— Да, скорее всего — Женька. И попал он в Хаатику на обратном пути, возвращаясь из нижних миров. У него были с собой меховые штаны и рубаха, но он не стал бы их портить, если бы шел туда. А эта твоя девчонка… Ей сколько?
— Шестнадцать лет!
— Во-во, самый возраст: гормональный взрыв, и все такое!
— У нее этот взрыв уже лет пять — вся в мать, стерва!
— Ну это — ваши проблемы! А на Женьку, как вошел в силу, девки прямо гроздьями вешаются: находят в нем что-то, магнетизм какой-то. Насколько я знаю, ничего плохого он еще ни одной не сделал: ну, там, приятную дефлорацию, небольшую беременность… Так что, я думаю, они трахаются где-нибудь здесь, в твоем мире. Хотя, в принципе, у него могло хватить ума потащить ее к нам.
— Куда это — к вам?!
— Не ори, Патиш! Лучше молись своим богам, чтобы парень был цел и невредим. Тогда он, рано или поздно, вернет тебе дочь. Может, даже с прибавкой.
— Тварь!!!
Капитан захлебывался от злобы, но Вар-ка чувствовал, что продолжения драки не будет — по крайней мере сейчас. Этот средневековый супермен как-то хитро загнал сам себя в угол и бесится потому, что понимает это. Можно считать, что у него, у Вар-ка, есть заложница, которую он, правда, и в глаза не видел.
— Чего же ты хочешь, нервный папаша? Если буду жив и увижу Женьку, я передам ему… Только что? Чтобы он срочно вернул тебе дочь? Или наоборот: чтобы не возвращал, пока ты тут не разберешься со своими делами? А если она сама не захочет?
Патиш сопел разбитым носом и молчал. Ему сводило скулы от желания видеть собеседника в другой позе — распятым на каменной стене подвала, но… Но парень явно не прост — не мог же он, Патиш, ни с того ни с сего дать такую слабину в начале драки? Не мог! И ведет себя нагло: так держатся или колдуны, умеющие останавливать собственное сердце, или фанатики с ампулой яда в зубе. А чужак как будто угадал его мысли:
— Не пытайся нападать, ладно? Мне, наверное, не справиться с тобой, но уж умереть-то я смогу, когда сочту нужным! Ты лучше о другом подумай! Кто-то, помнится, кричал: «Живи, Хаатика!» Было такое?
— Тебе что за дело? Ты же не местный? Из других миров?
— Не знаю, добрый я, наверное. А вот вы тут наворочали дел!
— Это кто — «вы» или «мы»?
— Не уверен, можешь ли ты понять и принять существование иных реальностей. В крайнем случае, попытайся просто поверить на слово: человеческих миров много. И для кого-то вы все — бандиты и стражники, богачи и нищие — просто жители этого мира. И вы походя, просто так, убили невольных гостей, которые не сделали вам ничего плохого. Вот этот парень — Кеннат — в своем мире был крупным ученым, восходящей звездой, как они говорили. Что-то не получилось во время эксперимента, и он оказался здесь. Надо было его убивать?! Надо? Я тебя спрашиваю! У них другой уровень цивилизации: он мог прийти с оружием и, на всякий случай, выжечь здесь для себя зону безопасности от горизонта до горизонта, но он пришел с пустыми руками. Вы что, приняли его за бандита?! Шпиона?! Сволочи…
— Женщина была с ним?
— Это его жена — она боец, воин.
— Крупновата она для него!
— А вот это — не твое дело! Она шла его искать, его спасать. Я не смог ее остановить. Она не врала, когда говорила, что даже голыми руками может разнести половину вашего города, а уж с оружием… Она тронула здесь кого-нибудь хоть пальцем?
— Не пойму, к чему ты клонишь?
— Я не очень представляю, как в их обществе принято реагировать в подобных случаях, но…
— И ты уничтожил единственное оружие?! Их оружие?!
— Если они решатся на акцию возмездия, то оно вам не поможет — это легкое стрелковое оружие. Понимаешь: легкое! Этой игрушки, наверное, хватило бы истребить парочку армий, но — ВАШИХ армий!
— Тогда зачем ты полез в безнадежную драку? Попробовал бы объяснить: может, я сам уничтожил бы эту штуку!
— Хочешь, чтобы я поверил, будто ты способен отказаться от нового способа сеять смерть? Тебе только огнестрельного оружия не хватает!
— Между прочим, нашим храмовикам огнестрельное оружие известно не одну сотню лет, но оно так и не вышло за пределы их стен. Они там что-то потихоньку изучают и ни с кем не делятся.
Вар-ка потрогал опухшую скулу, сплюнул на землю кровь: «Пустые, бесполезные разговоры над кучей трупов. Нужно уходить и больше сюда не соваться, но…»
— Патиш, этих двоих надо похоронить — нельзя, чтобы они валялись здесь. И тем более не нужно, чтобы их изучали. Может быть, это спасет твой мир от карателей. Возможно, они простят вас, как несмышленых детей, а может быть, вот прямо сейчас или через год в небе появятся их летательные аппараты с настоящим оружием.
Капитан думал тяжело и напряженно. Он сходил к лошади, достал кисет, набил трубку и прикурил от головешки. Стоял, курил, смотрел на город, на желтые стены Храмового комплекса. Голова болела — бессонная ночь, два нокдауна.
— Что ты предлагаешь?
— Отнести их в пещеру и обвалить вход.
— Каким образом?
— Кажется, я знаю волшебное слово. Попробую.
— Действуй!
Вар-ка спустился с откоса и, не глядя в сторону Патиша, подошел к телу Кенната. Свой нож Мирох забрал, остались дырка и пятно на рубашке. Вар встал на колени, перевернул тело на спину, просунул руки, с трудом поднялся и понес его в ближайшую нору. Она была не глубокой — метров шесть или семь. Уложил на груду каких-то тряпок. Вышел наружу. Вилму так не унести…
«Ее ножа в чехле нет. Гранаты? В кармашках только три штуки, где же остальные? Ага, вот они: валяются рядом на земле. Их вытащили и выбросили — не польстились».
— Дай сюда!
«Опять, паскудная тварь!!» — разозлился Вар-ка.
— На! Бери, ублюдок!!! Показать, как это работает?! Показать, сволочь?
Патиш отступил молча. Вар-ка ссыпал шарики в карман, подхватил тело под мышки и, безнадежно пачкая штаны и рубашку, потащил к пещере. Уложил рядом с Кеннатом.
«Что-то надо сделать еще? Ах, да… — Он на ощупь расстегнул клапан, вытащил карту, сложил ее еще раз и убрал в свой карман. — Все, прощайте, ребята!» — и, пригибаясь под низким сводом, пошел наружу.
У входа он достал первую гранату и с улыбкой предложил капитану:
— Хочешь попробовать?
Улыбка получилась такой многообещающе-злобной, что бесстрашный Патиш, кажется, дрогнул:
— Нет!
— Жаль. Я плохо понял, как ими пользоваться, — честно признался Вар-ка.
Эти взрывные устройства похожи на сплюснутые с трех сторон шарики размером с грецкий орех. На каждом по три вмятинки — как раз, чтобы вложить палец: одна гладкая, другая с округлыми бугорками, а в третьей что-то вроде притупленных шипиков — на ощупь не перепутаешь. Вот только вспомнить бы, куда и как надо нажимать?
Вар-ка встал сбоку от входа и, беспорядочно стискивая гранаты пальцами, стал забрасывать их внутрь одну за другой. Раз, два, три, четыре… Взрыв! Еще один! И еще! Все? Свод как стоял, так и стоит.
Вар-ка достал два последних шарика, несколько раз сильно нажал в разные вмятины, переложил оба в правую руку и забросил в пещеру. Было слышно, как они стукнулись об пол и покатились. И вдруг зашуршало-заскрежетало и… свод рухнул! Весь разом! Потекла, посыпалась со склона щебенка. И только потом негромко рвануло там — в глубине под камнями.
Солнце палило вовсю, гудели пчелы, летали бабочки и еще какие-то насекомые, похожие на толстых стрекоз. Где-то рядом щипала траву и временами пофыркивала лошадь Патиша. Они сидели на склоне среди кустов. У обоих слипались глаза, ссадины запеклись, не стертая с лиц кровь высохла и шелушилась. Прямо под ними в старом карьере люди в серой одежде грузили трупы на двухколесные повозки, а еще дальше, внизу, до самого горизонта раскинулась панорама Хаатики — сказочного города из детской сказки.
Ни тот, ни другой не смогли бы объяснить, зачем они, смертельно усталые, сидят тут и смотрят на город.
— Почему вы не убили меня тогда, после операции с табами? — спросил капитан.
— Как тебе объяснить… Наверное, это свойство у нас такое, дефект, что ли. Конечно, надо было тебя прирезать, но я не смог. И Коля тоже…
— А-а-а, знаю-знаю! Встречал таких, как же! Один отпускает матерого бандита: он, дескать, молодой еще, у него дети, а прямых доказательств нет. Потом текут реки крови, но расхлебывать приходится другим. Второй кричит: «Все люди равны! У всех должны быть равные права!» — и с чистыми руками, весь в благородных сединах, уходит в отставку. А разбираться с «равноправными гражданами» приходится какому-нибудь Мироху.
— Очень жаль, но мне нечего тебе возразить.
Патиш устало откинулся на спину, заложил руки за голову.
— Вот и ты со своими друзьями: ручки пачкать не захотели! Я же палач-убийца, весь по уши в крови невинных людей.
— И при этом уверен, что за тобой правда!
— Чтобы в доме не воняло дерьмом, нужно регулярно чистить сортир или перестать гадить. Ты знаешь другие способы? Раз без дерьма не обойтись, значит, кто-то должен пачкать ручки.
— Люди — не дерьмо!
— Вот-вот: уже добрую сотню лет наше смешное государство пытается жить по этому принципу — в каждом человеке есть что-то хорошее, каждый народ, каждая культура представляют собой безусловную ценность. Даже если неотъемлемым элементом этой культуры является людоедство и глубокое презрение ко всем иноплеменникам. В страну пускают толпы эмигрантов и беженцев — спасают людей от голода и резни, и что? Большинство из них продолжает жить по своим родоплеменным законам, им насрать на законы государства, которое дает им кров и пищу! Мы для них пастбище, кормовые угодья. Это я виноват, что они признают только право силы?! Год от года в провинции ширятся районы, куда не рискует соваться ни один представитель власти! Мы пытаемся удержать хотя бы столицу, а нас зовут палачами и поливают грязью. Ладно… С членами Совета я пока еще могу справиться: прогулка по кварталу камов или на рынок, оккупированный сэлами, — прекрасная прививка от «дружбы народов»! Но храмовики…