– Проходи, садись. – Лютава указала ему на лавку.
Ярко сел, усадив рядом Гордяну, которая не выпускала его руки, но молчал. Наконец он поднял глаза на Лютаву, сидевшую напротив:
– Где невеста моя?
– В Занебесье.
Отступать было некуда, скрывать правду не имело смысла.
– Она умерла? – Ярко аж привстал с лавки.
У Лютавы на миг мелькнуло желание подтвердить эту догадку, но она не стала: все равно чуть раньше или чуть позже он узнает то, что знает вся волость.
– Нет. Ее унес Огненный Змей, взял в обмен на спасение наших нив от грозовых туч. Прошлым летом, перед самой жатвой.
– Огненный Змей?
– Да. Летавец. Знают у вас про него? Тот, что тучи грозовые и дождевые носит по небу, а еще к красным девушкам, женам и вдовам наведывается, если уж очень по своим женихам или мужьям тоскуют. А сестра моя прошлым летом, домой воротившись, все тосковала, вот и стал летать к ней Змей. Да в твоем облике, Ярогнев Рудомерович! Я сама его видела. Как есть ты, одно лицо, только кудри золотые, и как улыбнется – меж зубов пламя проскочит. Сама она своей любовью его приманила, а куда часто Змей летает – туда засуху несет. А после засухи пришла к нам гроза. Едва‑едва мой брат умолил Змея унести тучи грозовые. И взамен тот потребовал в жены нашу сестру. Вот и пришлось ее отдать. Иначе все бы мы погибли. А теперь живет она в Занебесье, дом у нее из чистого золота, игрецы ей прислуживают, ни в чем она недостатка не знает. Облачную кудель прядет золотым веретеном, а полотна соткет да постирает – на солнечные лучи вешает сушить.
– Я тебе не верю, – угрюмо ответил Ярко.
Все это слишком напоминало предания, песни и даже слова заговоров.
– Это видели все, и вся волость знает. Хочешь, я тебе ее покажу?
– Покажешь?
Лютава вынула из укладки горшок с широким горлом, который ее мать когда‑то употребляла для гаданий. Налила воды, плеснула немного из кринки с росой, протянула руку:
– Колечко давай.
У Ярко на мизинце она приметила то самое колечко, которое Молинка подарила ему год назад. С явной неохотой тот снял его и отдал. Лютава бросила кольцо в воду и зашептала:
– На море на океане, на острове на Буяне, лежит бел‑горюч камень, всем камням в мире отец. Как из‑под камушка белого забили ключи живые, потекли реки быстрые, выпали росы белые. Матушка ты вода, омываешь ты крутые берега, желты пески, белы камни! Ты не мой, мать вода, круты берега, омой мои очи ясные, покажи мне сестру мою Молиславу!
Знаком она подозвала к себе Ярко; тот подошел и наклонился. Гордяна тоже с робким любопытством вытянула шею, но осталась сидеть. Лютава взяла лучину и стала водить ею кругами над горшком.
– Следи за огнем, – шепнула она.
Поначалу Ярко видел только то, как в воде кружится огонек да поблескивает на дне маленькое золотое колечко из перевитой проволоки. Но вот его потянуло куда‑то вслед за огоньком, сияние окрепло и усилилось, а потом где‑то – не то в воде, не то во сне – он вдруг увидел знакомое лицо! Молинка, его пропавшая невеста! Это была она, но какая‑то новая. Ее лицо еще больше округлилось, стан сделался пышнее, одежды из красного шелка испускали сияние, и вся она была будто озарена прямыми солнечными лучами. И вокруг нее был свет – голубизна неба, белизна облака, золото солнца. Это была богиня, Заря‑Зареница, но только с лицом Молинки. И еще…
– У нее дитя! – невольно вскрикнул пораженный Ярко. – Я вижу…
И осекся: он уже ничего не видел. В горшке была лишь темная вода с чуть трепещущим огоньком и мягким золотым проблеском колечка на дне.
– Да. – Лютава вынула из воды колечко и подала ему. – У нее дитя. И когда ребенок подрастет, она пришлет его ко мне на воспитание. Так что сам ты видел, сокол ясный: улетела белая лебедушка, достать ее никак нельзя. Надо тебе другую невесту себе искать.
Ярко медленно протянул руку, взял колечко, с которого на пол капала вода. Потом поднял на Лютаву ненавидящий взгляд:
– Это ты виновата! Ты и брат твой, волк лесной! Зачем вы увезли ее? Зачем разлучили нас? Осталась бы она со мной, и мое дитя у нее теперь на коленях бы лежало, и был бы я уже князем вятичей, а она – княгиней! Все наше счастье вы погубили, волки лютые, – и ее, и мое! И что теперь ждет нас всех – одни вилы знают! Другую невесту… Пропади они пропадом все! Мне Молинка нужна, и я ее хоть из Занебесья добуду!
Он повернулся и стремительно вышел прочь, даже не прощаясь. Лютава перевела дух и села. Боги, поскорее бы Лютомер вернулся домой!
Назавтра под вечер к ней явилась Обиляна.
– Как тут наша невеста? – Она улыбнулась Гордяне, но Лютава сразу поняла, что отцова вдова явилась к ней, а не к гостье. – Не скучаешь? Братец‑то заглядывает? Навещает?
– Н‑н… – начала было Гордяна, но запнулась и взглянула на Лютаву, так что осталось непонятным, что именно она хотела сказать.
– Я знаю, что навещает, – сказала Обиляна, глядя на Лютаву. – Две кадушки старые, Богорадиха с Негушихой, вчера вечером видели его. А теперь болтают, будто не к своей сестре он приходил.
Она замолчала, Лютава тоже молчала, не понимая, к чему это.
– А к кому уже? – наконец спросила она.
– Ты ведь уже рассказала? – Обиляна показала глазами на Гордяну. – Про Молинку?
– Да. И ему тоже рассказала. Как раз вчера.
– Стало быть, знает. Ну а наши‑то давно ведают, что жених здесь не найдет того, за чем приехал. Но если Лютомер и правда ему сестру в жены обещал… – Обиляна умолкла и подождала, пока Лютава кивнула, – то какую‑то надо отдать. Эту ли, другую – парню не все равно, а вот роду его – все равно.
– Отдадим какую‑нибудь. – Лютава махнула рукой. – У нас девок полным‑полно. Вот, за женихов чуть не в драку лезут! – Она усмехнулась, вспомнив столкновение с Ветлицей на льнище. – Будет скоро Ярила Сильный, пусть любуется нашими девками, выбирает, какая приглянется. Лют вернется – и сладят дело.
– Да ведь нельзя же младших вперед старшей отдавать! А эти две кадушки теперь и толкуют своими ртами беззубыми, что, мол, у княжича гостиловского с тобой уже все слажено!
– Со мной? – изумилась Лютава.
Она‑то знала, что Ярко злится на нее так же сильно, как любил Молинку.
– А с кем? Богониха уже своему нажужжала – дескать, надо за Рудомеровича старшую нашу отдать, хватит уж ей сидеть. Ему княгиня нужна – а ты старшая дочь у отца, все как надо. Приедет Лют, ему старичье и скажет: род желает тебя на Оку выдать. Так мы и сами от позора избавимся, и уговора со Святкиным родом не нарушим.
– Двоих одной шапкой хотят накрыть! – возмущенно начала Лютава. – Но они разве забыли…
– Не забыли, а надоело им ждать! Вы с Миренкой одногодки, а у нее уж трое мальцов! В таких годах незамужнюю девку в роду иметь стыдно…
– Они думают, мне не надоело! – не сдержалась Лютава. – Да знала бы, где судьба моя ходит, хоть за тридевять земель бы побежала!
– Я с Темяной говорила, – добавила Обиляна, помолчав. – Она сказала, может, и не надо тебе витязя занебесного искать. За кого выйдешь, тот и будет отец твоему сыну. Ведь твой покровитель – твой предок, а не его? Так и в чем разница, тот или другой?
– Тот человек тоже из потомков Радомира. Две ветви рода должны вновь соединиться, чтобы он смог в белый свет вернуться.
– Но ведь твоя материнская родня на Оке? Может, тебе там поискать?
Подумав об Оке, обе повернули головы и посмотрели на Гордяну. Едва ли Лютаве будет уместно искать там другого жениха, кроме того, что уже приехал сюда.
– Опять все один к одному складывается, – пробормотала Лютава. – Как и с Бранемером было, и с Зимобором. Но я уже ошиблась два раза…
Расстройства второго сватовства ей не простят – просто домой не пустят.
– Авось на третий и сладится, – усмехнулась Обиляна. – Будто в сказке.
– Долгая сказка получается, – вздохнула Лютава. – Мне обещали истину открыть. – Она вспомнила свой уговор с Лесавой. – И пока я ее не знаю, никакого сватовства принять не могу.
– Дело твое. – Обиляна встала. – А только ты думай, что отвечать, если старейшина тебя будет за вятича ладить.
– Без Люта авось не выдадут.
– Но если он сам… – Обиляна наклонила голову в сторону Гордяны, – эту деву возьмет, на обмен придется тебя отдать.
«Едва ли возьмет», – подумала Лютава. Посмотрела в глаза Обиляне и поняла, что Вершинина вдова тоже так думает. Потому и предупреждает, чтобы облегчить молодому князю разрыв уговора с вятичами.
«А моя‑то судьба ищет ли меня?» – подумала вдруг Лютава, проводив Обиляну.
Знает ли тот человек, что ему нужно ее найти? Может, тоже где‑то бродит, как в темном лесу, приглядывается ко всем встречным девкам. Или живет себе и в ус не дует?
Глава 8
– Живи, Кострома! – восклицал девичий хор, окружавший поле.
Все были одеты в белые рубахи с длинными, почти до земли, рукавами, лица скрывали берестяные личины, из‑под которых голоса звучали глухо и навевали жуть.
– Живите и вы! – отвечала с середины льнища Кострома – русалка, вместо одежды закутанная во множество стеблей необмятого льна.
Как и последний сноп жита, последний льняной сноп сохраняли после уборки до самого посева нового лета. У ног ее было выстроено угощение: горшочки с киселем, кринки молока, миски с блинами и яйцами.
– Что делаешь?
– Куделю мну!
– Мни хорошенько!
И круг шел дальше, а Кострома плясала, размахивая длинными рукавами белой рубахи. Это неуклюжее существо совсем не напоминало человека – живой лохматый сноп, на верхушке украшенный берестяной личиной.
– Живи, Кострома!
– Живите и вы!
– Что делаешь?
– Куделю чешу!
– Чеши хорошенько!
Велик‑день Ярилы Сильного уже клонился к вечеру. Нынче с утра «прыгали в поневу» девушки, достигшие зрелости за прошедший год и теперь допущенные в игрища взрослых девиц. Впервые Золотава и ее ровесницы встали в этот круг, за которым раньше лишь наблюдали от опушки, и их распирала смешанная с жутью гордость оттого, что и они теперь делают самое важное дело на свете – помогают вырасти льну. Жаль, огня их глаз и сияния лиц не было видно под берестяными скуратами.