ней следят, чтобы быть в курсе происходящего. Зачем младшая Бакшаева позвала Григория?
– Чтобы он грохнул старшую, – подал голос Бабкин.
– Если бы он ее грохнул, то и Надежде бы пришел конец. Возняк не стал бы оставлять свидетелей. Допустим, она говорит правду: позвала от беспомощности. Вера не умеет вовремя остановиться, а в лице Красильщикова она встретила тип человека, с которым прежде не сталкивалась. Он впал в состояние аффекта, придушил ее, и она очнулась только через час, когда ее откопали. Пока все верно?
– Если верить Надежде, – в который раз согласился Бабкин.
– Хорошо. В девяносто первом старший сын Возняка поджег дом Бакшаевых, зная, что в сарае спит его младший брат, которого его мать родила от другого мужчины. Предполагаю, что Петр сделал это с ведома или по прямому указанию отца. Парень погиб, Вера спаслась, и Возняк предложил ей денег, чтобы она дала ложные показания. Худякова осталась без сына, а Григорий отправил своего подальше из деревни… И, подозреваю, от старшей Бакшаевой.
– …а тот все равно с ней связался.
– Да. Это, кстати, дополнительный повод Григорию ненавидеть Веру. Сына он, похоже, очень любит. Вряд ли Петр мог скрывать от отца, что Бакшаева тянет из него деньги год за годом. Мы по-прежнему возвращаемся к тому, с чего начали: мотив для убийства был у Надежды, Григория, Худяковой и, в общем, у самого Красильщикова.
– Михалыча предлагаю не рассматривать, – проворчал Сергей. – Если только у него не амнезия.
– А было бы очень смешно, – без улыбки сказал Макар.
Он снова вернулся к своему рисунку. На листе возникла горбатая старуха с гусарскими усиками – Капитолина Кулешова, а неподалеку от нее улитка в скрученном рожке. «Яковлева», – догадался Сергей. Портреты Илюшина при всей их простоте, даже примитивности, всегда били в цель.
– Это же карикатура, – фыркнул Бабкин. Глаза улитки на коротких стебельках смотрели в разные стороны.
Илюшин продолжал рисовать. Снежную поверхность листа заселили жители Камышовки. Появился даже Чижик, по случаю холодов второй день ночевавший в доме и гонявший кота Арсения. Кот обрадованно шипел, играючи удирал от пса по лестнице и потом сверху заинтересованно смотрел, как Чижик с опаской преодолевает одну ступеньку за другой.
– А Белка где? – спросил Сергей. – Худяковская шавка?
– В космосе, – туманно ответил Макар.
Зазвонил телефон Бабкина. Сергей встал, чтобы выйти, не желая разговором мешать Илюшину, но услышав первые же обращенные к нему слова, застыл посреди комнаты. Кот и Макар, почувствовав неладное, уставились на него.
– Ты уверен? – спросил Бабкин после долгой паузы. И снова замолчал. – Понял тебя, Дмитрий Евгеньевич. Спасибо, я твой должник.
– Следователь? – спросил Илюшин, когда Бабкин нажал отбой. – Не томи, Серега. Что случилось?
Бабкин взял карандаш и пунктирной линией обвел размытое лицо, перечеркнутое решеткой.
– Это Иван Худяков… – насторожился Илюшин.
– Помнишь, ты спрашивал, какого запроса я ждал? – спросил Бабкин. – Следователь отправил его по моей просьбе в колонию. Сегодня пришел ответ. Пятнадцатого марта две тысячи двенадцатого года Иван Степанович Худяков, отбывавший наказание в мужской исправительной колонии ИК-восемнадцать в Мордовии, совершил побег. Последние четыре года он находится в розыске.
Илюшин изменился в лице.
– Каторжник!
Белка залаяла, предупреждая о чужаках, и Худякова выпрямилась, поставила на садовый табурет банку с краской. Топали они от калитки, голубчики, хмурые, словно она их подвела или обманула. Хотя обещаний говорить им правду, видит бог, Нина не давала. Особенно мрачная рожа была у первого, Макара. Второй-то с такой физиономией по жизни ходит, а этот обычно все же повеселее глядит.
Она последний раз мазнула кистью по коре.
– Здравствуйте, Нина Ивановна, – сказал Илюшин.
– Да вроде здоровались уже, милый… Что-то вы грустные. Уезжаете?
– Остаемся, – пообещал Макар. – Нина Ивановна, ваш сын, Иван, когда в последний раз к вам приходил? Я имею в виду, сюда, в этот дом.
О как! Худякова шмыгнула, сняла с табурета банку и утвердила ее в земле под яблоней, плотно, чтобы не перевернулась. Села, руки сложила на груди.
– Быстро же вы разузнали, голубчики! – В голосе ее не звучало ни сожаления, ни злости. – Я думала, еще пара недель у меня в запасе имеется.
– И на что вы собирались их потратить?
– Да ни на что. – Старуха потерла нос. – Вон, яблони побелить. И лучку бы еще грядку-другую досадить.
– Лук в ноябре не сажают, – сказал Илюшин.
– Сажают, – буркнул Бабкин.
– Правда? – Макар удивленно посмотрел на него.
– Вот видишь, сколько ты у нас нового выяснил, – усмехнулась Худякова. – Прав твой друг, еще как сажают. Озимый лук называется. Вкуснющий – ух! Весной приедешь к нам, я тебя угощу.
– Боже меня упаси возвращаться сюда! – искренне сказал Макар.
– Это ты зря…
– Нина Ивановна, когда Иван приходил?
Они не ожидали, что она ответит, но старуха задумалась, загибая пальцы.
– Апрель, май, июнь… В июне двенадцатого года Ванюша был здесь. У меня один из моих мужичков уже квартировал в то время, я сыну в сарае постелила.
– И долго он у вас оставался?
Худякова высоко подняла брови.
– Что ему тут делать? Переночевал и в бега пустился! Милые вы мои, его вся деревня знает в лицо! Сдали бы через пять минут. Была у меня мысль, не скрою, сделать для Ваньки что-то вроде схрона, но, во-первых, я такую работу в одиночку не осилю, а Ванька очень слабый был в то время. Во-вторых, у меня же мужички. Они сдадут еще быстрее наших. Благодарности от них ждать не приходится – вон хоть на Василия посмотрите. Нет, Ваня у меня остаться не мог.
– И где он сейчас?
Старуха безмятежно улыбнулась. «Вот же хладнокровная бабка, – с восхищением подумал Сергей. – Макара за нос водила, теперь нас обоих водит».
– Нина Ивановна, я с вами лукавить не буду, – сказал он. – В лесу на болоте мы нашли машину Веры Бакшаевой. Сейчас ее забрал следователь, но я не об этом… Когда мы шли, за нами следил человек. Я пытался его догнать и не смог.
Худякова слушала внимательно.
– Кладбище располагается по дороге к домику егерей, да? И когда вы ходите на могилу убитого Леонида Возняка, ничто не мешает вам пройти чуть дальше и принести вашему сыну еду. Никто ведь не контролирует, сколько времени вы там проводите.
– Незачем Ваньке четыре года здесь околачиваться, – фыркнула старуха.
– Я тоже так думаю, – неожиданно согласился Макар. – Я думаю, он вернулся не так давно и узнал от вас, что Бакшаеву ищут. И решил найти ее первым. Других причин бродить вокруг деревни, как волк, у него нет.
Худякова ничего не ответила.
– Нина Ивановна, отговорите его, – попросил Илюшин. – Он ведь ее убьет.
– Ну и что? – голубые глаза ясно и удивленно взглянули на него. – Пусть убивает.
Повисло молчание.
– А с грехом как быть? – озадаченно спросил Макар. – Вы же верующая…
– Око за око, зуб за зуб. Верка моего мальчика убила, теперь он ее убьет. Все справедливо.
– Она его не убивала…
– Не убивала, говоришь? – Худякова поднялась и встала перед ними в полный рост. Оба непроизвольно отступили на шаг назад. – Она его жизни лишила, Макар. То, что с ним потом случилось, в чем-то и похуже смерти. Ты мне скажешь, что везде люди живут… Везде, да не всякие. Ваня был хороший парень… У Веры ничего не дрогнуло, когда она в суде слова свои лживые говорила, а у меня, значит, должно дрогнуть? Это ее я должна защищать от своего сына? Пальцем не пошевелю! Лучше пусть у меня язык отсохнет!
– Его ведь будут судить за убийство! – пытался увещевать ее Бабкин.
Она рассмеялась.
– Пускай сначала поймают! Четыре года ловят, а он все гуляет, солнце мое!
– Нина Ивановна, вы знаете, где Вера Бакшаева?
Губы старухи плотно сжались.
– Нина Ивановна, дорогая вы моя… Если мы доберемся до нее раньше вашего сына, есть шанс, что мы заставим ее сказать правду о том, что случилось в девяносто первом…
– Нет такого шанса! – отрезала старуха. – И ты об этом знаешь! Такие как Верка лгут, пока у них язык шевелится, и пакости творят до последнего вздоха. А то и дольше! Она уже в могиле будет разлагаться, а черви станут травиться и дохнуть от ее гнилого мяса! Даже земляным тварям навредит. Вот что она такое! Не уговоришь ты ее, не запугаешь и не подкупишь! Она тебе в лицо станет смеяться и кукиши крутить. Понял? А Ванька хорошее дело сделает, если избавит мир от гниды; могла бы – сама бы избавила, взяла бы грех на душу.
Худякова подхватила банку с белилами и пошла к дому.
– Нина Ивановна! – вслед ей крикнул Илюшин. – Кто такой Игорек? У Яковлевой?
– Внук ее, – отозвалась старуха, не оборачиваясь. – Помер в десять лет в городской больничке. А больше я на твои вопросы отвечать не стану, так и знай.
Хлопнула дверь.
– Вот тебе и кроткая старушка, – протянул Макар. – А рассказывает, будто пытается постичь, что угодно от нее Господу… В который раз убеждаюсь: в каждой системе ценностей человек любому своему поступку найдет оправдание!
Бабкин думал о своем.
– Раньше надо было сообразить, что ее сын сбежал! Василий сказал, что как минимум последние два года она не уезжала из Камышовки. Почему? Потому что перестала ездить на свидания. Зачем, если сына там все равно нету?
– М-да, железная старуха. Слушай, а ведь у нас появился готовый кандидат на роль поджигателя.
– Думаешь…
Макар кивнул.
– Думаю, это Иван. Повторить поступок, которого он не совершал, но за который его осудили… В этом просматривается логика. Но что теперь делать нам?
– Донести все, что мы узнали, до следователя, и уезжать, – твердо сказал Бабкин.
– Ты час назад хотел остаться!
– Мне не нравится идея конкурировать в поисках Бакшаевой с беглым зэком. Пусть его ловят те, кому за это зарплату платят.
– Однако у нас так и нет объяснения, где прячется Вера. Хотя…