— Я... это было, кажется, так давно... — Она говорила, обращаясь по большей части к отцу, изредка поглядывая на Пучинелли и вовсе не глядя на меня. Она все время говорила по-итальянски, хотя медленно и с частыми паузами, так что я легко понимал ее. На миг в голове промелькнула мысль, что я после приезда изрядно поднаторел в итальянском и лишь теперь это заметил.
— Я скакала на местном ипподроме... но ты же знаешь.
Ченчи кивнул.
— Я выиграла скачку, что была в шесть. Но результат оспорили... Теперь кивнули уже оба — и Ченчи, и Пучинелли. Помощник, не поднимая глаз, сосредоточенно стенографировал.
— Я поехала домой. Я думала об Англии. О том, как буду скакать на Брунеллески в Дерби... — Она замолкла. — Он выиграл?
Ее отец растерянно посмотрел на нас. Вряд ли после ее исчезновения он заметил бы даже пришествие марсиан.
— Нет, — ответил я. — Пришел четвертым.
— О, — рассеянно сказала она, а я не стал объяснять, что знаю, какой пришла лошадь, только потому, что на ней должна была скакать она. Обычное любопытство и ничего больше.
— Я была уже... я уже видела дом. Почти у ворот. Я сбросила скорость, чтобы повернуть.
Классическое место для похищения — у самого дома жертвы. У нее была красная спортивная машина, кроме того, она в тот день ехала, опустив крышу, как всегда делала при хорошей погоде. Услышав это, я подумал, что некоторые люди в прямом смысле слова облегчают задачу похитителям.
— Тут ко мне подъехала машина... Я ждала, пока она проедет, чтобы повернуть к дому... но она не проехала, она вдруг остановилась между мной и воротами, загородила дорогу... — Она замолчала и с мучительным беспокойством посмотрела на отца. — Я ничего не смогла сделать, папа. Правда.
— Милая, дорогая моя... — Казалось, даже сама мысль удивила его.
Он не видел, как я, верхушки айсберга, который называется комплексом вины.
Но ведь он не так часто, как я, с этим сталкивался.
— Я не могла понять, что они делают, — продолжала она. — Затем вдруг все двери той машины сразу открылись, и оттуда выскочили четверо... все в этих ужасных масках... правда, ужасных... маски демонов и чудовищ. Я подумала, что они хотят меня ограбить. Бросила им свой кошелек и попыталась дать задний ход... а они запрыгнули в мою машину... просто запрыгнули... Она замолчала. Слишком разволновалась. — Все было так быстро, — виновато говорила она. — Я ничего не смогла сделать...
— Синьорина, — спокойно сказал Пучинелли, — тут нечего стыдиться.
Если бандиты хотят кого-нибудь похитить, то они это делают. Даже вся охрана Альдо Моро не смогла им помешать. А тут молодая девушка в открытой машине... — Он выразительно пожал плечами, даже не считая нужным закончить предложение. По крайней мере, на некоторое время она успокоилась.
Месяцем раньше в частном разговоре он сказал мне, что любая богатая девушка, которая разъезжает в открытой спортивной машине, просто провоцирует грабителей и насильников.
— Я не хочу сказать, что они не похитили бы ее так или иначе, но она вела себя глупо. Она просто облегчила им задачу.
— Мало радости в жизни, если тебе двадцать три, если ты достиг успеха и не можешь позволить себе покататься в солнечный денек в открытой спортивной машине. Что бы ты ей посоветовал — ездить в закрытом почтенного возраста автомобиле с запертыми дверьми?
— Да, — ответил он. — Да и ты тоже, если бы твою фирму насчет этого спросили. Вам за такие советы и платят.
— Довольно верно.
Алисия продолжала:
— Они надели мне на голову мешок... от него шел какой-то сладкий запах...
— Сладкий? — спросил Пучинелли.
— Понимаете, как эфир. Хлороформ. Что-то вроде этого. Я пыталась сопротивляться... они держали меня за руки... вроде бы подняли меня... больше ничего не помню.
— Они вытащили вас из машины?
— Наверное. Должны были.
Пучинелли кивнул. Ее машину нашли в доброй миле от дома, на стоянке у фермы.
— Я проснулась в палатке, — сказала Алисия.
— В палатке? — растерянно спросил Ченчи.
— Да... ну... она стояла в комнате, но я не сразу это поняла.
— Что за палатка? — спросил Пучинелли. — Опишите.
— О... — Она слабо пошевелила рукой. — Я каждый стежок могу описать. Зеленый брезент. Около двух с половиной квадратных метров... чуть меньше. Стенки были...я не могла в ней встать. Каркасная палатка.
— У нее был пол. Очень плотная ткань. Серая. Водонепроницаемая, наверное, хотя это не имеет значения...
— Что случилось, когда вы проснулись? — продолжал Пучинелли.
— Один из них стоял возле меня на коленях и бил меня по щекам. Сильно. «Давай, — говорил он. — Давай». Когда я открыла глаза, он заворчал на меня и сказал, что я должна повторить несколько слов и потом могу снова спать.
— Он был в маске?
— Да... морда черта... оранжевая... вся в бородавках.
Мы все знали, что это были за слова. Мы все их не раз слышали, снова и снова прокручивая первую пленку. «Это Алисия. Пожалуйста, сделайте, как они говорят. Иначе меня убьют». Голос был пьяным от наркотиков, но все же узнаваемым.
— Я понимала, что говорю, — сказал она. — Я поняла, когда окончательно проснулась... но когда я говорила эти слова, все у меня в голове плыло. Я и маски-то толком не могла рассмотреть... я просто отключалась и просыпалась снова.
— Вы когда-нибудь видели кого-нибудь из них без маски? — спросил Пучинелли.
Еле заметная улыбка скользнула по ее губам.
— Я больше никого из них не видела, даже в масках. Вообще никого.
Первым человеком, которого я увидела с того самого дня, была тетушка Луиза... Она сидела у моей кровати... вышивала... и я подумала, что сплю...
— На глаза ее неожиданно навернулись слезы. — Они сказали, что, если я увижу их лица, они меня убьют. Сказали, чтобы я и не пыталась увидеть их...
— Она сглотнула комок. — Ну... я и не... пыталась...
— Вы поверили им?
Молчание. Затем она сказала «да» с такой уверенностью, что мы как наяву представили то, что ей пришлось пережить. Ченчи; который и сам верил в эти угрозы, был просто потрясен. Пучинелли твердо заверил ее, что, по его мнению, она была права. Я тоже так думал, хотя об этом и не говорил.
— Они сказали... что я в целости и сохранности попаду домой, если буду вести себя тихо... и если вы за меня заплатите. — Она по-прежнему старалась не плакать. — Папа...
— Дорогая моя... я все бы отдал! — Он сам, того гляди, готов был разрыдаться.
— Да, — сухо подтвердил Пучинелли. — Ваш отец заплатил.
Я посмотрел на него.
— Он заплатил, — повторил он, твердо глядя на Ченчи. — Сколько и где — знает только он. Иначе вас бы не освободили.
— Я был рад тому, что мне выпал шанс, после того, как ваши люди...
— защищаясь, заговорил Ченчи.
Пучинелли быстро прокашлялся и сказал:
— Продолжим. Синьорина, опишите, пожалуйста, как вы жили последние шесть недель.
— Я не знала, сколько времени это тянулось, пока тетя Луиза мне не сказала. Я потеряла счет времени... столько дней... да это и не имело значения. Я спрашивала, почему так долго, но они не отвечали. Они никогда не отвечали. Не было смысла спрашивать... но я иногда все же спрашивала, чтобы услышать собственный голос. — Она замолчала. — Странно разговаривать так.
Я целые дни вообще ничего не говорила.
— А они говорили с вами, синьорина?
— Они давали приказы.
— Какие?
— Забрать еду. Выставить... парашу... — Она осеклась, затем сказала:
— В этой комнате все это так дико звучит...
Она обвела взглядом благородные книжные шкафы, возвышавшиеся до самого потолка, обитые шелком кресла, бледный китайский ковер на мраморном полу. Каждая комната в этом доме была полна непринужденной атмосферы благополучия, старинных вещей, стоявших тут десятилетиями, сокровищ, уже воспринимаемых как должное. За свою карьеру жокея она, наверное, не раз жила в бедных комнатенках, но сейчас она взирала на свои корни, как я понимал, свежим взглядом.
— В палатке, — сказала она покорно, был кусок пенополиуретана, на котором я спала, и еще кусок поменьше, вместо подушки. Там еще была параша... обыкновенная бадья, как в конюшнях. Больше ничего. — Она помолчала.
— С одной стороны палатки была «молния». Она открывалась только на пятнадцать сантиметров... выше она была заклинена. Они говорили мне, когда ее расстегнуть, и я находила там еду...
— Вы могли видеть из палатки комнату? — спросил Пучинелли. Она покачала головой.
— За «молнией» была еще одна палатка... но слегка провисшая вроде бы... в смысле, установленная не так, как другая палатка для жилья... Она помолчала. — Они велели мне и не пытаться проникнуть в нее. — Снова молчание. — Еда всегда стояла так, что я легко могла ее достать. Прямо за «молнией».
— Что за еда? — спросил Ченчи, глубоко встревоженный.
— Макароны. — Молчание. — Иногда горячие, иногда холодные. С подливой. Думаю, консервированные. Короче, — устало сказала она, — их приносили два раза в день. И со второй порцией обычно бывали снотворные таблетки.
Ченчи было негодующе выкрикнул что-то, но Алисия сказала:
— Мне было все равно. Я просто глотала их... все лучше, чем бодрствовать.
Повисло молчание. Затем Пучинелли сказал:
— Вы слышали что-нибудь, что могло бы помочь нам обнаружить, где вас держали?
— Слышала? — Она рассеянно посмотрела на него. — Только музыку.
— Какую?
— Ох... записи. Запись, все время одну и ту же.
— Что это была за музыка?
— Верди. Оркестровые произведения, без голоса. Три четверти пленки — Верди, затем поп-музыка. И тоже без пения.
— Вы можете записать все музыкальные фрагменты по порядку?
Она слегка удивленно посмотрела на него, но ответила:
— Да, наверное. Я знаю все названия.
— Если вы сделаете это сегодня, я пришлю человека за списком.
— Хорошо.
— Вам что-нибудь еще приходит в голову?
Она тупо уставилась в пол. Тонкое ее лицо было полно усталости сейчас, после освобождения, мыслительные усилия были для нее еще слишком утомительны. Затем она сказала: