– Лютомер? – Вятичи переглянулись. – Князь Вершислав умер?
– К дедам ушел.
– Но где же Лютомер? – воскликнул Ярко.
– Дома не случилось его, – сдержанно сказал Велетур, не торопясь рассказывать, как далеко отсюда находится нынешний князь. – За него старший над нами родич его Богорад. Кто вы, мужи?
– Мы родом с Оки‑реки. Я – Начеслав, Огнеславов сын, из рода Святомера Старого. Вот это – сват мой Живорад, Богумилов сын. А это – племянник наш общий, Ярогнев, сын князя Рудомера покойного и Чернавы, Богумиловой дочери. Князь вятичей, – со сдержанной гордостью добавил говоривший.
– Князь вятичей? – Братомер и Ратислав в изумлении воззрились на Ярко. – Так, значит, князь Святомер…
– Тоже к дедам отправился, – подтвердил Живорад, и тут угряне заметили, что на троих знатных гостях «печальные» пояса, какие носят после смерти родича. – А братанич его Ярогнев, сын старшей ветви рода Святомера Старого, теперь наследство свое принимает. А к вам мы приехали ради мира и дружбы.
– Будьте нашими гостями! – Богорад поклонился и указал на ворота. – Гость в дом – сам Велес в нем.
Началась обычная суета: топили баню, женщины готовили угощение и накрывали стол в обчине. Ратислав договорился с Начеславом, что его с родичами поместят в городце, а большую часть дружины отведут на ночь в избы на Острове.
Девицам было незачем лезть на глаза чужакам, поэтому Лютава, не приближаясь, украдкой наблюдала за Ярко. Она видела, что он кого‑то ищет глазами среди женских фигур, не находит и снова ищет…
Однако ей тоже досталась забота: вместе с мужчинами в городец вошла и девушка, закутанная в белое покрывало.
– Вот невеста князя вашего. – Начеслав указал на нее. – Принимайте. Прошлым летом обручился он с Рудомеровой дочерью, хотели мы осенью невесту привезти, да не сложилось…
Старейшины Ратиславля переглянулись в недоумении: никто не знал, как быть. Иные не шутя верили, что молодой князь отправился прямиком в Занебесье и привезет им в княгини младшую из вещих вил. Но все знали, что если с вилой Лютомер не справится и она одержит верх, ему не понадобится вовсе никакой земной жены. Так или иначе, еще одна невеста княжьего рода оказалась весьма некстати, о ней даже этого старейшины без Лютомера не знали наверняка.
– Примем, примем! – успокоила послов княгиня Обиляна и первой подошла к закутанной девушке. – Без приюта уж не оставим. Идем со мной, девица, я тебя и в баню отведу, и покормлю, и спать уложу.
Обиляна увела нежданную гостью к себе в избу, куда немедленно сбежались почти все ратиславльские девки. Но их хозяйка выпроводила, оставила только Лютаву, которая уже была Гордяне знакома.
– А где Молинка? – спросила та, как только с нее сняли паволоку и она смогла оглядеться.
Гордяна была совсем не похожа на своего брата – невысокого роста, худенькая шестнадцатилетняя девушка, с большущими светло‑карими глазами, рыжеватыми ресницами, множеством веснушек на вздернутом носу; черты лица у нее, впрочем, были тонкие и приятные, а рыжие волосы длинны и густы.
– Нету у нас Молинки, – ответила Лютава. – Унес ее Змей Огненный, и живет она теперь в Занебесье.
– Что ты мне кощуны рассказываешь? – Гордяна не поверила. – Ее что, замуж отдали? Но как это можно – если ты еще дома!
– Не отдавали мы ее. Боги сами взяли. – Лютава оглянулась на Обиляну, и та кивнула: все произошло у нее на глазах. – Мы тебе после расскажем. А пока в баню ступай.
Гордяна не возражала, но по ее глазам было видно, что она не верит. И как можно будет убедить ее брата, который и подавно не поверит, что любимую невесту у него отнял Огненный Змей?
К вечеру в обчине был пир в честь гостей. Княжье место пустовало, но по сторонам от него сидели Велетур и Богорад, как старшие после молодого князя. Зарезали теленка, подавали жареное мясо, рыбу, дичь, каши с маслом, творог, похлебки луковую и рыбную, пироги и блины – у Ратиславичей был запас зерна, позволявший благополучно пережить до нового урожая. Женщины подавали на стол, девушки не появлялись, так что никого из них приезжим увидеть не удалось. Велетур поднимал и пускал по кругу братины – за богов, за предков, за гостей, гости пили за хозяев. Хозяева расспрашивали о новостях, надеясь узнать, каким образом отправился к предкам князь Святомер, уклоняясь от рассказа о том, как князь Вершина уступил власть старшему сыну.
Впрочем, вятичам стыдиться было нечего.
– Бился князь наш на Дону с хазарами, рану тяжкую получил, – рассказывал Начеслав, двоюродный брат уже двух покойных вятичских князей. – Привезли его живого, долго хворал князь, лечили его. Жертвы Марене приносили, хотели откупить. Потому и не приехали мы по не… по делу своему прошлой осенью, как уговаривались. Не хотел Ярогнев уезжать из дому, боясь, как бы без него князь не помер, чтобы, значит, проститься и к дедам проводить, как положено. Да богам не поглянулось – как пришла весна, ухватила князя нашего лихорадка‑повесеница и в три дня его, слабого, утянула в Навь. Теперь, стало быть, сын его старшего брата, князя Рудомера, нами владеет. – Начеслав кивнул на Ярко.
Тот сидел со сдержанным видом, стараясь не показывать беспокойства. На его лице яркой красной чертой выделялся шрам, косо идущий от левого виска к углу рта через всю щеку.
– Повезло парню, – шепнул Турогнев, впервые это увидев.
Вражеский меч, надо думать, соскользнул с края шлема и прошелся по лицу, но это и хорошо: попади клинок чуть ниже, он перерубил бы кровеносные вены на шее, и пришла бы ясному соколу наглая смерть.
– Скоро ли князь‑то ваш воротится? – спрашивал Начеслав. – Невеста и так уж истомилась, привезли наконец, а жениха и нет!
– Дело у него важное в Полотеске, – отвечал Богорад. – По зову старшего нашего князя, Зимобора смолянского, уехал он. Они с Зимобором – друзья добрые. А когда воротится – мы не ведаем, он и сам не ведал, как уезжал. Ну да ваша невеста молода – небось не переспеет, пока дождется.
– Приходится обождать, – соглашался Живорад. При виде его сразу становилось ясно, в кого пошла Гордяна: брат ее матери был такой же, как она, рыжий мужик, только лицо его потемнело от загара и обветрилось. – Кабы знал он, какая радость его дома ждет, сам бы поспешил. Нельзя ведь князю без княгини, чуры не похвалят.
– Это верно, это правильно, – подавляя вздохи, соглашались Ратиславичи. – Пока нет жены, все отрок, а не муж…
– Вот потому и мы своего ясна сокола привезли. – Начеслав кивнул на Ярко. – Ему на отний стол садиться, а княгини у него нет. Вот мы и две свадьбы сразу сладим: мы вам княгиню, а вы нам княгиню.
– Это мы без князя не можем решать. – Велетур покачал головой. – Ждите, а там как Рожаницы напрядут, так и будет.
Вятичи и сами понимали, что заключать брачный союз между княжескими родами без участия главы одного из них никак нельзя, поэтому согласились ждать. Отпировали, разошлись спать: трое старших у Богорада, остальных проводили к Острову. Своим туда было нельзя, но чужие – все равно что с того света, им можно.
Гордяну Обиляна привела ночевать к Лютаве, которая жила в бывшей Замилиной избе почти одна, не считая челяди: у вдовы‑княгини и без того было мало места. Лютава не возражала, но поговорить с Гордяной не получилось: та робела, отмалчивалась, смотрела недоверчиво. Это было понятно: год назад Лютава и Лютомер зачаровали ее, чтобы обмануть Святомера и его родню, и теперь девушка не доверяла им. Однако Ярко, как видно, настоял, движимый желанием во что бы то ни стало раздобыть Молинку, и надеялся выменять ее на собственную сестру.
Выходя из дома, Лютава не раз уже встречалась с Ярко. Увидев ее впервые, он переменился в лице. Взгляд его отражал неприязнь, но в то же время облегчение: он ведь тоже понимал, что Молинку не могли отдать замуж раньше старшей сестры. Дождавшись сдержанного поклона, Лютава так же сдержанно ответила и прошла мимо. Разговаривать с Ярко ей не слишком хотелось. Он, похоже, затаил на них с Лютомером нешуточную обиду за прошлогодний обман, из‑за которого остался без невесты, – как поначалу думали, на полгода. Но он еще не знал, что Молинки ему больше не видать, хотя беспокоился: почему она не попадается на глаза? В городце мудрено затеряться, и всех здешних обитателей он видел не по разу – кроме той, которую так сильно хотел увидеть уже целый год. И почему же она сама не спешит с ним повидаться? Почему не встанет перед дверью, чтобы обменяться с ним хотя бы взглядом?
Ярко не знал, что подумать, и терзался неизвестностью с каждым днем все сильнее. Всю дорогу он изводился от нетерпения – казалось, на руках бы потащил слишком медленно идущие лодьи! Но, не увидев Молинку сразу же по прибытии в Ратиславль, он вдруг почти перестал верить в эту встречу. Сразу стало очевидно, как много времени прошло и как много воды утекло с прошлой Купалы – и для молодой девушки особенно. Она может быть давным‑давно замужем, может уже иметь ребенка! Надежда на второй, третий, четвертый день все же найти взглядом ее румяное лицо уже казалась несбыточной, но Ярко все цеплялся за нее, не в силах примириться с потерей. И напрасно ратиславльские девушки, тоже румяные и красивые, тайком улыбались ему – он их едва замечал.
На третий или четвертый день после приезда гостей в дверь Замилиной избы постучали. Был уже поздний вечер, почти стемнело, и обе девушки улеглись спать. Лютава даже думала, что ей почудилось, но осторожный стук повторился.
Новица – единственная челядинка, доставшаяся новой хозяйке по наследству от Замили, – вышла в сени и окликнула:
– Кто там?
– Это я… Ярогнев, – раздался в ответ приглушенный голос.
– Чего? – удивилась челядинка.
– Хочу сестру повидать.
– Говорит, хочет сестру повидать, – доложила Новица, вернувшись в истобку. – А чего ночью‑то?
– Пусти его, пожалуйста! – взмолилась, обращаясь к Лютаве, Гордяна. – Я тоже так хочу с братом повидаться!
Гостю пришлось подождать, пока Лютава надела поневу и пригладила косу, а Новица зажгла лучину, но наконец Ярко вошел. Гордяна подбежала и бросилась ему на шею. Он обнял ее, но поверх ее головы взглянул на Лютаву, и стало ясно, что пришел‑то он именно к ней.