– Макар! – позвал Бабкин. – Печь не холодная.
– Когда топили?
– Ну ты вопросы задаешь! Я тебе что, следопыт? Не знаю. Просто вижу, что кирпичи не успели окончательно остыть.
Однако больше никаких следов присутствия человека в доме не нашлось.
– Двигаем. – Сергей провел пальцем по консерве с тушенкой и посмотрел на серый след пыли. – Или хочешь засаду устроить?
Макар не успел ответить – снаружи послышались шаги. Оба замерли, где стояли.
– Вера! – позвал негромкий голос. – Вера, ты здесь? Слышь! Не бойсь! Не обижу…
Дверь распахнулась, и перед изумленными сыщиками появился Григорий Возняк. Повисла тяжелая пауза.
– А вы чего здесь? – процедил охотник, переводя взгляд с Макара на Бабкина.
Не дожидаясь ответа, повернулся, чтобы уходить. До Сергея донеслось ругательство.
– Опять хотите денег ей предложить, Григорий Матвеевич? – раздался насмешливый голос.
Возняк замер. А затем очень медленно обернулся и уставился на Макара.
– Что ты сказал?
– Душновато здесь. – Илюшин расстегнул куртку. – Я спросил, это вы отправили Петра убить сына вашей жены? Не похоже, чтобы Петр самостоятельно додумался, кто настоящий отец Леньки. Хотя мог и заметить сходство. Так кто из вас решил сжечь семнадцатилетнего мальчишку?
Раздался странный глухой звук, нечто среднее между воем и стоном, от которого Бабкин вздрогнул и недоуменно огляделся, не понимая, откуда он идет. А затем Возняк двинулся на Макара.
«Это он воет!»
Лицо охотника сделалось страшно. Губы зашевелились, словно изнутри рвались слова, однако из горла вылетало лишь это жуткое завывание; Григорий побелел как мертвец и глаза его остекленели. Он отшвырнул табуретку, оказался возле Илюшина и схватил его за шею.
Попытался.
За секунду до того, как его пальцы сомкнулись на горле Макара, охотника отбросило в сторону. Возняк поднялся, удивленно тряся головой, словно не понимая, что произошло, и обнаружил, что между ним и его жертвой стоит новое препятствие.
– Не советую, – сказал Бабкин.
Мгновение спустя по комнате покатился гигантский ком, сносящий все на своем пути. Илюшин отскочил за печь и вжался в угол. Рука его нащупала что-то твердое.
Бабкин отшвырнул своего врага раз, отшвырнул другой, третий. Происходило что-то небывалое: он физически чувствовал волну беспощадной ярости, которую излучал охотник; она звенела в ушах и холодила кровь. Возняк, казалось, обезумел: он рвался к Илюшину, будто единственной целью его жизни было свернуть ему шею.
Сергей раз за разом отражал эти попытки, встав стеной между Макаром и озверевшим, потерявшим человеческий облик мужиком. Но он уставал, а тот от каждой неудачи впадал в еще большее исступление. Кулаки его молотили, не разбирая, и Бабкин уже только защищался, слабея с каждой секундой.
Наконец один из ударов достиг цели. Он охнул, согнулся пополам, и громадная тяжелая туша навалилась на него сверху. Бабкин оказался погребен под издыхающим китом; он барахтался, но не мог вылезти, а тот давил, давил сверху, словно хотел проломить доски пола и уйти на дно вместе со своим врагом.
И вдруг все разом прекратилось. Сквозь шум в ушах Сергею показалось, будто он услышал голос Илюшина.
– В сторону, – сказал Макар. – Без резких движений! Стрелять буду сразу, без предупреждения. Ты упырь. Тебя не жалко.
Это прозвучало по-детски и вместе с тем так ужасающе чистосердечно, что Бабкин понял: Илюшин выстрелит. Зря они притащились в эту чертову деревню. Зря согласились на просьбу Красильщикова. Это место что-то сломало в его бессердечном веселом друге, всем вежливо сочувствовавшем и никого не жалевшем; он слишком близко к сердцу принял историю мальчишки, которого Возняк и Бакшаева сообща отправили в тюрьму. Макар убьет охотника, и после этого ничего никогда не станет прежним.
– Макар! – прохрипел он. – Не надо!
Неожиданно стало много воздуха и много пространства. Он глубоко вдохнул и сел.
Возняк скрючился рядом, не шевелясь. Лицо его снова окаменело. Сергей с облегчением увидел, что оно набухло клюквенной краснотой, включая прижатые к черепу уши. Если бы Возняк и после такой драки не утратил своей жутковатой бледности, впору было бы считать его вурдалаком.
За его спиной стоял Илюшин и держал в руках кочергу. Чугунный конец был прижат к шее охотника.
Бабкин оцепенел.
– Вставай! – сказал Макар. – Иди к двери.
Григорий подчинился. Что будет, если он обернется и увидит, что в руках Илюшина нет огнестрельного оружия, Сергей старался не думать.
– Проваливай! Увижу тебя рядом, буду стрелять. Надеюсь, тебе хватит ума не поджигать эту избушку и не возвращаться сюда с ружьем.
Возняк толкнул дверь и остановился на пороге. Глядя на широкую фигуру в белом прямоугольнике света, Бабкин вдруг отчетливо понял, что нужно сделать.
– Эй, Григорий, – позвал он.
Охотник слегка обозначил движение головой.
– Ты не смотри, ты слушай, – торопливо посоветовал Сергей. – Убийство Леньки мы не докажем. И ты это знаешь, и мы это знаем. Но если выкинешь какой-нибудь фокус, вся деревня будет в курсе, что ты семнадцать лет валандался с пацаном, которого твоя жена родила от другого. То-то они порадуются, считая годовые кольца на спиле твоих рогов! Понял ты меня, Григорий?
Возняк как-то странно дернул головой и вышел.
Илюшин кинулся к окну. Когда огромная фигура охотника окончательно скрылась за деревьями, он выдохнул и опустился на табурет.
Бабкин задвинул засов и обернулся к нему.
– Ты ополоумел?
– Я то же самое у тебя хотел спросить, – отозвался Макар. – Ребра целы?
– Не в ребрах моя печаль. – Кряхтя, Сергей подошел к столу, взял холодную банку и прижал к скуле. – Ты зачем его взбесил?
– А ты зачем ему добавил?
– Чтобы он тебя не убил, остолопа! И вообще, – он вдруг ужасно рассердился, – это страшное свинство с твоей стороны!
– Прости, Серега!
Бабкин опешил.
– Чего?
– Извини! Я просто не смог удержаться, когда увидел этого урода. Клянусь тебе, если б у меня мелькнула хоть тень подозрения, что он полезет в драку, я бы смолчал.
– Ладно, хрен с ним, – пробормотал Сергей, почувствовав себя неловко. Макар редко считал себя виноватым и еще реже извинялся. Лучше бы он делал вид, что все идет как должно! Бросил бы что-нибудь небрежное в своем духе, типа, ребра срастутся, а синяки пройдут, – и этого было бы более чем достаточно.
Бабкин насупился еще сильнее и сидел, чувствуя себя идиотом, прижимая банку к щеке, пока она не нагрелась.
– Думаешь, Возняк вернется? – спросил Макар после долгого молчания.
– Вряд ли. Как ты додумался приставить ему к башке кочергу?
– Решил, что проломить всегда успею.
Сергей хмыкнул.
Что-то важное все время ускользало из фокуса его внимания, как те стекловидные червячки, что плавают перед глазами, если сильно устанешь, но оказываются всякий раз в стороне, едва соберешься рассмотреть их как следует.
Он перевел взгляд в окно. Воображение дорисовало фигуру охотника, выходившего из леса.
И тут он вспомнил.
– Возняк звал Веру!
– Что? – поднял голову Макар.
– Возняк, когда подходил к избушке, звал Веру. Помнишь? Обещал, что не тронет ее. Елки-палки! Это что же получается?
– М-да, – сказал, помолчав, Илюшин. – Получается, что Григорий ее не убивал.
В тереме было тепло и чисто, путался под ногами кот Арсений с хвостом, лихо закинутым на спину и имевшим несомненное сходство со страусиным пером на шляпе, трещали поленья в печке и пахло чем-то воодушевляющим, вроде пирогов с грибами. Бабкин принюхался: действительно, грибы.
– Вернулись! – встал им навстречу Красильщиков. – Ого! А что у тебя с лицом?
Бабкин отмахнулся. Мысли о еде вытеснили воспоминания о недавней драке.
– Вы пирогов напекли, – неопределенно-уважительно сказал Илюшин.
Красильщиков покраснел.
– Это Татьяна заходила. Она иногда… В общем, бывает…
Илюшин с Бабкиным продолжали смотреть на него, и Андрей поторопился сменить тему:
– А что с вашей поездкой? Нашли лагерь и избушку?
– Нашли. И в лагере тоже побывали.
Илюшин сказал правду: придя в себя после встречи с Возняком, добрались и до лагеря, благо идти оставалось всего три километра. Прогулка обоим пошла на пользу. Сам же лагерь оказался местом не таинственным, как ожидал Макар, а скучным, больше всего похожим на помойку, куда сваливают картофельные очистки и рыбьи кости. Домики были разграблены и пусты, в корпусах гулял ветер. Уныло и холодно.
– А зачем они вам понадобились? – не удержался Красильщиков.
Илюшин оценил его терпение. Хозяин терема, куда бы они ни собирались, вопросов не задавал, кроме одного-единственного: что им понадобится взять с собой. Хотя не мог не терзаться, ожидая результатов расследования.
И вот рискнул проявить любопытство.
– Мы подозревали, что там может скрываться Вера Бакшаева. – Илюшин сел напротив него.
– Веру Бакшаеву я убил, – со спокойствием, доведенным до автоматизма, возразил Красильщиков.
– Нет, Андрей Михайлович. Вы ее убивали, но не убили.
И Макар рассказал, что на самом деле случилось в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое августа.
Красильщиков, слушая его, ни разу не изменился в лице, и лишь тогда, когда Макар дошел до возвращения Веры к жизни, протянул к нему по столу большую красную ладонь, как если бы собирался что-то взять и на полпути передумал. Это чрезвычайное спокойствие чем дальше, тем больше казалось Илюшину ненормальным. Наконец он замолчал. Красильщиков смотрел на него, и лицо его по-прежнему было лишено выражения, как у спящего без снов. Единственное изменение заключалось в том, что он заметно побледнел.
– Михалыч, – позвал Бабкин. – Все в порядке?
Илюшин встал и отошел в сторону. Взгляд Красильщикова, прикованный к нему, не метнулся следом, а так и остался, словно завис, устремленный в пустое пространство.