– Время, Джорон Твайнер! – пронзительно завопила она. – Идти! Идти!
И она запрыгала по коридору в сторону своей каюты, а изумленный Джорон застыл на месте.
– Идти! – снова позвала она, увидела, что он стоит на месте, вернулась, схватила клювом за рукав и потянула за собой.
– Твое яйцо! – вскричал он, сообразив, что имела в виду говорящая-с-ветром. – Я иду, Ветрогон, отпусти меня, или ты испортишь мою куртку, клянусь Старухой.
Его наполняло возбуждение, и Ветрогона тоже, но никто из них не испытывал страха, как когда рожала Фарис. Говорящая-с-ветром не выглядела встревоженной. Впрочем, Джорон беспокоился за обеих, словно тучи закрыли Глаз Скирит. Пока они шли по коридору, Джорон хотел сказать Ветрогону, что ей следует сохранять спокойствие, если птенец не выживет, – команда не должна об этом знать. Как и Фарис, команда любила Ветрогона, и смерть ее птенца всех бы огорчила. Если бы Фарис потеряла ребенка, она бы держала боль в себе, но Ветрогон была совсем другим существом. Все ее чувства немедленно выплескивались наружу – либо в словах, либо в действиях. Джорон с ужасом думал о том, какое впечатление произведет на команду Ветрогон, охваченная горем.
– Идти! Идти! – кричала Ветрогон, и он последовал за ней.
Отбросив посторонние мысли, Джорон вошел в каюту-гнездо. Он смотрел, как говорящая-с-ветром мечется между обрывками веревок и бечевок, среди множества звеневших и сверкавших безделушек, разбросанных по гнезду. Наконец она села перед яйцом и не сводила с него сияющих глаз. Затем повернула голову к Джорону и снова обратила взгляд на яйцо. Опять на Джорона – и обратно.
– Слушать! Слушать! – крикнула Ветрогон, и он стал слушать.
Сначала он ничего не смог уловить, а потом, на фоне обычных звуков корабля, различил тихое чириканье.
– Это он? – тихо спросил Джорон.
Ветрогон дважды быстро кивнула.
– Говорящая-с-ветром, – сказала она.
Джорон вплотную к ней приблизился.
– Может быть, нам нужно помочь? – Он протянул руку, но Ветрогон решительно его остановила.
– Нет, – сказала она. – Она должна сама. Ты слушать. Слушать.
– Ладно, – не стал спорить Джорон и принялся слушать.
Но не только ушами, у него внутри зазвучала мелодия, свивавшийся, закольцованный, вьющийся гимн островов. Он различил далекую песню кейшанов, постепенно набиравшую силу, а еще собственную, и Ветрогона, и что-то еще. Тихое, и нежное, и одновременно яркое, новый напев, полный тоски и желания, но также надежды и восторга. Он напоминал пение Ветрогона, когда она что-то чирикала и мурлыкала себе под нос, но совершенно определенно был другим. Джорон никогда прежде не слышал ничего подобного во всем архипелаге и почувствовала невероятное удивление.
И еще он уловил новый звук, на который сначала не обратил внимания. Такое же мягкое постукивание, что он уже слышал прежде, но громче, и настойчивее, и с более короткими паузами. Ветрогон полностью сосредоточилась на яйце, и Джорон увидел, как на его пурпурной поверхности появляются трещины, одна, потом вторая, затем еще и еще, пока не отвалился маленький кусочек скорлупы, чириканье сразу стало громче, и Ветрогон, сохраняя неподвижность, казалось, стала еще внимательнее смотреть на яйцо. Джорон обнаружил, что затаил дыхание.
Тук.
Тук.
Тук.
Непрерывные ритмичные звуки – словно песок сыпался в песочных часах, пока наконец верхушка яйца не отвалилась, птенец внутри яростно завопил, во все стороны полетели осколки, и он поднял голову.
Такую маленькую.
Такую невероятно уродливую.
И одновременно чудесную.
Огромные глаза еще не открылись, но уже сияли из-под закрытых век. Острый клюв, такой же, как у Ветрогона, только в миниатюре, с маленьким рогом, чтобы разбивать скорлупу. Розовая кожа, покрытая редкими будущими перьями, черными и влажными от жидкости яйца. Открылся один глаз, яркий и блестящий, в точности как у матери, следом – другой. Малышка оглядела каюту, оценивая все вокруг, и маленькие крылышки затрепетали без особого толку. Взгляд нашел Ветрогона, птенец что-то в ней узнал и издал тихий звук, похожий на «аа-рарр». Ветрогон ответила тем же, и птенец попытался выбраться из яйца при помощи когтекрыльев.
Она упала на спину, маленькие ноги с коготками бессмысленно болтались в воздухе, она чирикала и верещала, но сумела встать. Однако не остановилась, выбралась сначала из яйца, затем из гнезда, снова упала и попыталась подняться. Когда ей это наконец удалось, она присела рядом с Ветрогоном, и у Джорона сложилось впечатление, что она чем-то недовольна. Ветрогон покопалась в своих одеяниях, вытащила какую-то еду и бросила в открытый клювик птенчика.
– Она чудесная, – проговорил Джорон.
Он с удивлением изучал существо, которое было размером с ребенка Фарис, но уже умело гораздо больше.
– Да, да, – нежно проворковала Ветрогон, – чудесная.
Она подняла птенца и положила его внутрь одеяния. Через мгновение уродливая головка высунулась из перьев на плече Ветрогона и принялась изучать Джорона.
– Как ты ее назовешь? – спросил Джорон.
Ветрогон спела короткую песню. Каркнула, напугав птенца, который тут же спрятался в материнских перьях, и Ветрогону пришлось ее уговаривать, чтобы она снова выглянула наружу. Когда это произошло, она повернулась к Джорону.
– Это имя ветрогонов, – сказала она и снова пропела короткую песню. – Но я дам ей еще и человеческое.
Ветрогон клювом вытащила малышку наружу и положила на протянутые руки Джорона. Она оказалась очень теплой. Он поднес ее поближе к себе и вдруг ощутил радость, какую испытывал очень редко.
– И каким будет имя? – тихо спросил Джорон, глядя на маленькую птичку.
– Лиша, – ответила Ветрогон, – Лиша. В честь отца.
50Поворот
Хотя горизонт сзади заполняли корабли и о преследователях было невозможно забыть, на борту «Дитя приливов» царило приподнятое настроение. Ребенок Фарис и птенец Ветрогона у всех вызвали радость. Кроме того, Джорон не сомневался, что помогло и возвращение Миас на корму. Миас стала спать по ночам и теперь выглядела не такой уставшей, и если тревожилась из-за кораблей, которые за ними гнались, то не подавала вида. Трижды в день она приглашала Эйлерина, и они вместе делали измерения – Глаза Скирит и ветра, – отмечали собственное местонахождение относительно огромных башен Хребта Скирит и только в самом конце отмечали положение кораблей врага. Затем курсер поспешно спускался в каюту Миас, чтобы нанести полученные результаты на карты. Команда шутила о флоте Ста островов – казалось, белым кораблям никак не удавалось сократить разделявшее их расстояние.
Команда объясняла это плохим управлением и худшим качеством кораблей.
– Ни один из них не сможет добраться до «Дитя приливов», верно, хран-пал? – Такой вопрос он слышал от каждого члена команды.
Впрочем, Джорон сомневался, что все так просто, как они думали.
Джорон отдавал все время управлению корабля. Фарис еще не была готова занять место рядом с ним, и, хотя она протестовала, ни Миас, ни Гаррийя не позволяли ей выходить на палубу в официальном статусе. И все же она регулярно там появлялась вместе с крохотным комочком жизни по имени Муффаз и делала обходы вместе с Джороном. Команда радовалась, когда видела Фарис, а жесткие женщины и мужчины становились нежными, как легчайший бриз, когда смотрели на ребенка.
Такая же история происходила и с Лишей, хотя малышка очень сильно отличалась от человеческого ребенка. Если Муффаз все еще оставалась беспомощной, то Лиша училась с пугающей быстротой. Она прожила всего пару дней и едва доставала Джорону до колена, но уже могла произнести несколько слов – хотя испытывала тревожное родство с Черным Оррисом, – и слова, которым она могла у него научиться, не слишком подходили ребенку. Она умела ходить и отличалась таким же любопытством, что и ее мать, пусть и намного меньше. Джорон постоянно кричал Ветрогону, чтобы та следила за своим птенцом, когда мимо пробегали дети палубы, – они могли босыми ногами сломать тонкие косточки Лиши.
Впрочем, ей едва ли что-то угрожало, ведь дети палубы прекрасно контролировали все, что происходило рядом с ними, ну а те, кто оказывались недостаточно внимательными, быстро узнавали, что Лиша очень больно кусалась, если чувствовала, что ей что-то угрожало. Укусив кого-то, Лиша тут же спешила к матери и прятала маленькую голову в перьях у той на груди, превращая говорящую-с-ветром в странное и ужасно сквернословившее двухголовое существо.
Хотя присутствие Лиши доставляло радость детям палубы, Джорон вскоре – ради собственного спокойствия – разрешил ей гулять только по корме, где было намного спокойнее.
Вечером девятого дня Миас пригласила Джорона к себе в каюту, он передал контроль за кораблем Барли и спустился вниз.
Там он обнаружил, что Миас наблюдает в окно за флотом Ста островов. Ее тело застыло в неподвижности, словно все мышцы были напряжены. Стоявший рядом с ней Эйлерин кивнул Джорону и улыбнулся, но выглядел таким же встревоженным, как Миас.
– Меня тревожит, что флот Ста островов нас не догоняет, – сказала Миас.
– Меня также посещала эта мысль, супруга корабля, – ответил Джорон.
– Разве плохо, что они не смогут нас догнать? – тихо спросил Эйлерин.
– «Ужас аракесиана» далеко не самый быстрый корабль, – ответила Миас, – но не вызывает сомнений, что наши коричневые корабли заметно медленнее его. Они уже должны были нас догнать.
– Однако не догнали, – заметил Джорон.
– Верно, – сказала Миас. – И у меня возник вопрос: почему?
– Ты сама говорила, супруга корабля, – ответил Джорон, – что считаешь Каррада трусом. Может, он боится сражения с нами. И все просто?
– Думаю, нет, – сказала она. – Да, он трус, однако намерен стать первым мужчиной – правителем Ста островов. – Она снова повернулась к окну. – Он не может позволить себе выглядеть слабым в глазах своих супруг корабля, иначе они вышвырнут его за борт.