.
– А ты? – спросил Яма у Агаты. – Что интересного узнала в семинарии?
– В приходах рассказывают, что удовольствия необходимы человеку, но с этим и так никто не спорит, – с энтузиазмом начала Агата. Между фразами она торопливо втягивала воздух через рот и продолжала тараторить. – Суть в другом. Сейчас такая эпоха, когда время ускоряется, люди работают больше и больше. У мастеровых работа тяжелая. Приказчики целыми днями общаются с клиентами. Работают весь день. Появились сложные интеллектуальные профессии. Люди занимаются наукой, торгуют на биржах. Все это очень тяжело и требует много сил, ага? Мы не можем день работать и день отдыхать – нет столько времени. Поэтому необходимы концентраты.