– И все же спасибо...
Фитин и Судоплатов некоторое время молчали.
– А знаешь, что он, по сути дела, тебе сказал? – вдруг спросил Фитин.
– Спасибо.
– Вот именно. Ты думаешь, он тебя поблагодарил за что-то? Это не совсем так. «Спасибо» – в русском языке это два слова, слившиеся в одно. То есть «спаси Бог!». Как тебе это нравится? Мне это только что сказал наш подопечный.
– Иди к черту, – беззлобно и второй раз за эту ночь ответил Фитину Судоплатов.
– Ты мне лучше вот что скажи... Откуда он знает о начавшейся войне? В то, что он это установил, как он сказал, по «нервозности охраны», я лично не верю. Кто с ним общался, кроме тебя?
– Мой помощник, но он строго предупрежден. По его словам, арестованный к нему иногда обращался. Три или четыре раза. Просьба была одна: давать ему больше бумаги для его писанины. Вопросники составлял ему я. Ты их видел. Правда, с начала войны ему перестали давать газеты. Это уже я распорядился. Может быть, он поэтому предположил? Потом, охрана у него до последнего времени была глухонемая.
– А сейчас говорящая?
– Я и сам это только что выяснил. Прежних охранников командировали в Куйбышев.
Фитин понимающе кивнул. Там, в районе Куйбышева и в самом городе, проводились мероприятия по возможной эвакуации правительственных и военных учреждений страны в случае угрозы взятия столицы. Фитин, как и Судоплатов, знал об этих сверхсекретных работах на берегу Волги.
– И все же он располагал какой-то информацией. Хотя, как генштабист, он-то знает, что агрессор к нам традиционно идет через Смоленск. Наполеон тоже вышел к Смоленску в середине июля.
– Только через Березину переправился чуть раньше.
– Что ты хочешь? У Наполеона была только конная тяга. Кстати, мне уже передали. Товарищу Сталину нравится сравнение Отечественной войны 1812 года с войной нынешней. Все нравится, кроме эпизода с оставлением Кутузовым Москвы. Но не об этом речь. Наш подопечный, а теперь и наш подчиненный, и вправду не простой. Я с ним в твое отсутствие с минуту только поговорил, и он мне подкинул не на один день информации для размышления. – Фитин похлопал себя по нагрудному карману гимнастерки, в котором находился листок с какой-то схемой, составленной Суровцевым.
– Прямо так серьезно?
– Ты знаешь, он подсказал мне интересную схему, которая была неприемлема до сих пор, но может очень интересно работать в нынешних условиях. Я подумаю, а потом поделюсь. А ты все же проверь, не общался ли он с внешним миром. Я сам иногда поражаюсь, но интуиция меня до сих пор не подводила, – сказал он и сплюнул три раза через левое плечо.
– Суровцев должен находиться под постоянным наблюдением. Глаз с него не спускать. Честно говоря, я как-то не особенно верил, что он может быть интересным для нас.
– А теперь?
– А что теперь? – в свою очередь, спросил Фитин. – Если сам товарищ Сталин и Генеральный штаб им интересуются, то нам остается только признать это.
– Дело не в Генеральном штабе. Дело в маршале Шапошникове. Шапошников и Суровцев знакомы еще по Первой мировой войне. Я, кстати говоря, так и не выяснил подробности их знакомства. Просто руки не дошли. Знаю только то, что встречались они на той войне не один раз.
– Как думаешь, имея такого нового покровителя, будет ли он искренен с нами?
– Я думаю, Эйтингон с ним в этом направлении поработает. Потом, для взаимодействия с нашим Генеральным штабом такой канал не будет лишним.
– Все так, но наш подопечный из тех, кто способен вести свою игру. И потом, не будем забывать, что вопрос об этом чертовом золоте Колчака так и висит в воздухе. А я, как и ты, тоже связываю это со Степановым. А Суровцев, сам видел, как выстраивает схему взаимоотношений со Степановым.
– Действительно, все очень сложно получается.
– Да нет, это как раз нормально. Я когда пришел в разведку, первое время думал, что с ума сойду, а потом понял, что полоумность в некоторых вопросах для разведчика нормальное состояние. Это просто другой способ мышления. И потом, это мышление личности неординарной. А уж банально хитрить и жульничать здесь недопустимо. Не с теми людьми дело имеешь. Ты, случайно, не знаешь историю с Быстролетовым?
Судоплатов слышал о Дмитрии Быстролетове, но знаком с ним не был. Знал только то, что он был репрессирован в 1937 году. Несмотря на это, книга Быстролетова «Легализация и конспирация» оставалась одним из главных учебных пособий для советских разведчиков.
– Рассказывай.
– Когда он работал в Италии, к нему обратились с предложением продать секретные коды итальянцев, а в дальнейшем и других европейских стран. Сумма для разведки была неподъемная. Огромная сумма. Тогдашние начальнички решили сжульничать. Попросили коды для проверки подлинности, скопировали их и вернули. Якобы усомнились в подлинности. А деньги зажилили.
– Ну и что?
– Через неделю итальянцы взяли и сменили все коды. Кинулись искать продавца. Причем и деньги сразу же нашли. Все как по поговорке: «Жадный платит дважды». А где искать? Быстролетов, понятно, приметы продавца срисовал не хуже любого «топтуна», но в отличие от «топтуна» он еще и настоящий художник. И не просто художник, а живописец. И он запомнил, что продавец имел характерный альпийский загар, который золотистого цвета и предполагает красноватый нос. Вот и поехал искать этого продавца в Швейцарию.
– Нашел?
– Нашел в Женеве. Извинился за дураков-начальников, отдал деньги и получил нормальные коды. Позже через него же получил коды и других европейских стран. Я это к тому говорю, что наш Суровцев тоже из таких людей, как Быстролетов. Я не удивлюсь, если он рисует или играет на пианино.
– Он не только играет на многих музыкальных инструментах, но и, вероятно, еще поет, – впервые за несколько дней искренне рассмеялся Судоплатов.
– Вот видишь, – серьезно продолжал Фитин. – Если у разведчика и контрразведчика нет никаких талантов и других ярко выраженных способностей – это потенциальный перебежчик.
– А мы с тобой? – продолжая смеяться, спросил Судоплатов.
– А мы с тобой – инквизиторы.
– Иди ты к черту! – в четвертый раз за вечер, но уже со смехом, сказал Судоплатов.
– Ничего смешного, Павел Анатольевич, не вижу. Инквизитор от латинского слова inquisitio, что означает расследовать и исследовать. Мы же и первое их правило переняли.
– Какое? – удивился Судоплатов.
– Цель оправдывает средства! Это нам от инквизиторов досталось. Я, кстати, попытался Быстролетова вытащить из лагеря.
– Он жив?
– Жив. Но на моей памяти только у тебя получилось вытащить из лагерей Эйтингона.
– Да я, честно говоря, и сам не ожидал.
– Ну все, пошли по своим инквизиторским кельям. Я даже как-то отдохнул у тебя. Придет первая же информация от Суровцева, дай знать. Да... А псевдоним ты ему еще не придумал?
– Поздно.
– Что поздно?
– Товарищ Сталин придумал.
– Да ты что! И что же это?
– Грифон.
– Красиво, – нараспев произнес Фитин. – И опасно, – добавил он кратко и многозначительно.
Глава 18. Ледяной поход
Всю жизнь Гражданская война ассоциировалась в сознании Суровцева не только с обычными для войны кровью, грязью, с самой смертью, но всегда еще с сыростью и холодом. Часто с морозной погодой. И в Первую мировую тоже были холодные зимы и полные грязи весны и осени... Но вся Гражданская война помнилась именно по эпизодам, насквозь пропитанным холодом. Сырость, холодный ветер и мороз пронизывали всю эту войну. Почему, он и сам не мог себе объяснить. Еще постоянно хотелось есть. А еще заедали, доставали на каждом шагу вши. И холод. Неотступный, постоянный холод. А едва стоило отогреться, как сразу же наваливались вши. А между вшами и холодом всегда сырость. Иногда теплая, иногда холодная, но сырость.
Началось с дождливого осеннего дня в Быхове в 1917 году. Продолжение последовало под Ростовом в конце того же года. В самом начале «Ледяного похода» Добровольческой армии. Совсем не случайно названного походом «ледяным».
Белая гвардия покидала Ростов. Шли колонной. И в этой колонне почти не было солдат. Из низших чинов были вольноопределяющиеся из числа вчерашних мальчишек-гимназистов и юнкера. Приказом по армии всем юнкерам было присвоено первое офицерское звание – прапорщик. Молодые люди химическими карандашами рисовали на своих юнкерских погонах просвет и первые офицерские звездочки. Абсолютное большинство армии теперь составляли офицеры от прапорщиков до капитанов. Тут же шагали полковники и подполковники, стирая ремнями солдатских винтовок золото своих погон. Таким же пешим порядком шли генералы. А еще обоз из раненых, женщин, детей и стариков, по численности составляющий пятую часть этой армии. Это была часть населения, уже испытавшая на себе власть большевиков, а также небольшое количество родственников офицеров.
Советские историки лукаво обходили вопрос численности добровольцев в этот период Гражданской войны. И было отчего скрывать. Пришлось бы объяснять, почему в Добровольческой армии Деникина, угрожавшей Москве всего год спустя, в 1919 году, оказалось более ста тысяч штыков и сабель. Год назад, в 1918-м, Корнилов уводил из Ростова армию, численностью четыре тысячи человек! Можно ли вообще называть это армией? Особенно если помнить, что с ней отступало с тысячу людей так называемого «не боевого элемента». По своей численности Добровольческая армия того периода была всего лишь полком по довоенному штатному расписанию. Четыре тысячи человек. Плюс, еще раз нужно сказать, тысяча людей «не боевого элемента».
Вся эта разношерстная команда, утопая в грязи, насквозь мокрая от снега и дождя, покидала Ростов. Донской фронт рухнул. Со стороны Батайска по отступающим частям била тяжелая артиллерия красных. Стреляли в целом скверно, но несколько раз тяжелые снаряды разорвались в колонне. Хватило и этого. Десяток человек погибли сразу, с кровью и грязью разметанные вокруг огромной воронки. Еще десятка два людей упали ранеными, и неизвестно, сколько тяжело– и легкоконтуженных, качаясь точно пьяные, продолжали идти дальше, с трудом вырывая ноги из непролазной грязи, борясь