– Жадность никто не отменял, – замечает Кай. Лицо у него задумчивое, взгляд немного отстраненный. – У нас в Бурке есть водные бароны, которые ведут себя точно так же. Контролируют буквально все: глубокие колодцы, водосборы, испарители в горах и другие гидротехнические сооружения, какие ты никогда не видела. Вода делает их богатыми, как принцы эпохи Возрождения. – Он сдвигает с лица «авиаторы» и щурится на солнце. – Кажется, везде, где есть природные ресурсы, находится кто-то, кто готов забрать себе все. Чтобы накопить денег больше, чем он в силах потратить.
Я вспоминаю о Защитниках – тех, кто сражался во время Энергетических Войн с транснациональными корпорациями и проиграл. А потом вмешалась сама Земля и утопила сразу всех, не разбирая, кто прав, кто виноват.
– Вода – это жизнь, – говорю я.
– А нефть пить нельзя, – отвечает он старым лозунгом Защитников, который мы все слышали в детстве. Но что-то в его голосе звучит не так. На секунду лицо его затуманивается, и глаза вспыхивают ярким, почти металлическим блеском. Это поражает и заставляет обостриться мои инстинкты охотника на чудовищ. Но прежде чем я успеваю понять, что происходит, он хлопает ладонью по борту грузовичка. От неожиданности я вздрагиваю. – Удивлен, что эта штука еще на ходу. Сколько ей лет?
Я стряхиваю с себя это странное наваждение и откладываю все вопросы на потом.
– Будешь бить мой грузовик – пойдешь отсюда пешком. Это классика автопрома.
Все так. Полноприводный пикап «шеви» 1972 года выпуска. Вишнево-красный и хромированный, как королева красоты. Я не раз возвращала его из мертвых, и он никогда меня не подводил. Я ласково похлопываю его по борту и кладу опустевшую бутылку в кузов.
– Своего рода реликвия, не так ли? – спрашивает он.
– Настоящая сталь из Детройта. Он переживет любую машину, сделанную за последние пятьдесят лет. Всю эту дрянь из стекловолокна и пластика.
Он ухмыляется и смотрит на меня оценивающе.
– А ты шаришь в механизмах!
– Понимаю кое-что, – соглашаюсь я. – Обычное дело для резервации: не умеешь починить машину, значит, будешь перемещаться ножками.
– Да ладно, я не хотел тебя обидеть. – Он примирительно поднимает руки. – Просто сделал наблюдение.
– Ага. Вот и наблюдай с пассажирского сиденья. Пора ехать дальше. – Я прикидываю положение солнца, смотрю на съеживающиеся тени. – У нас еще час, потом придется делать остановку.
– Остановку? Еще даже не полдень.
– Вот именно. «Козлиная тропа», по которой мы едем, проходит через местечко Твин Лейкс. Можно остановиться там. Как раз будет полдень, а около трех часов дня поедем дальше. Иначе машина перегреется. А если она перегреется, нам придется бросать ее и возвращаться пешком.
– Мне показалось или ты говорила, что твой грузовичок – это какая-то супермашина?
– Нет, я сказала, что это классика, к которой следует относиться с уважением. После Твин Лейкс дорога превратится в полный находишгиш[39]. Перегрев – это очень плохо. Одна большая выбоина, и мосту конец. А ты можешь представить, как сложно заменить мост «Шевроле» 1972 года в наше время?
– Я уже начинаю переживать.
– Не волнуйся. Верну тебя Таху в целости. – Я открываю водительскую дверь и забираюсь в машину. Кай садится на пассажирское сиденье. – Если, конечно, ничего не случится.
– Мы останавливаемся, когда жарко. Мы не едем по плохим дорогам в темноте. Что может случиться плохого?
Я завожу двигатель и широко улыбаюсь, но мой взгляд невольно устремляется туда, где мы видели койота.
– Ну всегда есть риск нарваться на монстров.
Мы останавливаемся чуть позже полудня, как я и сказала – сразу за Твин Лейкс. Озер здесь, конечно, никаких нет[40]. Любая вода, которая была здесь когда-то, давно высохла.
Кай сидит, скрестив ноги, на пыльном клочке земли – в условной тени, отбрасываемой скалой. Галстук перекинут через плечо, но очки будто приросли к носу. Он жует кусок вяленого мяса, которым нас щедро снабдил в дорогу Тах. Мы отпиваем из одной фляжки, делая размеренные глотки – ровно столько, чтобы не пересыхало во рту. Если раньше было жарко, то теперь как в печке. Проведите на солнце несколько минут, и вы почувствуете, как начнет гореть ваша кожа. Вы ощутите себя тушкой, засунутой в микроволновку. На таком свирепом солнце не спасает даже наша естественная смуглость. Но как в любой пустыне – это сухая жара. Если под прямыми солнечными лучами невыносимо, то в тени на добрых двадцать градусов прохладнее. Поэтому я припарковала грузовичок как можно ближе к тенистой скале, накинула одеяло с подветренной стороны, чтобы закрыться от порывов пыльного воздуха, после чего мы с Каем разделили обед.
– А почему этот Пес-Законник назвал тебя уродкой?
– Потому что он идиот, – отвечаю я с полным ртом мяса.
– Это понятно. Но это не ответ на мой вопрос.
Я глотаю мясо. Не торопясь выбираю жареный пиньон из маленькой холщовой сумки на шнурке. Потом смотрю на медика-стажера и кладу пиньон в рот. Он стал прогорклым, и я с отвращением его выплевываю.
– Тах рассказывал тебе что-нибудь о силах кланов?
Обливаясь потом, он расслабляет галстук и оттягивает рубашку от груди.
– Ну что это дары дийин[41]дине. Что они бывают только от двух первых кланов – сначала от матери, потом от отца. И что проявляются они только во время большой нужды, да и то не у всех, а только у благословленных.
– Тах назвал это благословением? Дарами Святого Народа?
Кай откусывает еще кусочек.
– А это не так?
– Твой аччей[42] постоянно хочет как лучше, но чаще только портит.
Я прислоняюсь спиной к колесу своего грузовичка и подтягиваю колено к груди, потому что очень хочется почесать икру. Кай сидит напротив меня.
– Думаю, все зависит от точки зрения, – говорит он. – Один видит плохое, происходящее с ним, как несчастье, другой – как потенциал для роста.
Я громко фыркаю.
– Бывают и просто плохие вещи. В страдании нет никакой искупительной ценности. Вся эта благородная чушь придумана для лохов. Чтобы не пугать их первобытной дикостью.
Кая мои слова не смутили.
– Пока я ждал оформления документов на границе в Рок-Спрингс, я познакомился с одной девушкой. Не помню, как назывался клан ее матери, но она была рождена для Тхажии Дине.
– Тхажии? Не знаю такого.
– Индейка. Ее родили для клана Людей Индейки.
– Хм…
Даже не представляю, как индейка может проявиться в качестве силы клана.
– У нее природное чутье на индеек. Она чувствует диких индеек в радиусе мили. И они идут к ней. Она может позвать – а у нее есть эта способность Людей Индейки, – и птицы будут ее. Возможно, это не та супермощь, о которой мы все мечтали в детстве, но когда умираешь с голоду и срочно нуждаешься в пище, то умение приманить индейку может оказаться чертовски полезным. Плюс – можно торговать перьями. – Он поднимает руку открытой ладонью вверх. – Типа, держите, вот вам дар.
– То, что сила одного из кланов доброжелательна, не означает, что таковы все.
– Ты сказала, что страдание никогда не приносит ничего хорошего. А я говорю, что бывает по-разному. – Он откусывает еще один кусочек мяса, и мы делаем из фляги по глотку. – Расскажи, почему так разволновался твой друг из правоохранительных органов?
Мой рот непроизвольно кривится.
– Зачем тебе это знать, Кай? Ты боишься, что тебя со мной увидели?
– Вовсе нет, – отвечает он с обезоруживающей улыбкой. – Я здесь новичок, не забыла? Я подумал, если ты и Длиннорукий – естественные враги, то, вероятно, это признак того, что мы с тобой должны подружиться. Он вел себя как полный псих. И я, кстати, разделяю точку зрения своего аччея. Если дийин дине благословили тебя в трудную минуту, то это едва ли превращает тебя в уродку.
Я впиваюсь ногтями в зудящее место на ноге и давлю до тех пор, пока не лопается кожа под тканью.
– А ты умеешь красиво говорить.
Кай опускает подбородок в легком поклоне, изображая признательность.
– А ты умеешь ловко уходить от ответа.
Да какого черта!
– Я Хонагаании, рожденная для К’ааханаании.
Он задумчиво кивает:
– Хонагаании я знаю. Это что-то вроде «кружить» или «ходить вокруг». А это значит, ты…
– Быстрая… По-настоящему быстрая.
– Ты хочешь сказать…
– Быстрее людей, скажем так.
Он низко присвистнул в знак уважения.
– Вот это я понимаю – суперспособность. Хотел бы я увидеть…
– Лучше не надо, – отвечаю я. – Если придет Хонагаании, значит, у нас большие неприятности.
– Ну хорошо, – говорит он. – Забудем пока об этом. А что за второй клан? Что означает К’ааханаании?
– «Живая стрела».
– Выходит, ты хорошо стреляешь из лука или типа того?
– Нет, Кай.
Я встаю и потягиваюсь. Смахиваю пыль со спины и бедер. Чувствую, как по икре стекает струйка крови из того места, где я вонзила ногти слишком глубоко. Я смотрю на Кая, по-прежнему сидящего с галстуком на плече. В глазах у него такое любопытство, словно разговоры о силе кланов – какое-то увлекательное интеллектуальное упражнение. Можно подумать, крутые суперспособности не заставят людей относиться к вам с недоверием. Или вообще – как к больному или как к человеку, находящемуся в шаге от того, чтобы самому стать монстром. Когда даже твой наставник отворачивается от тебя с отвращением – настолько ужасна твоя жажда крови. Когда даже он – легендарный воин – не может понять, что тобой движет. Только Тах может считать это благословением. Или Кай. Но мне-то виднее.
– «Живая стрела» означает то, что я действительно хорошо умею убивать людей.
Кай поднимает «авиаторы» на лоб, будто хочет хорошенько меня рассмотреть. Потом моргает – медленно, с тяжелыми веками, после чего роняет очки обратно на переносицу. Затем поправляет галстук и широко зевает, вытянув руки над головой. Откидывается назад, упершись локтями в одеяло Пендлтон, и говорит: