— Спасибо, — сказала она Попси.
— Завтра? — спросила она. — С группой?
Алисия кивнула, потерев зад.
— Я рыхлая, как зефир.
Она спокойно следила за тренировкой последней тройки, а затем Попси с той же эксцентричностью повезла нас назад домой.
За кофе на кухне Алисия заново составила список музыкальных произведений, которые ей так часто приходилось слушать, — это ей было противно, но она из любезности согласилась выполнить эту работу.
— Я могла бы напеть остальные мелодии, названия которых я не знаю, — предложила она. — Но, честно говоря, я не хотела бы услышать их снова хоть когда-нибудь. — Она пододвинула мне список: Верди, как и прежде, современные тихие песни вроде «Yesterday» или «Bring in the Clowns» — скорее английские или американские по происхождению, чем итальянские.
— Я вот еще о чем подумала, — помедлив, сказала она. — Мне это приснилось в позапрошлую ночь. Вы сами знаете, какая мешанина в этих снах... Мне снилось, что я шла на скачки. Я была одета в жокейскую форму, в розово-зеленую клетку, и знала, что мне нужно идти скакать, но я не могла найти парадного круга, и я спрашивала людей, но они не знали, они все ловили поезд или что-то еще, и кто-то сказал мне: «По крайней мере час до Виральто». И я проснулась. Я была вся в поту, сердце колотилось, но это не был кошмар, это ни в коем случае не был дурной сон. Тогда я подумала, что на самом деле слышала, как кто-то в ту минуту сказал «час до Виральто», и испугалась, что в комнате кто-то есть... Это было на самом деле ужасно. Она коснулась лба рукой, словно он до сих пор был в липком поту. — Но, конечно, когда я окончательно проснулась, я увидела, что я в спальне у Попси дома, в полной безопасности. Но сердце по-прежнему колотилось. — Она помолчала, потом сказала:
— Думаю, я наверняка слышала, как кто-то из них это сказал, когда я была в полусне.
— Этот сон, — медленно, задумчиво произнес я, — был на английском... или на итальянском?
— О! — Глаза ее широко распахнулись. — Я скакала в Англии. Розово-зеленая клетка... одна из лошадей Майка Ноланда. Я спрашивала, где тут парадный круг по-английски... это были англичане, но тот голос, что сказал «час до Виральто», говорил по-итальянски. — Она нахмурилась. — Как это странно. Когда я проснулась, я мысленно перевела эти слова на английский.
— Вы часто ездили в Виральто? — спросил я.
— Нет. Я даже не знаю, где это.
— Я передам Пучинелли.
Она кивнула.
— Он нашел тот дом, где вас большую часть времени держали, — обронил я как бы невзначай.
— Правда? — взволнованно спросила она. — Я... я не хочу...
— Не хотите об этом слышать?
— Нет.
— Ладно.
Она облегченно вздохнула.
— Вы никогда не ставили меня лицом к лицу ни с чем. Я чувствую... я чувствую, что могу сорваться с обрыва... то есть сломаться, если на меня свалится слишком много. Это так нелепо — я вовсе не плакала, ни разу, пока была... в той палатке.
— Это совершенно нормально, и вы поправляетесь, — заверил я ее. И вы просто волшебно смотритесь верхом.
Она рассмеялась.
— Одному богу известно, почему я так долго не могла забраться в седло. Но там, наверху, в Даунсе: такое чудесное утро... Я просто почувствовала... — Она помолчала. — Понимаете, я люблю лошадей. Почти всех. Они как друзья... но они живут внутренней жизнью, тайной, у них изумительный инстинкт. Они телепаты... наверное, я вам надоела.
— Нет, — честно ответил я, подумав, что это не я, а лошади в конце концов вернули ей покой.
Когда я уезжал, она вышла из машины вместе со мной и поцеловала меня на прощание в щеку, словно мы были знакомы много лет.
Глава 8
— Виральто? — с сомнением протянул Пучинелли. — Это деревушка в горах, в стороне от дорог. Очень маленькая. В ней и улиц-то нет, только проходы между домами. Ты уверен, что она сказала «Виральто»?
— Да, — ответил я. — Это одна из тех деревушек, где беленькие домики без окон с красными черепичными крышами лепятся друг к другу, взбираясь по склону холма? Замкнутая и скрытная?
— Что-то вроде того.
— А сколько от нее до Болоньи? От того дома, где держали Алисию? Час будет?
— Думаю, да... Если знать, куда ехать. Она не на главной дороге.
— А... это... там пекарни нет?
После еле заметной паузы он сказал ровным голосом:
— Мои люди тотчас же будут там и все тщательно осмотрят. Но, Эндрю, какой смысл увозить туда похищенного? В этих деревушках все друг друга знают. Чужого там спрятать негде.
— Спроси о Виральто того бандита, который рассказал тебе о том первом доме, — сказал я.
— Уж будь уверен, спрошу, — обрадовался он. — Он признался, что был одним из тех четверых в масках, что похитили Алисию. Он также иногда дежурил в том доме по ночам и сторожил ее, но никогда с ней не разговаривал, поскольку ночью она всегда спала. — Пучинелли помолчал. — Я несколько раз спрашивал его, как зовут того человека на портрете. Говорит, Джузеппе. Бандит называл его так, и другого имени не знает. Может, это и правда. А может, и нет. Я продолжаю допросы. Может, когда-нибудь он еще что-нибудь мне расскажет.
— Энрико, — робко начал я, — ты же опытный следователь. Я не стал бы торопиться делать предположения...
Из Болоньи послышался тихий смех:
— Ты не так часто мнешься. Говори!
— Тогда... прежде, чем ты отправишься в Виральто, может, попросим Паоло Ченчи назначить вознаграждение за возвращение хоть какой-нибудь части выкупа? Тогда ты можешь сослаться на это обещание, когда будешь показывать фоторобот этого самого Джузеппе... ну как?
— Я также возьму фотографии похитителей и Алисии, — сказал он. Синьор Ченчи, конечно же, согласится назначить вознаграждение. Но... — он замялся, — Виральто — это же только слово из сна.
— Слово, от которого она покрылась испариной, а сердце ее запрыгало, — ответил я. — Она испугалась этого слова.
— Да? М-м. Не беспокойся, я пройдусь по этой деревушке, как сирокко.
— Детишек порасспрашивай.
— Эндрю Макиавелли Дуглас, — рассмеялся он. — Да ни одна мамаша нам не позволит!
— Жаль.
Окончив разговор, я позвонил Паоло Ченчи, который на предложение назначить вознаграждение ответил, что охотно это сделает. Затем я снова перезвонил Пучинелли и подтвердил.
— Я тут делаю брошюрку для фотокопирования, — сообщил он. — С предложением о вознаграждении и всеми фотографиями. Я позвоню тебе, если будут результаты.
— Позвони в любом случае.
— Ладно.
Он позвонил мне на следующий день, в пятницу вечером, когда я дежурил на коммутаторе.
— Я весь день провел в этой чертовой деревушке, — устало говорил он. — Эти люди... они захлопывают двери у нас перед носом, а также закрывают лица и души.
— Ничего? — разочарованно спросил я.
— Есть кое-что, — ответил он, — только вот что? Того похитителя, который заговорил, название «Виральто» просто привело в шок, однако он клянется, что ничего о нем не знает. Клялся душой покойной матери, но пока клялся, весь потом покрылся. Врет он. — Пучинелли помолчал. — Но в Виральто мы не нашли ничего... Мы ходили в пекарню. Пригрозили пекарю, который держит там еще и небольшую бакалейную лавку. Рядом с его пекарней Алисию негде было спрятать, потому мы обыскали все. Он разрешил. Сказал, что ему скрывать нечего. Что если бы Алисию привозили в деревню, он знал бы, потому что знает все. Говорит, что ее никогда тут не было.
— Ты веришь ему? — спросил я.
— Боюсь, придется поверить. Мы расспрашивавши в каждом доме, допросили даже двух ребятишек. Но не нашли ничего, ничего не слышали. Однако...
— Что «однако»? — подтолкнул его я.
— Я посмотрел на карту, — зевнул он. — Виральто находится на боковой дороге, которая никуда не ведет. Но если подъезжаешь к повороту на Виральто и едешь по ней прямо, не сворачивая, то дорога идет в горы, и, хотя ее хорошей дорогой не назовешь, она все же пересекает Апеннины и спускается к Флоренции. Над Виральто есть место, где прежде стоял замок, но теперь там отель. Туда приезжают погулять и полюбоваться горами. Может, синьорина Ченчи не расслышала всего, может, это был час до Виральто, а потом еще куда-то? Завтра, — он вздохнул, я не на дежурстве. Но я все равно буду заниматься делом. Я поеду в тот отель и устрою им сирокко.
— Пошли кого-нибудь из своих людей, — предложил я.
После некоторого молчания он сухо произнес:
— Я дал указания, чтобы никто не работал по этому делу без моего персонального участия.
— А...
— Я перезвоню завтра, если хочешь.
— Завтра я буду тут от четырех до полуночи, — с благодарностью сказал я. — Потом звони мне домой.
Утром в субботу мне позвонила Попси, как раз тогда, когда я слонялся по квартире, пытаясь не обращать внимания на кучу несделанных домашних дел.
— Что-то случилось? — спросил я, уловив в ее голосе что-то не то.
— Вроде того. Мне нужна ваша помощь. Можете приехать?
— Сейчас или подождет до завтра? Я в четыре доложен быть в офисе.
— В субботу? — удивленно спросила она.
— Боюсь, что так.
Она помедлила.
— Алисия вчера не ездила с группой из-за головной боли.
— О... а сегодня?
— Сегодня ей не хочется. Понимаете, — резко добавила она, — я бы сказала, что сама мысль об этом пугает ее, но почему, вы же видели ее верхом? — Я ясно услышал в ее голосе легкое раздражение и искреннюю тревогу.
Я не сразу ответил, и она требовательно спросила:
— Вы здесь?
— Да. Я думаю. — Я помолчал. — Она боится не лошадей и не верховой езды, это очевидно. Значит, ее, возможно, пугает... не думаю, что это верное слово, но сейчас другого в голову не приходит... она боится быть запертой, не иметь возможности убежать... или быть в группе. Что-то вроде клаустрофобии, даже на открытом воздухе. Может, именно поэтому она не хотела прежде ездить в группе, но в одиночку чувствовала себя в порядке, когда мы были там, наверху, в Даунсе.
Она подумала, затем сказала: