деть что-то перед собой. – Будь я на его месте, сказал бы, что пристрелю ваших близких и ничего мне за это не сделают.
Судорожный вздох. Она стояла, тяжело дыша, и Бабкин испугался: не упала бы.
– Что происходит? – Красильщиков кинулся к ней, схватил за руку. – Макар! Таня!
Худякова и Василий замерли, не сводя с нее глаз.
– А вы не знали, да? – Илюшин сочувственно взглянул на старуху и бродягу. – Ну, правда: неужели вам в голову не пришло, что ребенок отказался дать показания в суде, потому что его запугали?
– Показания? – Красильщиков вытер вспотевший лоб и умоляюще посмотрел на Бабкина. – Сергей! Пожалуйста! Ну что такое, господи…
Бабкин вздохнул.
– Иван Худяков, которого Вера обвинила в поджоге и убийстве, утверждал, что не мог ничего поджечь, потому что был в лесу, – сказал он. – И сослался на ребенка, вместе с которым они собирали птичьи яйца. А ребенок… Ну, ребенок не подтвердил.
– Она не могла, – с безмерной жалостью, поразившей Бабкина, сказал Макар, глядя на молча плачущую Татьяну. – За два года до этого Григорий Возняк убил человека, любовника своей жены; загнал в болото под дулом ружья и утопил. У этого преступления был свидетель, старый никчемный алкаш Савелий Кужма.
Худякова охнула и закрыла рот ладонью.
– Кужма выболтал то, что видел, нескольким детям. Я не знаю, зачем он это сделал. Факт в том, что очень многие были уверены: Возняк – убийца. Так что когда Григорий поймал маленькую девочку и пригрозил, что убьет ее родных, если она скажет следователю правду, она приняла все за чистую монету. Он ведь уже убил один раз. Значит, мог сделать это и во второй.
– Это правда? – громко спросила Худякова. – Таня! Танюша! Посмотри на меня! Правда или нет?
Маркелова молча кивнула, сдерживая рыдания.
– Почему мне не сказала? – простонала старуха. – Господи, девонька! Дурочка моя бедная! Почему?
– Так ведь она считала себя виноватой, Нина Ивановна, – сказал Илюшин. – Винила за глупость. За то, что поверила Возняку. За то, что предала дружбу.
Он взглянул на Василия в упор.
– К-какую дружбу? – тихо спросил Красильщиков. – С кем?
– Они дружили, Андрей Михайлович. В лес ходили вместе… Один подсаживал, другая забирала добычу из гнезд. У Нины Ивановны дома целая кладка птицы ремеза: нежно-белые шарики, все в веснушках. Ремез вьет гнезда на иве: плетет «варежку» из травы и подвешивает его к ветке. Раздобыть его яйца трудно. Двадцатилетний парень не смог бы их достать. А вот ребенок – запросто!
– Василий…
– Да не называйте вы его так! – в сердцах вмешался Бабкин. – Какой он, к черту Василий! Иван это! Иван Худяков.
Красильщиков пару секунд ошарашенно молчал, затем размашисто перекрестился.
– Святый Боже… Да вы что, мужики, ополоумели? Ему шестьдесят! Он старик!
Василий отпустил руку Нины Ивановны и выпрямился. Острый взгляд полоснул Илюшина и Сергея.
– Хороший ты человек, Михалыч, – вздохнул Бабкин.
– При чем здесь…
– И в тюрьму, должно быть, не попадал?
– Бог миловал…
– Ну, а его, – Сергей кивнул на бродягу, – не миловал. Сколько ты отсидел в общей сложности, Иван Степанович?
– Двадцать лет, – хрипло сказал Худяков и откашлялся.
– Вася! – вскрикнула Нина Ивановна.
– Перестань, мать. Видишь же, догадались. И Таньке я не позволю это все на себе тащить… ты чего удумала-то, Тань?
– Вы – Худяков? – недоверчиво переспросил Красильщиков. – Вам же не должно быть больше… сорок три? сорок пять?
Иван усмехнулся:
– Этот товарищ тебе все верно разъяснил. Никого не убивал, но двадцать годочков посиди-ка. До сих пор бы зону топтал, если бы сам себя не амнистировал.
– Вы, Нина Ивановна, гениальная женщина, – сказал Илюшин. – Где умный человек прячет лист? В лесу. Мне вот что хотелось у вас спросить: вы всю эту затею с подобранными бомжами затеяли, уже зная, что ваш сын в бегах? Никак не могу сопоставить даты, честно говоря…
Старуха покачала головой. Иван вырос и распрямился, она уменьшилась и постарела за эти несколько минут.
– Не знала, Макар. От души поступала, как сердце велело. А потом, когда Ванька появился, решила, что Божий знак, не иначе. Получилось так, будто я заранее к его побегу готовилась. И никто уже в Василии Ваню моего не увидал.
– Положи на видное место то, что хочешь спрятать. Вы и между собой безупречно все разыграли.
– Только с четками промахнулись, – буркнул Сергей.
Илюшин вопросительно посмотрел на него.
– Он пальцами шевелит специфически, – пояснил Бабкин, кивнув на мнимого бродягу. – Я поздно сообразил: так зэки тюремные четки перекидывают.
Макар кивнул.
– Я начал задумываться только недавно, – сказал он. – Отчего все называют Василия пьяницей и бездельником, когда он не пьет и постоянно помогает не одной, так другому? Это вы, Нина Ивановна, постоянно твердили, что держите его из милости. Он мог бы жить при вас годами. За все это время только два человека узнали его. Татьяна – потому что у нее профессиональный взгляд художника. Ее не обманула ни борода, ни то, что Иван выглядит на двадцать лет старше паспортного возраста. Она его узнала и притворялась, что не знакома. Но потом случилось пятнадцатое августа. Иван, как вы встретили Веру?
Худяков помолчал.
– Ночью, – сказал он наконец. – Гулял по дальнему концу деревни. Ни к какому Филимонову не заходил, чего мне у него делать… Непьющий он. Так, держал на всякий случай в уме, что есть хата и ключ от нее. Но хата у меня и своя имеется. Просто нравилось мне там… От людей подальше. А когда огонь издалека увидал, бросился обратно. Смотрю – женщина идет, качается. Я – к ней: думал, пьяная она, поддержать бы ее, чтоб не завалилась… А она на меня глаза вскинула, я и заорал как больной.
– Вы ее сразу узнали?
– Ее забудешь, как же!
– Она растолстела сильно…
Худяков пренебрежительно махнул рукой:
– Это все шелуха. Взгляд у нее тот же. Муху кусачую, лютую скрестить с бешеным волком – вот такой взгляд. Она, когда я вздрогнул, всмотрелась в меня пристальнее, и вдруг заулыбалась во весь рот. До ушей! Ба-а! – говорит. – Это ж наш Ванюша!
Иван покачал головой.
– Я ведь много раз представлял, как мы встретимся. Как я в глаза ей посмотрю, а она плакать станет и прощения просить. А когда до настоящей встречи дошло… Какое там прощение! Верка мигом просекла, что я в бегах. Знала откуда-то, что у меня еще срок не вышел… Я сначала думал: боялась меня, а потом понял: ни хрена она не боялась. Ни бога не боялась, ни черта, ни Гришки Возняка. Смотрит на меня, прищурилась такая и тянет: «Ванюююююшка! Да ты беглый зэк!» Вся в грязи, в земле с ног до головы. Волосы всклокочены. А зубы все равно скалит!
Макар понимающе кивнул.
– Что она вам сказала? Что сдаст вас в полицию?
– Верно, – усмехнулся Худяков. – Даже покраснела от удовольствия. Ты, говорит, пойдешь за побег на новый срок! Сдохнешь за решеткой, Иван! Улыбается, а у самой глаза злющие-презлющие! Я только тут и понял, что она меня ненавидела все это время почище, чем я ее. Вера была не из тех людей, которые говорят себе: я невиновного в тюрьму отправила. Она себя, красавицу, сто раз оправдала: плохой был человек Иван Худяков и на воле ему не место.
– И вы ее убили.
– В голове помутилось, – сказал Иван, не зная, что почти дословно повторяет слова Красильщикова. – И в ушах звон… Она мне в лицо скалилась. Совсем не верила, что я на нее пойду. А я пошел. Она баба здоровенная, а я… Чего я? Правильно Михалыч сказал: старик; старик и есть! Лицо у нее удивленное стало, а глаза все равно были злые… Были, – повторил он.
Уронил руки, ссутулился и тяжело опустился на мокрую землю – дряхлый, разрушенный, умирающий человек. Худякова кинулась к нему, но Иван отрицательно качнул головой.
– Не надо, мать… Отсижусь. – Он поднял глаза на Макара. – Но вот труп ты, умник, не найдешь. И слава богу! И не надо этого, никому не надо.
– Я уже нашел, – сказал Илюшин. – Когда увидел рисунок Татьяны и понял, что он означает. Кого могла выгораживать девочка, отказавшаяся подтвердить алиби своего взрослого друга? Только его самого или его мать. Я вспомнил, что вы с Ниной Ивановной опоздали на пожар, что Нина Ивановна повредила руку, что с этого двора пропала чугунная станина от швейной машинки, а Чижик лаял как ненормальный два раза за ночь, – и вся картинка сложилась.
– При чем здесь станина? – изумился Красильщиков.
– Поправьте меня, Нина Ивановна, если я в чем– нибудь ошибусь. Когда Иван убил Бакшаеву, он оттащил тело в кусты и кинулся за вами. Пробрался огородами, чтобы не встретить никого из торопящихся на пожар. Вы прибежали, увидели мертвую Веру… Что вам было делать? Вы не знали, как скоро ее начнут искать… А действовать нужно было очень быстро. Спрятать за домом? Найдут. Выкопать яму? Нет времени. И вы придумали отличный выход! Подозреваю, что это была ваша идея, Нина Ивановна.
Старуха вздохнула, но промолчала.
– Вы притащили тело Бакшаевой сюда. Идти до терема недалеко, вдвоем справились. Вы оба сильнее, чем кажетесь.
– Что значит – сюда? – недоуменно спросил Красильщиков.
– Вот сюда, – показал Илюшин. – Где мы с вами сейчас стоим. Чижик рвался из конуры и лаял, как обезумевший: на его территории происходило что-то нехорошее. Нина Ивановна с сыном привязали к телу Бакшаевой тяжеленную станину и бросили его в пруд.
После его слов наступила такая тишина, что стало слышно, как за забором шуршит под ветром сухая трава. Бабкин, не успевший узнать от Макара эту часть истории, оторопел так же, как и все остальные.
– Ты сказал – в пруд? – переспросил он.
– Да.
– Бакшаева – здесь?
– Да, – кивнул Макар.
– Здесь?! – ахнул Красильщиков.
Все посмотрели на гладкое темное зеркало воды.
– Это хороший пруд, – сказал Макар. – Глубокий. А главное, земля здесь глинистая и вода непрозрачная. Я обратил внимание, когда вы устанавливали мостки для ежей. Нижних ступенек почти не видно, а ведь они уходят в глубину сантиметров на двадцать, не больше. Вера Бакшаева лежит на дне.